Галина Романова - Чара силы

• Название: Чара силы
• Автор: Галина Романова
• Издательство: Армада
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0529-4

В основе второго романа фантастической пенталогии Г. Романовой «Сварожичи» — противостояние двух героев, олицетворяющих собой доброе и злое начало, — Даждя Сварожича и Кощея. Последнему предсказано, что он погибнет от руки сына Даждя. Но жена витязя — чародейка Марена — бесплодна. Кощей преследует отважного Сварожича, не зная, откуда ожидать своей гибели.

---

— Не понимаю чем, — хмуро ответил Даждь. — Что ты можешь? Прощай!

Но Гамаюна оказалось не так‑то просто смутить, и он не двинулся с места.

Вздохнув, Даждь кивнул Агрику и вскочил в седло, торопя отрока. Они проехали мимо распростертого на камнях тела Ехидны, но только собрались начать подъем по террасам на равнину, как им снова пришлось остановиться — сверху упала чья‑то тень.

Оба всадника вскинули головы. На самом краю, куда они стремились, стоял Индрик и благодушно взирал на них. В его раскосых глазах застыло почти человеческое терпение. На ярком солнце его шерсть казалась чисто белой и сверкала, как снег в ясный полдень. Казалось; светился даже его изогнутый ребристый рог. И свет был так ярок, что кое‑кто из людей все же остановился, обернувшись, а один всадник вдруг и вовсе повернул коня назад.

Индрик ждал, испытующе глядя на всадников.

— Он тоже тебя знает, господин? — шепнул Агрик.

— Вот уж нет, — тихо ответил Даждь. — Дикий зверь… Правда, про него у нас много легенд ходит, но людям он не показывается.

— Да он просто–напросто, как и я, хочет отплатить тебе за спасение, — встрял Гамаюн. — Он дикий зверь, это верно, так что ему некогда.

— Он прав, — послышался низкий тихий голос. — Что нужно тебе? Говори — я чувствую твою тайную Думу…

Агрик ойкнул и завертел головой, отыскивая источник звука. Индрик не двигался, не открывал рта, и трудно было поверить, что голос принадлежит ему.

Под испытующими взглядами Агрика, Гамаюна и самого Индрика Даждь опустил глаза и нерешительно погладил мешок у седла, в котором лежал Грааль.

— Слышал я, — осторожно начал Даждь, — ты знаешь, где в горах бьет источник живой воды. Коль проводить не сможешь, так хоть дорогу укажи. Не для забавы — для спасения чужой жизни вода мне надобна!

Индрик покачал рогом.

— Да, — опять послышался откуда‑то голос, — ведаю я, где тот источник бьет. Не имею я права никому на него указывать, ни пешему, ни конному, ни герою, ни простому человеку, иначе враги о нем узнают, и тогда мне его не защитить… Но ты не простой человек, а потому — пойдем!

Зверь качнул головой и потрусил вдоль берега.

Оба всадника выбрались на равнину и поскакали за ним. Гамаюн остался один сидеть на камне, словно ожидая особого приглашения, и именно поэтому он видел, как третий всадник, что тайком прислушивался. к их разговору, галопом помчался 'догонять Даждя.

Кони ходко рысили по Опушке леса. Индрик легко прыгал по траве впереди, не обращая внимания на людей.

— Погодите!

Даждь обернулся, ожидая, что это спешит за ними настырный Гамаюн. Но вместо него к ним подскакал всадник, в котором они узнали Дуная. Витязь осадил коня и поклонился.

— Возьмите меня с собой! ~ воскликнул он.

— Час от часу не легче, — пробормотал Даждь, но вслух промолвил: Что за дело у тебя к нам?

— Простите меня, — запинаясь, заговорил Дунай, — но я случайно слышал часть вашего разговора... Я видел, как ты сражаешься — простой человек так не может. Видел, как ты говорил с тем существом. — Он махнул рукой назад, где оставался Гамаюн. — Теперь этот зверь… Я слышал легенды — если не ошибаюсь, его в других языках называют единорогом, он священен и хранит высшую мудрость. Простому человеку не дано видеть его и говорить с ним, а ты упросил его даже сделать кое‑что для тебя… Ты чародей, Даждь, и я прошу — возьми меня с собой!

— Но ты же не знаешь, куда и зачем я еду!

— Я случайно слышал. Позволь мне следовать за тобой — мне тоже нужна живая вода и тоже для спасения жизни!

Даждь с Агриком переглянулись, и витязь обернулся на поджидающего Индрика. Тот стоял как изваяние и не замечал людей.

— Простым людям нельзя показывать источника, — осторожно начал Даждь. — Но если твое дело необычное, то…

— Позволь рассказать мою историю по дороге, — ответил Дунай. — И ты и я спешим, а я еще и подзадержался там, в пещере, и не могу терять ни секунды. Коль сочтешь ты, что я недостоин, что ж, — витязь вздохнул, — свернуть с пути всегда успею…

Даждь взглянул на Индрика. Зверь вышел из раздумья и тряхнул головой.

— Вперед, — прозвучал его призыв, и он первым потрусил дальше, постепенно убыстряя ход.

Дунай на скаку догнал Даждя и Агрика и вклинился между ними, чтоб удобнее было рассказывать…

…Весна только вступила в свои права — совсем недавно сошла большая вода, земля подсохла, первая трава и цветы начали покрывать склоны оврагов и всхолмий. Всюду расцветала новая жизнь — на деревьях и кустах, на лугах и болотах, в озерах и реках. Днем и ночью не смолкая пели птицы — начиналась пора их любви. С каждым днем голосов становилось все больше и больше — прилетали новые стаи и, чуть передохнув, сразу принимались за пение. Казалось, на всей земле царил один большой и счастливый праздник.

Двое всадников скакали по равнине, ведя запасных лошадей. Как и все живое, они тоже наслаждались пением птиц; как и все живое, они тоже любили в те дни. Кони их то мчались навстречу ветру, рассекая воздух грудью, то шли, опустив головы, в то время как их всадники вели тихую беседу.

Двое влюбленных никуда не спешили, а если и пускались вскачь, то только потому, что были переполнены чувствами. Сторонний наблюдатель подумал бы, что это новоиспеченные супруги, празднующие первые дни вдвоем, или же только что встретились и спешили насладиться долгожданным счастьем.

Немолодой — седина лишь чуть потревожила темные кудри, — но сильный и крепкий витязь скинул доспехи, подставляя солнцу и ветру широкую грудь и расшитую по вороту рубаху. Сейчас он видел только глаза своей подруги и нежно касался ее прохладной руки.

Женщина была много моложе его и казалась тонкой рябинкой подле кряжистого дуба. Княжеский наряд, в котором она лихо сидела в боевом седле своего коня, заставлял подумать о том, что девушка выехала не на прогулку. На ее челе, руках и груди сверкали украшения — дорогой венец с жемчугами, блестящие зернью колты, гривна с оберегами, браслеты и кольца.

Да, все так и было — условный знак вечером на трапезе и долгий, недоумевающий взор: «Сегодня?» А потом глухая ночь, легкая тень, по одному выводящая коней за тын и после пробравшаяся к светелке княжеской дочери, стук в запертый ставень, тихий шепот и полуночный побег — через окно, объятья любимого, но запретного навсегда витязя. И — скачка куда глаза глядят, без мысли о том, что позади может быть погоня, что отец не простит дочери, а ревнивая жена мужу, что впереди неизвестность и, может быть, вечное изгнание в чужую сторону. Но что такое изгнание или даже проклятье родителя, когда рядом — вот он, возлюбленный, ее Дунай, с которым уже соединила ее прошедшая ночь: второй день влюбленные были в пути.

Кони — жеребец и кобыла — летели плечо к плечу, и жеребец на бегу так же тянулся к кобыле, как его всадник — к молодой женщине. А те обе стыдливо и счастливо отводили взоры и прятали за ресницами блеск взволнованных глаз.

Было от чего терять голову Дунаю, когда‑то неугомонному бродяге, а ныне слуге князя Ливота — свалилось неожиданное счастье. Не по любви И по закону свободной степи взял он первую жену, одолев ее в единоборстве. Обычай требовал жениться, и отвергнутый когда‑то родом одиночка не посмел спорить. Без любви взяв, без любви и жил, не награжденный детьми за великий грех — так решать сие дело. Он уж думал, что такова его судьба — да свела жизнь с новым князем, и взглянула тепло его меньшая дочь и не отвела взора от глаз много повидавшего витязя. Целый год таились они ото всех, пока не пришла весть, что сговорили Любаву за соседнего князя. Уж и день назначили, да только обманул судьбу Дунай — чуть не с пира увез невесту.

Впереди гостеприимно раскрыла объятья небольшая рощица на холме. Далеко было видать из‑под тонкоствольных берез, легко дышалось их нежным полунагим телам. Давая прохладу, к болотцу в овраге спешил еще не пересохший ручеек.

Дунай первым осадил коня под березами и, спрыгнув наземь, протянул руки к девушке:

— Иди ко мне, моя ясынька!

Княжна выпустила повод из рук и, легкая, как перышко, соскользнула на руки витязя.

— Жизнь моя, — прошептал он, ласково касаясь губами ее волос. — Солнышко мое… Не устала ли?

— С тобой — нет. — Любава прижалась к его груди, вдыхая солоноватый крепкий дух его тела. — С тобой — хоть на край света. Без тебя не выживу — ты мне сердце иссушил…

Она обхватила его руками, прильнула так, словно ее уже отрывали силою. Женское сердце — вещун, сердце влюбленной — вещун вдвойне, и Дунай почувствовал ее тревогу.

— Что с тобой, ласточка? — молвил он, заглядывая в светлые глаза. — Приключилось что дорогой? Недобрый знак увидела иль слово чье припомнила?

Любава закусила губу, с жалостью и нежностью глядя на витязя. Разве словами это выскажешь? Не поймет, коль сам не почувствует!

— Поспешать нам надо, любый мой, — молвила только: — Не ровен час, выследят нас, и тогда беды не миновать!