Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая

• Название: Путь домой. Книга вторая
• Автор: Олег Верещагин:
• Жанр: Героическая фантастика

Где-то есть мир, в котором тяжело жить и тяжело умирать — и тем не менее, он чем-то привлекателен…

---

К вечеру дождь перестал. Но ветер не унялся — сильнейший и плотный, он как будто стал ещё свирепей, нёсся над Карпатами, срывая с карнизов и склонов камнепады. Небо очистилось, на нём горели, почти не мигая, страшные крупные звёзды. Похоже было, что под утро придёт настоящая зима…

Но в пещере, как и положено, было тепло, светло и весело. Не знаю, то ли хозяева каждый день так ужинали, то ли отмечали что-то, то ли дали пир в честь нас — но я не ел так уже давно. Кристо вообще расслабился полностью — он сидел рядом с какой-то девчонкой (не финнкой, кажется) и то и дело принимался болтать с ней, а потом они вместе хохотали. Глаза у Кристо блестели, и я вдруг подумал, что весной оставлю его здесь. Зачем и куда ему тащиться? Каждому своё…

Шум слегка утих — на свободное место вышел и сел, скрестив ноги, один из мальчишек (нам всех представляли, но я никого не запомнил — мысли были напрочно заняты другим). Положил на расставленные колени кантеле — музыкальный инструмент вроде гуслей, у меня ещё была в своё время книга финских и карельских сказок, которая так и называлась: «Кантеле». И сейчас есть. У меня…

Я не знал финского. Но песня, которую он запел, звучала красиво, незнакомые слова складывались в ритмичные строки, набегавшие друг на друга, словно волны прибоя. Все молчали, слушая парнишку — в точности как и мы слушали, когда пел Север или кто-то из девчонок.

Сидевшая рядом со мной слегка веснушчатая, но в общем-то очень симпатичная девица, чуть наклонившись — очевидно, заметила, что я не понимаю и решила сыграть роль переводчицы. По-русски она говорила себе («очень не очень»), но я понимал…

…Смелый мальчик был князем своего племени, а красивая девчонка верно его любила. Они вместе шли по воюющим землям навстречу опасностям, рука об руку сражались с врагом и бесстрашно смотрели в глаза смерти, заставляя её отступать. Но настала тяжёлая зима, и тоска вошла в сердца людей. Они обвинили своего князя в том, что он привёл к ним беду, хотя был он не только их князь, но и их друг. Тогда мальчишка и девчонка ушли прочь, и племя распалось. Они поселились в далёкой земле, где нет боли и крови, где можно отложить в сторону клинок и, ложась спать, знать, что проснёшься живым. Там они и жили — долго и счастливо. Но однажды на остров, где они нашли приют, добрался один из их друзей — опомнились те и хотели, чтобы их вождь вернулся. И девчонка с мальчишкой, оставив своё спокойное счастье, вернулись в мир войны и встали плечом к плечу с друзьями. Снова были бои — и вот мальчишка-вождь попал на лесной тропе в предгорьях Кавказа в засаду негров. Их было сто. А он — один… Но упал он последним — и никто из чёрных так и не смог похвастаться победой. Друзья похоронили павшего над тропой. А девчонка над свежей могилой подняла клинок и поклялась на светлой стали помнить и мстить.

С тех пор её видели во многих местах. Она всегда одинока. И немного найдётся тех, кого так же боятся негры…

…Певец давно вернулся на своё место, и пир вновь забушевал (иначе не скажешь), а я всё сидел на своём месте, глядя в одну точку — в огонь. И не сразу понял, что Хаахти обращается ко мне:

— А ты не хочешь спеть?

— Я? — вопрос застал меня врасплох. Все одобрительно загудели. — Вы хотите, чтобы я спел? — когда все снова закивали и загалдели, я растерянно пожал плечами и, взяв протянутое кантеле, поставил его на колено. Попробовал — это немного походило на «инструмент» Игорька Басаргина. Я устроил кантеле удобней. Левой рукой — сгибом указательного пальца — потёр губы. — Я буду петь по-русски. Это песня одного нашего автора. Очень хорошего автора…[1] Я только не очень хорошо играю… и пою.

С этими весьма обнадёживающими словами я положил пальцы на струны.

Булат Окуджава

— Мой конь притомился, стоптались мои башмаки…
Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры.
— Вдоль красной реки, моя радость, вдоль красной реки,
До синей горы, моя радость, до синей горы.
— А где те гора и река? Притомился мой конь…
Скажите пожалуйста, как мне проехать туда?
— На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,
Езжай на огонь, моя радость, найдёшь без труда.
— А где ж этот яркий огонь? Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом…
— Фонарщик был должен зажечь, да, наверное, спит,
Фонарщик-то спит, мой радость… А я ни при чём…
…И снова он едет один без дороги во тьму.
Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам?…
— Ты что потерял, моя радость?! — кричу я ему.
И он отвечает: «Ах, если б я знал это сам…»

* * *

Ветер улёгся. Земля стала железной — грязь схватило моментально, того и гляди — ноги поломаешь. Мороз ахнул моментально — и немаленький.

Я сидел над пещерой и дышал, откусывая зубами ледяной воздух. Мне было холодно, но я упрямо дышал и не двигался.

Больше всего хотелось плакать. Но это у меня давно не получалось. То ли я себя приучил, то ли мир вокруг приучил меня. А вот сейчас и надо бы, и хочется, а не выходит…

Я достал наган, очищенный за вечер от сала. С журчанием покрутил барабан и начал снаряжать его патронами. Над горами страшно, немигающее горел глаз Венеры.

Хаахти подошёл неслышно. Набросил мне на плечи пушистый меховой плащ и сел рядом.

— Я догадался — песня о тебе, — сказал финн. Я убрал револьвер, застегнул тёплую и упругую от новой смазки застёжку:

— Обо мне. О нас. Только она неточная. Негров было не сто, а всего четырнадцать. И я не погиб. Те, которые пришли потом, взяли меня в плен и отдали в рабство… А я, кажется, знаю тебя. Ты — тот самый финн, который попал сюда в начале века?

— Да, — Хаахти кивнул. — Кто тебе рассказал обо мне?

— Йенс Круммер, — ответил я. — Помнишь такого?

— А, немец… Встречались. Он ещё жив?

— В августе был жив, сейчас — не знаю… Послушай, ты прожил тут почти век. Скорей всего — не прятался по болотам и лесам. Так, может быть, ты мне скажешь наконец, какой во всём этом смысл?!

Очевидно, эти слова у меня вырвались со злостью. Хаахти хмыкнули, достав финку из-за сапога, начал подбрасывать её на ладони.

— Ты знаешь о Городе Света?! — так же зло задал я ещё один вопрос. Финн нехотя кивнул:

— Да знаю я… Был там и бежал… А ты думал, тебе одному повезло?… Ну — Город Света, ну и что? думаешь, арабы всем заправляют? По-моему, они как крысы, которые живут в брошенном людьми доме…

— А ты знаешь, что отсюда можно вернуться домой? — задал я новый вопрос. Хаахти кивнул. — А знаешь — как? — спросил я ещё. Хаахти вновь наклонил голову; его молчаливость стала меня бесить. — А знаешь, что твоя Финляндия давным-давно не отсталая губерния России, а очень даже высокоразвитая страна? — финн кивнул опять. — И считаешь, что за сто лет не заслужил права вернуться?

— О чём ты говоришь? — Хаахти погладил ладонью рукоять своего палаша, сделанную (я только теперь заметил) в виде двуглавого орла. — Разве такое возвращение — заслуга? Это смертная казнь длиною в жизнь. Если, конечно, у тебя есть совесть… У тебя она, кажется, есть. Только не уходи сейчас. В горах везде лёд, это опасно. Утром девчонки тебя соберут в дорогу.

Я не удивился этим словам. Странно — ещё секунду назад я не собирался никуда уходить. На самом деле не собирался. И вдруг это стало само собой разумеющимся. Похоже, Хаахти просто высказал то, на что я уже давно решился подсознательно.

— Я оставлю Кристо, — ответил я. — Похоже, ему понравилась одна из ваших девчонок.

— Пусть остаётся, — кивнул Хаахти, — конечно. А теперь вставай. Тут холодно.

Я поднялся, одной рукой придерживая на груди плащ. Хаахти тоже встал.

— Послушай, — я повернулся к нему и встретился глазами с его взглядом. — Неужели тебе никогда не хотелось сломать эту клетку?

— Хотелось, — спокойно подтвердил финн. — Хочется. Только я не знаю — как.

* * *

Кристо проводил меня до морского берега, дальше, чем все остальные. Утром, когда Хаахти сказал, что я ухожу, он тоже начал был особираться, но как-то замедленно, а я поймал отчаянный взгляд, которым Кристо обменялся с той девчонкой (её звали Вильма ванКлейхен) — и понял, что не ошибся. Такое бывает — «с первого взгляда». И я был рад, что так получилось у Кристо. Это поможет ему окончательно преодолеть память о страшном и унизительном рабстве.

Когда я объявил о своём решении, Кристо не смог даже сдержать радость. Но сейчас как-то угас, молчал всю дорогу и то и дело шмыгал носом.

— Всё. Дальше не надо, — я остановился. — Кристо покорно встал тоже. И вдруг сказал, наклонившись и подобрав гальку:

— Я пойду с тобой. Так нельзя.

Чего-то подобного я ожидал, поэтому ответил спокойно:

— Сам пойдёшь со мной, а сердце оставишь здесь? Не лучший вариант… Нет уж, Кристо. Оставайся здесь сам. Рядом со своим сердцем. Они хорошие ребята, и тебе будет с ними хорошо тоже.