Нина Рабкина - Отчизны внемлем призыванье...

• Название: Отчизны внемлем призыванье...
• Автор: Нина Рабкина
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: История
• Год: 1976

Эта книга — рассказ о героях 1825 года, доживших до 1860-х годов, до нового взрыва общественной борьбы, рассказ о людях, проявивших верность революционным идеалам, глубокий патриотизм, активность, непримиримость.

Несколько биографических очерков посвящены отдельным представителям декабристского движения, претерпевшим одиночное заключение, каторгу, многолетнюю ссылку и сохранившим красоту духа и чистоту помыслов.

Один из очерков повествует о женщинах, жизнь которых освещена сочувствием узникам Сибири и самопожертвованием ради них.

Тема последнего очерка: декабристы и русская литература.

Книга построена на разнообразных архивных материалах из личных декабристских фондов. Многие из них публикуются впервые.

---

Из письма за 27 ноября 1879 года известного историка общественной мысли А. Н. Пыпина, двоюродного брата Чернышевского, мы узнаем также о личном знакомстве Некрасова с декабристом М. А. Назимовым, бывавшим на квартире поэта. В архиве Некрасова найдены заметки о декабристе В. А. Бечаснове. Все это — из уже исследованного, опубликованного специалистами.

Но вот, идя по следу декабристов, возвратившихся после амнистии из Сибири, мы вдруг неожиданно обнаружили новый документ: два письма Розена — автора мемуаров — к самому поэту. Они подтверждают личные встречи Некрасова с декабристами, свидетельствуют о большом почтении, с которым относился дворянский революционер Розен к певцу нового революционного поколения. В письмах содержится подробный рассказ о мытарствах, кои претерпел мемуарист, пытаясь напечатать свои воспоминания, там же благодарность за внимание к его выстраданному многолетнему труду.

«Милостивый государь Николай Алексеевич! — писал 28 мая 1875 года Розен Некрасову. — Товарищ мой, Михаил Александрович Назимов, сообщил мне Ваше предложение относительно напечатания моих записок Декабриста в Ваших „Отечественных записках“ отдельными главами, а потом отдельною книгою, на что охотно соглашаюсь…

Желаю, чтобы новое издание было напечатано в России (записки Розена первым изданием вышли в Лейпциге в 1870 г. — Н. Р.); желаю, чтобы уважаемый Николай Алексеевич принял на себя редакцию по Вашему уменью и по Вашей прозорливости. Даю Вам право выбирать и забраковать все, что хотите…»[371]

В другом письме, относящемся к тому же году и написанном вскоре после первого, Розен в связи с просьбой Некрасова сообщить сведении о коменданте Читинского острога С. Р. Лепарском выражал готовность помочь поэту: «Просил двух дочерей его (Лепарского. — Н. Р.), если что осталось письменного и занимательного, то доставить мне по почте, а я их Вам перешлю»[372].

В 1872 году Некрасов начинает работу над своим знаменитым циклом «Русские женщины». 70-е годы, как известно, время расцвета революционного народничества, и поэт обращается к прошлому, чтобы соотнести его с героикой и самоотверженностью современной ему политической борьбы.

В рукописи поэма называлась «Декабристки». Подлинную рукопись обнаружил в 1921 году исследователь творчества поэта Евгеньев — Максимов.

Первая ее часть — «Княгиня Трубецкая» — опубликована в журнале Некрасова в начале 1872 года. Вторая часть, имевшая исключительно шумный успех, — «Княгиня Волконская» — в начале 1873 года. Некрасов думал продолжать работу; он хотел назвать третью часть «Странницы», а главной героиней всего произведения видел Александру Григорьевну Муравьеву-Чернышеву. Но те две части, которые были напечатаны, вызвали сильнейшее негодование сановников, придворных кругов, цензуры. И хотя перед публикацией поэт сам произвел тщательную автоцензуру, аристократы и борзописцы катковско-буренинского толка пытались дружно опорочить эти шедевры политической лирики.

Сам Некрасов в феврале 1873 года писал брату Федору Алексеевичу: «Моя поэма „Княгиня Волконская“, которую я написал летом в Карабихе, имеет такой успех, какого не имело ни одно из моих прежних писаний… Литературные шавки меня щиплют, а публика читает и раскупает»[373].

Поклонники некрасовской «музы мести и печали» провозглашали: «Если на самое событие можно смотреть с разных точек зрения, то нельзя не согласиться, что самоотверженность, выказанная ими, останется навсегда свидетельством великих душевных сил, присущих русской женщине, и есть прямое достояние поэзии»[374]. В другом отзыве говорилось: «Человек не с совершенно зачерствевшим сердцем невольно склоняет голову в знак благоговения, и слезы душат его при чтении сцены первого свидания жены с каторжником мужем. В этих дивных, исполненных глубокой жизненной правды звуках так и вылилась вся душа поэта скорби и страданий… Искреннее глубокое спасибо говорим мы Некрасову от имени читающей публики за его прекрасную поэму»[375].

Правда, среди доброжелателей Некрасова были и такие, которые, высоко оценивая это произведение, упрекали поэта за недостаток историзма, модернизацию. К числу подобных критиков относился один из первых биографов Пушкина, весьма уважаемый литературовед П. В. Анненков. 20 марта 1873 года из Висбадена он обратился к Некрасову с письмом следующего содержания: «Вы благоговеете перед ними и перед высокостью их подвига и это хорошо, справедливо и честно, но… для наших великих женщин 1825 года каторга была апофеозой. Не мешало бы намекнуть на этот особенный оттенок в их доблести и самоотвержении. Была бы тогда и психическая и историческая истина вместе с поэтической, которая теперь одна на первом плане»[376].

Современник декабристов старик П. И. Капнист в личном письме к Некрасову писал: «Чудная вещь! Высокая поэзия и высокий подвиг современного русского поэта… Читая эту пьесу, я и жена моя не могли удержать слез и вместе испытали чувство истинного наслаждения прекрасным произведением беспристрастного художника»[377].

Виктор Буренин и В. Г. Авсеенко, сотрудник «Русского вестника», пытались в своих заметках опорочить и произведение, и самого поэта, и его героев.

Буренин заявлял: «Мы до крайности поражены крохотностью и ветхостью этой идеи и этой морали. Действительно, Некрасов желает только сказать, что декабрист князь Трубецкой был человек образованный и развитой, что жена его, решившая следовать за ним в Сибирь, поступила великодушно и что положение их обоих было тяжелое. Против этого трудно спорить, но еще труднее не усомниться, чтобы во всем этом было что-то новое и глубокое»[378].

Если Буренин тонко и хитро плел литературную интригу, то Авсеенко наступал с прямолинейной бесцеремонностью: «Но такова вялость нынешней музы Некрасова, что, несмотря на богатые темы, на драматическое содержание факта, поэма его не производит никакого впечатления… Факт остается сам по себе, не сливаясь с поэзией Некрасова, а все, что, помимо этого факта, принадлежит самому поэту, выходит до крайности деревянно, неряшливо и антипоэтично»[379].

В защиту Некрасова от этой критики можно привести тоже критику, но раздавшуюся в адрес поэта много лет спустя, в 1903 году. И раздалась она совсем не из революционного лагеря. Довольно популярный в начале XX века литератор А. В. Амфитеатров, вспоминая о судьбе «Русских женщин», заметил: «Некрасовским „Русским женщинам“ скоро уже 40 лет. Они пережили и реакционную критику восьмидесятников, и эстетическую проверку 90-х годов… „Русские женщины“ живут, не потеряв после придирок даже десятой доли своего обаяния, и будут жить, и еще внуки наши прочтут их с холодом восторга… Гражданская „красота жеста“ в подвиге Волконской пережила на веки самое Волконскую»[380].

Впрочем, Амфитеатров не был оригинален. Его за много лет до этого, предчувствуя будущий интерес к декабристам, предупредил И. А. Гончаров. Этот большой художник не отличался избытком гражданской смелости, но и он в 5-й части романа «Обрыв» не удержался, чтобы не помянуть добрым словом, хотя и в несколько неопределенной манере, героев и героинь прошлого: «С такою же силою скорби шли в заточение за нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул и унесшие с собой силу женской души»[381].

Когда Некрасов напомнил Гончарову об этой патетической фразе, Иван Александрович со свойственной ему осторожностью, но и со столь же свойственной глубокой мудростью в письме 1873 года заметил поэту: «Намек в нескольких строках моей книги на этих героинь — такая ничтожная капля, что, ради бога, и не упоминайте о ней. Я привел его только, как доказательство того, что судьба этих женщин сильно действует на воображение, что я вспомнил о них наряду с другими сильными историческими женщинами, а Вы избрали их судьбу и характер сюжетом для целой поэмы. Впоследствии другие будут, вероятно, из них делать статуи, драмы и т. д. Это самый благодарный предмет для искусства, а теперь, пока близко, нужно, к сожалению, соблюдать осторожность»[382].

Отзывы на «Русских женщин» Некрасова появились не только в отечественной, но и в иностранной печати. Французский критик и писатель, виконт Мельхиор де Вогюэ, много сделавший для ознакомления французского читателя с произведениями Тургенева, Достоевского, Толстого, о поэме Некрасова писал: «Когда Некрасов с любовью описывает двух мучениц, когда он им придает черты самые трогательные, его цель слишком явная; он нас трогает по отношению к ним для того только, чтобы лучше служить своей политической ненависти; вся поэзия, которою он их окружает, обращается в оружие против императора Николая. Возбужденный этим чувством, писатель употребил все приемы своего искусства; с восторгом будут читаться эти трогательные повести, вторая в особенности: тяжкое путешествие княгини Волконской, ее спуск в подземные шахты, ее встреча с мужем — все это незабываемые картины»[383].