Василий Казаринов - Тень жары

• Название: Тень жары
• Автор: Василий Казаринов
• Издательство: "Амальтея", "ЭКСМО"
• Жанр: Детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-7121-0246-3

---

На днях я наведывалась в дом с башенкой, сделала влажную уборку, выкинула из холодильника испортившиеся продукты. Потом забежала в милицию. Красноглазый сыскарь с трудом узнал меня: а-а, это вы, девушка, нет, новостей никаких, да и кто сейчас станет заниматься подобными делами, когда тут...

–  Что значит – тут!  – вскинулась я.  – Человек пропал!

–  Де-вуш-ка,  – четко, будто шаг печатал, отчеканил он.  – Скажите, вы в самом деле немного...  – и выразительно почесал висок,  – не в себе? Или прикидываетесь? Не знаете, что у нас тут? На Баррикадной – что? В Белом доме – что?

–  На Баррикадной?  – пожала я плечами.  – А как же, знаю. "Рабочий тащит пулемет, сейчас он вступит в бой". Я, кажется, читала про это в школьном учебнике. Первая русская революция. А потом должна наступить столыпинская реакция. Или я что-то путаю?

–  Нет, не путаете...  – он помассировал воспаленные глаза.  – Так вы действительно не в курсе?

Я пожала плечами и глупо улыбнулась. Он медленно, со скрипом поднялся из-за стола, подошел ко мне.

–  Девочка, можно я тебя поцелую?

–  С какой это стати?!  – я инстинктивно отшагнула назад.

Он невесело усмехнулся, посмотрел в окно, разлинованное стальными прутьями, и с отеческой теплотой в голосе произнес:

–  Выходит, ты единственный нормальный человек в этом городе.

–  А как с моим делом?

Он развел руки и сокрушенно покачал головой.

Ладно, черт с вами со всеми; "вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана" – раз уж мне выпало водить, то доиграю до конца... Последний, кто должен получить конверт с приглашением на НАШ день – это Митя. Митя, насколько я знаю, директор книжного магазина, у Мити крохотная жена с темными глубокими глазами, в которых стоит вся скорбь и печаль еврейского народа, и еще двое детей. Живем мы почти по соседству, пара остановок на трамвае, но видимся редко Надо бы съездить к нему в магазин; это в Замоскворечье; чудесный магазин, старый-старый, а в директорском сейфе хранятся "Книги жалоб и предложений" еще с тридцатых годов.

Вчера в платяном шкафу, в ящике, служащем складом для грязных колготок, я наткнулась на бумажный пакет: подарок Зины, шампанское.

Вот что значит плохо знать классику: я перепугала порядок действий.

Сперва – откупори шампанского бутылку, а уж потом – перечти "Женитьбу Фигаро" – подожди, брат Моцарт, не оставляй стараний и не убирай ладоней со лба, сейчас мы растворим нашу грусть. Прихватив шампанское, я отправилась к Панину. Я шла через двор и потому воспользовалась "черной лестницей".

Дверь в квартиру была нараспашку.

Панина я обнаружила в компании Музыки на кухне. Они мрачно сидели за столом друг напротив друга – как Карпов и Каспаров в матче за чемпионский лавровый венок – и время от времени делали прямолинейные ходы.

Фигур на столе было всего три: две стограммовые зеленые пешки и зеленого оттенка тура ("Ройял", естественно). Учитывая, что оба они играли белыми, зеленой туре приходилось туго: ее загнали в угол и давили.

–  Вам не хватает ферзя!  – я водрузила на игровое поле свою роскошную бутылку.

Панин молча поднялся, достал из мойки относительно чистый стакан, сунул мне в руку и вернулся на свое место. Они выпили.

Они выпили, не чокнувшись, это мне не понравилось.

Я постучала костяшкой пальца по дверному косяку:

–  К вам можно? Или мне подождать в приемной?

Музыка поднял на меня влажные воспаленные глаза, Панин тем временем налил.

–  Ломоносов...  – хриплым, загнанным в чрево голосом произнес Музыка.  – Садись, помянем.

–  Господи!  – я тяжело опустилась на табуретку и указала взглядом на зеленую бутыль.  – Что, по этому делу?

–  Нет,  – отрицательно качнул головой Панин.

Музыка коротко рассказал: попал под поезд, где-то у черта на рогах, в Солнцево. Что Ломоносов там делал – последние лет двадцать он никуда за пределы Агапова тупика не удалялся, это всем известно - непонятно.

Бедняга... Жил один-одинешенек на этом свете, не стало человека – никто и не вспомнит. Кроме нас... Ладно, пусть ему земля будет пухом!

–  В том-то и дело,  – буркнул Панин.

–  В чем,  – переспросила я.

В том-то и дело, пояснил Панин, что, оказывается, были родственники. Уже появлялись в РЭУ оформлять какие-то документы, связанные с правами на жилплощадь.

–  Да не было у него никого!  – выкрикнул Музыка.  – Я-то знаю! Ни племянников, ни деверей. Жена была – да, давно. - Ну так и умерла она три года назад, мне Ломоносов сам говорил.

Музыка заплакал – ни с того ни с сего, без подготовки; лицо его было неподвижно – наверное, именно так, без всхлипов и стонов, льют иногда с тоски большие каменные слезы гигантские серые изваяния на острове Пасхи. Панин отвел его в комнату, уложил и вернулся к шахматному полю; двинул вперед свою пешку, вопросительно посмотрел на меня.

–  Нет... Я сегодня разыгрываю глухую сицилианскую защиту. А ты решил поставить себе мат?

Он повертел стопку в пальцах, вернул ее на стол.

–  Ладно, тайм-аут...

Он принял душ, поджарил яичницу, поковырял вилкой, есть не стал; спросил, как поживают мои комиксы.

А-а, комиксы, любимый жанр туземцев Огненной Земли... я немного о них забыла – влюбленность отвлекает, сам знаешь, милый мой друг детства.

–  Давай-давай, трудись, не оставляй стараний, маэстро!  – напутствовал меня на прощание Панин.

Не оставляю, милый друг, ладонь моя по-прежнему на лбу, а правая рука все что-то чертит на листе бумаги: профили и анфасы, кружочки, квадратики, ромбики, игрушечные домики с трубой, дымы в трубе, цветочные головки, собачьи мордочки, самолетики, пистолетики – бессмысленный набор фигур и контуров; однако законы жанра мне ведомы: придет момент, и рука вычертит на бумаге нужную фигуру, а Сергей Сергеевич Корсаков вытолкнет из меня какой-то пароль времени и эта реплика закончит композицию, установится в белом, напоминающем крошечное облачко, поле пустоты ("пузырь" – кажется, так называется графическое оформление пространства реплики), и к губам какого-то тайного пока для нас персонажа протянется похожий на бесконечно вытянутую запятую соединительный знак.

Я выглянула в окно. Стоял совершенно желтый вечер, беззвучный и бесшумный – такие прячет под своим подолом бабье лето.

2

В дневном небе не различимы Млечные Пути, однако они наверняка стояли на своем высоком месте, и высыпали на меня свою белую мелкую крупу. Что же это было? Да, первое инстинктивное желание: рвануться, бежать и скрыться в пещерах, а камням, падающим с неба, прокричать: падите на меня и сокройте меня!

Зина, наконец, позвонил, сказал, что вернулся, очень устал, сейчас заедет, и мы отправимся куда-нибудь "проветриться". Зная, что за этим "проветриться" может скрываться бездна вариантов, я спросила совета относительно характера туалетов: мы на светский раут? или едем грабить банк? Он пробубнил что-то маловразумительное.

Он запаздывал, я решила подождать на улице.

Середина дня, в окрестных конторах обеденный перерыв. Хуже нет – ждать и догонять. Чтобы отвлечься, я принялась рассматривать публику. Девяносто процентов граждан выглядели "фирмачами" – ну что ж, это не более чем оттиск того особого социального устройства, которое установилось в последние годы на Огненной Земле, где не осталось больше ни рабочих, ни крестьян, ни сдавленной этими тяжелыми классовыми глыбами "прослойки"; теперь абсолютное большинство туземцев либо сотрудничает в фирмах, либо этими фирмами владеет.

Мое внимание привлекла женщина средних лет, в длинном кремовом кожаном плаще – упругая, энергичная походка, осанка, выражение лица говорили о что она из разряда тех, кто "владеет". Ни с того ни с сего она вскрикнула, взметнула руки – точно хотела вспорхнуть с тротуара – и медленно, закручиваясь винтом, стала оседать на асфальт.

Было впечатление – из нее что-то выпало.

Это был камень. Это был булыжник размером с кулак, гладкий и серый. Со всех сторон закричали. Я подтолкнула взгляд вбок через улицу – он едва не угодил под проносящуюся мимо красивую серую машину, напоминавшую в своем стремительном движении какую-то хищную рыбу. На спине у серой рыбины вздулось некое подобие нарыва. Автомобиль резко вильнул и правым бортом протаранил обрубок мощного тополя. На крыше его виднелась внушительная вмятина.

Кто-то прицельно метал камни – в людей и машины. Я подняла глаза и встретилась взглядом со снайпером. Он сидел на крыше четырехэтажного дома, уютно оседлав крохотную избушку чердачного выхода; у него было характерное заскорузлое лицо человека "без определенного места жительства". Да и одежда – засаленная солдатская шинель – выдавала в нем городского странника. Впрочем, от братьев по крови и образу жизни он разительно отличался – ясным, осмысленным, прохладным – с примесью надменности – взглядом. Прищурившись, он смотрел на меня; рука его опускалась в серый холщовый мешок, висевший на лямке через плечо.