Иван Рахилло - Лётчики

• Название: Лётчики
• Автор: Иван Рахилло
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Роман Ивана Спиридоновича Рахилло «Лётчики» (1936).

---

Взял он, значит, у меня стихотворение, посмотрел и говорит: «Содержание есть, а форма слабая. Форма на первом месте должна быть. А вы, — спрашивает, — моих стихов никогда не слыхали?» — «Нет, — говорю, — не слыхал». — «Ну, тогда послушайте». И давай, сукин сын, читать! Часа два. Мне спать охота, ночь дежурил, а он не останавливается. «Вы, — спрашивает, — замечаете, какая у меня тонкость, например, ход поезда как изображен: колесо на колесо, колесо на колесо… Вот как надо писать!..» Я слушаю, а сам думаю: «Ах, ты луй-валуй!»

Пришёл домой и стал думать, где бы себе такое колесо разыскать? На самолёте ведь они не стучат. Отчего, думаю, самолёт по рельсам не ездит? Тогда б легко было. Думал-думал и нашёл. У меня как раз две посадки плохо вышли, одна — недомаз, другая — перемаз. Я пока четыре строчки сочинил:

Налево — море,
Направо — Кавказ,
Недомаз — перемаз,
Недомаз — перемаз!

Андрей вытирал концом простыни выступившие от смеха слезы. Прибежала сиделка:

— Товарищи, тише. Вы же не в театр пришли.

— Ладно, ладно… А при чем тут «налево — море, направо — Кавказ»? — смеясь, спросил Андрей.

— А это, чтобы во время посадки по бокам не глядел.

Андрей узнал от ребят приятную новость: школа разъезжалась досрочно в отпуск. На целый месяц.

— Неужели на месяц? Вот хорошо. Поеду домой, голова заживёт, и кончим курс вместе!

— Ты, гляди, не подкачай, вылечивайся…

Андрей распрощался с товарищами. Ступая на носки, они осторожно вышли из комнаты. На смену им в палату тихо вошёл вкрадчивый вечер, неся полную охапку радости, размышлений и снов. Андрей ощущал приятное вспыхивание пульса в висках, туго стянутых бинтами. И когда он закрывал глаза, то получал полное впечатление головокружительной бесконечности. Боязнь того, что из-за этой раны он никогда в жизни не сорвётся со старта, не будет управлять машиной, наполняла его страстным желанием выздороветь. Все мысли, вся воля работали в одном направлении: выздороветь, выздороветь, выздороветь…

Он поедет домой! Андрей представлял себе, как он идёт по улице своего поселка, сзади бегут школьники, из-за занавесок на него смотрят девушки. Они ни разу в жизни не видели летчика. Он первый. Он идёт, не обращая на них никакого внимания. Он подходит к заветной калитке и садится на скамейку. На скамейке вырезаны ножичком две буквы: А и М. Ему невыносимо захотелось увидеть эту скамейку с буквами…

Палата теряла углы и делалась мягкой и облачной: так самолёт входит в туман…

3

Вагон мягко покачивался на рессорах, в окне вихрилась освещённая солнцем пыль. Андрей молча лежал на верхней полке и, подперев ладонями подбородок, провожал глазами пробегавшие деревья. Молодая трава пригибалась от ветра: так на пробе мотора от струи винта она гнётся и трепещёт позади самолёта. Хорошо бы уйти сейчас в воздух! Рядом с вагонами, кренясь и ловя крылом воздушную струю, летит коршун. Андрею понятны все его движения. Вот он мягко и стремительно пошёл вниз. «Набирает скорость за счёт инерции, сейчас развернётся», — угадывает Андрей. И коршун тотчас же развернулся в полувираже. Андрей снисходительно заключил: «Неправильно летает, крен даёт не по скорости!»

Понять что-нибудь — это значит получить удивительную радость. Впервые это чувство Андрей испытал, когда научился читать. Это было удивительно: раскрыть книжку и, не сходя с места, бродить по свету. Второй раз, и гораздо острей, он ощутил это на уроке алгебры. Цифры и знаки имели душу. И третий — в школе летчиков, когда не на первом, не на втором, а лишь на сто одиннадцатом полете машина открылась перед ним как откровение. И он обрёл сердце летчика.

Андрей приехал на рассвете. Вокзальчик, куда выходил он с ребятнёй по праздникам встречать поезда и побалагурить с девчатами, показался до смешного маленьким.

Разноголосо пели гудки, вызывая растерянные и вновь обретаемые образы юности. Он знал наизусть каждый из них — густой, басовитый, с захлёбом — шахта ГПУ, двуголосая сирена — химзавод. Высокой пастушеской свирелью протяжно пропела шахта «Комсомолка». По этим гудкам он в детстве просыпался и вместе с Марусей шагал в школу. Маруся!.. Как давно они не встречались, — последний раз он видел её перед отъездом. Стоял погожий осенний день. Он ожидал поезда. На запасном пути в товарный вагон взбирались дети — пионерский отряд выезжал на экскурсию. Маруся распоряжалась посадкой; она, как и все, была повязана красным галстуком и издали казалась совсем подростком. Она стояла в дверях вагона, солнце било ей в спину, и светлые волосы вокруг её головы светились. Прозрачное платье просвечивало — это особенно запомнилось. Маневровый паровозик поволок за собой вагон, дети запели, Маруся махнула рукой и крикнула:

— Прощай, Андрей!.. Пиши чаще! Обо всём пиши!.. — В её голосе ясно звучала зависть.

Любопытно бы повидаться с нею!

Конь втащил линейку на бугор, и перед глазами, в низине, раскиданный вокруг солнечного озера, в сизом тумане возник родной посёлок. Но не всё здесь такое, каким он оставил при отъезде в школу: по берегу, в цветущей облачности вишенника и голубовато-зелёных верб, стояли весёленькие домики с одинаковыми черепичными крышами.

Линейка, обгоняя поднятую черноватую пыль, с разгону влетела в узкий, скособоченный переулок. По улицам уже спешили на работу шахтёры. Андрей с замиранием сердца вглядывался в каждого встречного, надеясь признать в нём знакомого.

Вот и милые, обшарпанные непогодой воротца. Одряхлевший Рябчик не узнал его и, волоча через двор по звонкой проволоке кольцо, надсадно залаял.

Андрей, согнувшись, ввалился в крохотные сени. В чистой комнате всё дышало утренней свежестью, на плите трещал крышкой чубатый чайничек.

В соседней комнате задвинули ящик комода (по скрипу Андрей определил, что ящик нижний, с бельём), и мать, простоволосая, худенькая, бросилась к нему на грудь. Поглаживая её по спине ладонью, Андрей осторожно поставил чемодан на пол.

— Здорово, батька! — приветствовал он отца через голову матери.

— И куда тебя, дьявола, выдуло так? — смеялся такими же, как и у сына, серыми глазами счастливый отец.

И вот Андрей в родной комнатушке, побеленной, с тем же столом и знакомым скрипом стульев! Совсем не верится, что это он на самолёте поднимался за облака. Он всё тот же маленький Андрюня, который становился на стул, чтобы разыскать на комоде ножницы. А теперь комод еле-еле достаёт его груди.

Отец наспех хватил стакан чаю.

— Гуляй тут, а мне пора, гудки прогудели!

Мать делилась поселковскими новостями:

— Маруся на втором курсе, учится хорошо-о… Часто в гости заходит.

Андрей смотрел через окно в скудное выцветшее небо, высоко стоявшее над дворами. Здесь, в сдавленных кособоких улочках, рождалась и крепла его любовь к простору и ясной, захватывающей чистоте пространств.

Вечером он встретился с Марусей. Розовая от гордости, в светлом платье, обтягивающем её тонкую, натренированную фигуру, она повела гостя на водную станцию. Ей нравилось, что у него голубые, её любимого цвета, петлички. Андрей, хотя школы и не окончил, чувствовал себя старым, видавшим виды летчиком. Подражая Волку, он разговаривал односложно, отрывистыми фразами.

На привязной пристаньке сторож пристраивал к лодке уключину.

— Добрый вечер, дедушка…

Сторож не отозвался.

— Глухой, громче кричи, — посоветовала Маруся, по-хозяйски входя в сторожку за веслами. — Беру две пары, — крикнула она оттуда.

— Де-едушка!..

— Аю? — Старик оставил лодку.

— Добрый вечер, говорю!

— Добрый, добрый… Што-то не признаю…

— Никиты Клинкова сын.

— Андрюнька!..

— Что же ты шахту-то оставил?

— В инвалиды вышел. Второй год. Из-за баб ушёл…

В поселке знали эту особенность старика — он был закоренелым врагом женщин. В первые годы старик выступал на собраниях, протестуя против равноправия, а потом смирился, но с женщинами разговаривал, как будто оказывал им милость. Увидев с веслами Марусю, сторож нахохлился и без видимой надобности вынул уключину, повертел в пальцах и опять вставил её на место.

— Не любит меня, — рассмеялась Маруся. — Ты, Андрей, садись на «Пионерку» — вон вторая лодочка с краю, а я на «Авиатора» — это моя постоянная…

— Зачем же, давай вместе!

— Нет-нет, — отстранила она его концом весла, — мы сейчас померяемся, кто из нас больше приспособлен к авиации. Ты же сам писал, что необходимо заниматься спортом. Садись и доказывай теперь…

Никогда в жизни Андрею не приходилось грести, и он озабоченно ухватился за потемневшие рукоятки весел.

— Дистанция: круг по ставку и обратно…

— Есть!..

Андрей думал, что обгонит её в две секунды, но не тут-то было: вёсла вырывались из непривычных рук. Лодка кружилась, виляла носом, одно весло выскользнуло и упало в воду. Андрей из-под руки наблюдал за Марусей: белая её лодочка, с нежно-голубой по борту каёмкой, легко уходила вперёд, оставляя за собой раздвоенный, сверкающий клин. Казалось, что лодка сама взмахивала жемчужными от влаги крыльями, огибая пологий берег озерка. «Тут силой не возьмешь, — убеждался Андрей, — нужна сноровка». Белая лодочка шла ровно, неутомимо подвигаясь к плоту. Как ни обидно было ему сознаться в своем поражении, пришлось с половины дороги ковылять по прямой через пруд. Маруся, держа в руках шпильку и поправляя волосы, ожидала в лодке.