Александр Волков - Опасная профессия

• Название: Опасная профессия
• Автор: Александр Волков
• Жанр: Биографии и Мемуары

Журналист, работающий за рубежом, получает предложение о высокой должности в Москве, а вскоре и решение о назначении на эту должность. Но проходит всего неделя, которой оказалось даже не¬достаточно, чтобы собраться к отъезду, и приходит новое сообщение: решение отозвано. При этом ему запрещают предпринимать что-либо для выяснения причин такого неожиданного поворота событий. Еще через некоторое время он получает вроде бы поздравительную открытку, в которой, однако, содержится только странный текст, на¬писанный печатными буквами: «Держись за сердце, Саша!». И ника¬кой подписи. Герой книги, работавший до того на Алтае в годы освоения целины, затем в ведущих центральных газетах, пытаясь понять, кто и почему мог воспрепятствовать его карьере, да еще повлиять на решение высших партийно-государственных инстанций, начинает вспоминать всю свою жизнь в журналистике. А она была полна конфликтов, в том числе с этими высшими инстанциями, высшими политическими деятелями. В ходе воспоминаний автор рассказывает о многих известных людях, о коллегах-газетчиках, о тех самых влиятельных политиках, а вместе с тем — о нравах своего времени в журналистике и обществе. Это не выдуманная история. Автор книги Александр Волков, выпускник Ленинградского (ныне Санкт-Петербургского) университета просто повествует о событиях, в центре которых оказывался. При этом он считает свою книгу экспериментальной в смысле ее своеобразного построения.

---

Утром, проснувшись, глянул в окно, а там уже город какой- то. Говорю, обращаясь к соседям по купе:

— Это не Белград?

— Какой Белград? Это Плоешти!

— Как тут может быть Плоешти, он же в Румынии.

— Ну, вот мы как раз и подъезжаем к Бухаресту!

У меня почти шок. Ничего себе, думаю, вроде и не с перепою я. И что буду делать в незнакомом городе, не зная языка, не имея их денег. (В советское время командировочных в долларах нам не давали, только валюту страны, куда направляли, а рубль или кроны, которые у меня были, здесь всем на фиг не нужны). Но главное — почему я сюда заехал? Поезд же не мог заблудиться, по рельсам только ходит.

Обсуждаем ситуацию с соседом, который оказался румынским писателем и прилично владел русским языком. Он дает мне 10 лей (тогда, примерно, рубль на наши деньги) и говорит, мол, этого хватит доехать до советского посольства на троллейбусе.

На вокзале Бухареста иду для начала к кассе. Спрашиваю по-русски, что, мол, со мной произошло, как я сюда попал, и показываю билет. А кассирша этак стервозно отвечает: не понимаю, дескать, по-русски, говорите на английском, французском, немецком. А я вижу, что прекрасно понимает все. Ну, ладно, отвечаю, буду говорить на немецком, но вам же хуже будет от моего немецкого.

Короче, выяснилось, что билет мне взяли не через Белград, а через Бухарест — с Югославией тогда были сложные валютные отношения. Я должен был сесть на такой же поезд, на каком ехал, только еще вчера утром! Доехать до Бухареста, а в 21.15, как было написано на билете, отправиться отсюда в Прагу. То есть, когда мы с Димой болтались по платформе в Софии в поисках нужного поезда, он как раз и отъезжал от вокзала Бухареста.

— Ваш поезд ушел вчера, и ваш билет теперь не действителен, — заявила кассирша на немецком языке.

На секунду опешив, я возразил:

— Ну, нет! Билет действителен. Не действительна только плацкарта. Я могу купить новую на сегодня!

Оказалось, что ни на сегодня, ни на завтра уже нет мест в нормальном купейном вагоне. Но я не очень и настаивал, потому что купить-то у меня было не на что! Говорю: тогда давайте мне сидячее место на сегодня! Она, в конечном счете, со мной соглашается и называет стоимость сидячего места. Это оказывается, примерно, на 20 бани больше имеющихся у меня 10 лей. Я невозмутимо заявляю, что хочу взять билет только до Будапешта, там, мол, возможно, освободится место в купейном вагоне.

И вот у меня в руках билеты, в сущности, как бы на электричку, да не как бы, а в самом деле это международная электричка, к которой прицеплены два спальных вагона. До Праги мне предстоит ехать на «пятой точке», то есть сидя, 26 часов, и я еще совершенно не представляю, что буду делать в Будапеште. Однако, так или иначе, какой-то минимум я себе обеспечил, чтобы уехать из этого города, а теперь поеду в наше посольство и там посоветуюсь, как все же устроиться покомфортнее.

Спросил кого-то, как ехать до русского посольства. Слова «амбассада» и «советик» поняли легко, а я как-то понял то, что мне ответили. Ведь обычно задать вопрос почти на любом языке — не проблема, а вот понять, что тебе быстренько лопочут в ответ на том же румынском.

На улице дождь, на троллейбусной остановке толпа, которая стоит, мрачно ожидая очередной машины. Как только троллейбус подходит, все скопом кидаются к нему, работая локтями. Никакой тут очереди нет, просто идет одновременная атака на оба входа, и машина трогается с незакрытыми дверями, поскольку уцепившиеся за что-то последними счастливчики еще не втиснулись в массу пассажиров так, чтобы дать дверям закрыться. Отягощенный чемоданом, сумками, узелками, в которых гремят какие-то подарочные гончарные изделия, да еще и с разболевшимся в Болгарии животом, пропускаю три троллейбуса, все больше намокая от льющейся на меня из небесной лейки воды. Толпа, вопреки моим ожиданиям, не редеет, у неё какой-то удивительно стабильный объем, несмотря на то, что кто-то все же уезжает с каждой машиной. Моя голова, изучая закономерности атак этой толпы на троллейбусы, начинает мыслить стратегически. Вот стоит группа студентов — эта дружная команда яростно кинется к следующей машине и ворвется в нее. Я тихонько протискиваюсь вперед, чтобы оказаться перед этой группой. С приближением троллейбуса выдвигаю перед своим животом чемодан, и с этим тараном почти в одно мгновение меня вносят в вагон, я вонзаюсь в месиво пассажиров, уже находящихся внутри троллейбуса. Кто-то ругается, похоже, на меня из-за жесткой консистенции чемодана, да и подарочных гончарных изделий, оказавшихся необычайно прочными, но я ведь румынский-то не понимаю и делаю вид, что ко мне это не имеет никакого отношения.

Посольство. Проходная. Предъявляю вахтеру паспорт. Вахтер говорит, что не может меня впустить даже во двор, должен согласовать это с дежурным чиновником. Вскоре мне представляется третий секретарь посольства и поражает меня таким сообщением: сегодня воскресенье, никого, кроме него, дежурного, в посольстве нет, посол вообще в отъезде, и он, дежурный, не имеет права впустить меня в здание. Я ору на него: вы все с ума посходили?! Я гражданин Советского Союза, с паспортом, серпастым и молоткастым, не могу попасть на территорию своей страны? Я, промокший до нитки, не могу у вас тут обсушиться и обогреться? Мне что — обращаться к румынским властям, чтобы дали возможность где-то приткнуться, да и накормили заодно за свой счет?

Робкий третий секретарь смущенно предлагает:

— Давайте я отведу вас к себе домой, у меня там сегодня никого нет.

Дома он открыл холодильник, широким жестом приглашая пользоваться любыми продуктами, и отправился опять на дежурство. Я как-то там сменил промокшую одежду, сделал себе яичницу, включил телевизор — сижу. На экране — Бухарест, симпатичный, между прочим, город. Сами румыны любят называть его маленьким Парижем, дескать, во многом похож на большой оригинал. Мысль: что же это я, как дурак, так и просижу до вечера в Бухаресте, изучая его по телевизору?

Звоню на работу хозяину квартиры, спрашиваю, кто из корреспондентов центральных газет — «Правды» или «Известий» сейчас на месте, и как ему позвонить. Оказалось — только правдист Слава Петухов дома. Мы с ним не знакомы, но фамилии-то друг друга знаем! Короче, через пять минут слышу в телефонной трубке веселый голос:

— Старик, привет! Выходи на улицу, тебя моя машина ждет, а я тут пока чего-нибудь приготовлю.

Уже максимум через полчаса я был не только сыт, но и пьян, нос в табаке, а потом катался вместе с коллегой по Бухаресту, рассматривая его вживую. Слава уговаривает меня:

— Чего ты в Прагу торопишься? Поживи у меня денька три! Купим тебе нормальный билет в купе.

Отвечаю, что в редакции и дома, наверное, уже волнуются: из Софии выехал (Дима же позвонил, конечно), а в Прагу не приехал. (Так оно и было, встречали на вокзале каждый поезд, приходящий из Белграда и Бухареста, три ночи!) Слава возразил мне: мол, какая проблема — сейчас вернемся домой и позвоним в Прагу. Вернулись, позвонили, нам ответили, что эта линия сейчас не работает, какая-то «поруха». Тогда уже мне в голову мысль пришла: позвоним в Москву правдинским или известинским стенографисткам, они запишут нас и передадут сообщение в Прагу. Звоним в Москву. Оказывается, эта линия тоже не работает. Редкое невезение!

Тогда уже я окончательно решил, что поеду все же сегодня, на «пятой точке», но сегодня.

Дорога была во многих отношениях примечательная. Во-первых, соседи по купе, румыны, группа молодых сравнительно ребят, установив, что я русский, тут же начали атаковать меня по всем направлениям. Прямо скажем, очень недоброжелательно, даже злобно.

— У меня отец под Сталинградом погиб, там и похоронен, — сразу сказал один тоном прокурора-обвинителя, который, к тому же, только что дома поссорился с женой. Я, конечно, ответил:

— А зачем он туда пришел? Что он там делал?

В таком духе шел весь разговор, хотя не все понимали по-русски. Беседу направлял один, знающий русский, и самый злой.

Второй моей бедой были контролеры. Они шли буквально через каждую пару часов. Ну, у всех пассажиров, как и положено в местных поездах, были картонные такие билетики, контролер прокалывал их компостером. И вдруг натыкался на мои две большие бумаги, на которых что-то написано на непонятных ему языках. Долго вертел в руках, спрашивал меня что-то, но я только разводил руками — по-румынски же спрашивали. Потом он в сердцах дырявил компостером мои бумаги, и они из-за обилия контролеров все больше становились похожими на дуршлаг.

Перед границей с Венгрией пришел самый ненормальный контролер. Повертев перед носом мои дырявые бумажки, сказал, как это он выразил уже не помню, что билет недействителен. И тычет пальцем в написанное на нем: Прага-София. Я ему тоже тычу пальцем в напечатанное ниже: и обратно. (В Праге мне, конечно, билет покупали, а болгары только компостировали) Скандалим, я на русском, он на румынском, раздражение растет, а к пониманию — ни шагу. Подходят уже пограничники: