Ольга Грушина - Жизнь Суханова в сновидениях

• Название: Жизнь Суханова в сновидениях
• Автор: Ольга Грушина
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-52112-8

Ольга Грушина была первой гражданкой России, получившей американское высшее образование. Писательская судьба ее не менее уникальна: первый же роман, «Жизнь Суханова в сновидениях», несмотря на экзотическую для американского читателя тематику, вызвал настоящий фурор как среди маститых критиков, так и самой широкой публики, стал международным бестселлером. Наконец книга выходит и в России.

Талант Анатолия Суханова проявился рано. Его картины, необычные и яркие, заворожили Нину Малинину, дочь высокопоставленного «генерала от искусства». Но Анатолий сделал свой жизненный выбор не в пользу искусства, а в пользу престижа и комфорта и превратился из творца в критика, редактора ведущего советского искусствоведческого журнала. В 1985 году жизнь 56-летнего Суханова внезапно меняется: в череде неожиданных происшествий, сновидений и галлюцинаций ему открывается правда о жизни и смерти отца, о юной Нине, мечущейся между живописью и любовью… Это роман о целом пласте культуры, о взаимодействии искусства и политики и об извечных вопросах любви и правды.

Впервые на русском.

---

— Нет, я другое имела в виду, — сказала она. — Мне хочется здесь пожить.

— До каких пор?

— Может быть, до первого снега. Или дольше.

Его мысли внезапно пошли под откос.

— Но это же месяца два, не меньше! Я, конечно, только что сам сказал, что смог бы тут жить, но всему есть предел, а к тому же мне нельзя надолго отлучаться из Москвы, мое присутствие могло бы…

Нина опустила недопитый бокал. Стекло звякнуло об пол.

— Толя, ты не понял меня, — сказала она. — Я не предлагаю тебе со мной остаться. Мне нужно побыть одной. Совсем одной.

Издалека донесся паровозный гудок, щемящий и неприкаянный, словно крик отбившейся от стаи птицы. Нина выждала, пока он стихнет, прежде чем заговорить вновь. Все теперь происходило с невыносимой медлительностью.

— Я надеялась, что мы сегодня просто отдохнем, а завтра все обсудим, но раз уж так вышло… Ты от Василия еще не слышал?

— Нет, а в чем дело? Твой отец заболел? Или Василий…

Сгустившийся воздух с трудом просачивался ему в легкие.

— Нет, они оба в порядке, — ответила Нина. — Более того, их теперь водой не разольешь. Папа попросил Василия по возвращении переехать к нему. Василий мне вчера вечером звонил.

— И что он… А что ты…

— Он не против, — спокойно сказала она. — Тот район для него удобнее. Ко всему ближе. Да и папе будет с кем поговорить. Ему, мне кажется, одиноко, хотя он никогда в жизни в этом не признается. Раз они оба этого хотят, я не вижу повода…

Она нагнулась, чтобы пошевелить угли, и Суханов проводил взглядом метель крошечных искр, завихрившихся в темноте. Почему-то эти известия не вызвали в нем удивления, только горечь и некое смутное отвращение, сродни тому неприязненному чувству, которое он испытал на днях в квартире тестя, когда десятки расчувствовавшихся стариков обнимали десятки почтительных юношей в позолоченных зеркалах прихожей. Но лишь сейчас, когда эта сцена с фотографической четкостью возникла у него перед глазами, он осознал наконец причину своей брезгливости. Петр Алексеевич и Василий были так друг на друга похожи, что создавалось впечатление, будто состарившийся уже человек, множась в бесконечности, хлопал по спине юношеский образ самого себя. Как странно, подумал он, что раньше ему не бросалось в глаза это сходство, — и какая ирония судьбы виделась теперь в том, что Василий и Ксения, у которых не было совсем ничего общего, решили уйти буквально в одно и то же время… Поймав на себе взгляд Нины, он вдруг испугался, что размышлял вслух.

— Не беспокойся, Толя, — вздохнула она. — Я уже знаю про Ксению. Не далее как вчера с ней говорила.

Ее слова проделали медленный путь из конца в конец его существа и осели среди хаоса скачущих мыслей. И тотчас же мысли его прекратили метаться, болезненное замешательство отступило, а в пустоте сердца занялся гнев, раздуваемый, быть может, более глубинными токами вины.

— Вот как, — холодно произнес он. — Теперь мне все ясно. Ты намереваешься меня наказать за разлад с детьми, правильно я понимаю? Конечно, я один во всем виноват. В самом деле, мне как отцу грош цена. Я ведь их не опекал, не наставлял, не ограждал, не понимал… зато ты у нас — ты у нас сама проницательность, сама ласковость, сама…

— Толя, я не собираюсь никого винить, — перебила она. — В любом случае, Василию лучше будет с моим отцом, и мы с тобой оба это знаем. Что до Ксении, у нее, думаю, все наладится. На первых порах поживет у подруги — Лина чудная девочка. Да и Борис мне нравится. Конечно, мне за нее тревожно, но, по-моему, нужно дать ей возможность принимать собственные решения. Она повзрослела намного раньше, чем я думала. Так что я совсем не из-за этого…

— Значит, ты познакомилась с этим ее шаромыжником и решила, что она повзрослела? — Он поспешил изобразить изумление. — Кто бы говорил о родительских упущениях! Или наша дорогая дочка забыла упомянуть, что он женат, что сочиняет всякий бред про ангелов и самоубийц, что у него в поклонниках — полоумные хиппи, что он украл у меня все…

— Я сказала «повзрослела», а не «постарела», — прервала она. — Конечно, она по молодости совершает ошибки, да и Борис не намного ее старше! Оба — молодые, талантливые, влюбленные…

Она осеклась, словно почувствовав присутствие чего-то незримого, но огромного рядом с ними. Когда к ней вернулся голос, она заговорила так тихо, что ему пришлось напрягать слух, и речь ее была непостижимо хрупкой, но в то же время храброй, будто слова ее балансировали на канате над пропастью, видимой только им двоим.

— Боже мой, Толя, неужели ты забыл, как это бывает? — почти прошептала она. — Когда торопишься жить без оглядки на условности, надеешься подарить миру нечто прекрасное и вечное? Неужели ты забыл, Толя? Толя?

И на одно безмолвное мгновение, пока они сидели друг напротив друга, разделенные ночью, — и она вглядывалась в его лицо с пристальной, обескураживающей надеждой, а он пытался найти единственный ответ, достойный всех их прожитых вместе лет, их общего прошлого, — на одно ослепительное, отстраненное от мира мгновение все вдруг сделалось зыбким, и все стало чудесным образом возможным, и он знал, что стоит только выхватить нужные слова из чудовищного вихря в его сознании — и вселенная с готовностью повернется к нему лицом, прошлое и настоящее с небывалой легкостью сольются воедино, и Нина вновь улыбнется, глядя, как прежде, ему в глаза, и жизнь их снова будет непредсказуемой, полнокровной и драгоценной, и… и…

— Сама не знаю, на что я рассчитывала, — сказала Нина устало и отвернулась. — Неприятных воспоминаний ты, как известно, в голове не держишь… Ну что ж, буду уповать на то, что наши дети, взрослея, не последуют нашему примеру и не откажутся одновременно как от своих ошибок, так и от своих мечтаний.

И он почувствовал, как время возобновило свой ход и к нему опять вплотную подступило настоящее — тихий мрак, разбавленный то тут, то там желтыми квадратами светящихся соседских окон; холодные звезды, двигающиеся над деревьями в четком математическом танце; запахи слив и пепла, мешающиеся в воздухе; мягкий скрежет осиновых ветвей о крышу, — однако теперь все это стало казаться ненастоящим, словно грубо намалеванная декорация к трагическому и чуть-чуть смешному спектаклю провинциального театрика. Безнадежно он попытался выпросить у ночи выражение Нининых глаз, но ответом ему были только очертания ее профиля, бледного и безжалостного, как у языческой богини правосудия. Словно издалека, он увидел, что у нее шевелятся губы: она не молчала.

— Прости меня, я не должна тебя упрекать, — говорила она. — Мы с тобой оба в молодости сделали свой выбор, и мой, наверное, был куда менее достойным, чем твой.

В ее голосе звучала обреченность, а в словах не было смысла. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить.

— Твой выбор? — переспросил он. — В чем же он заключался? Соглашаться со всеми моими решениями? Ты уж извини, но это вряд ли можно назвать…

Она потупилась, и тени жадно сомкнулись у нее над головой.

— Теперь это не имеет никакого значения, — сказала она. — Время решений прошло. И похоже, настало время жить с их последствиями. Одно из них — вероятно, то, что наши дети ушли из дома. А другое — что мне необходимо побыть одной.

— Ты хочешь сказать, что бросаешь меня из-за чего-то, что произошло почти двадцать пять лет назад?

— Я тебя не бросаю, Толя, — сказала она. — Мне просто нужно какое-то время пожить в одиночестве. Я так давно об этом думала: иметь свободу времени, быть предоставленной самой себе, — и теперь, когда Василий и Ксения зажили своей жизнью, я наконец-то могу себе это позволить. Неужели ты этого не понимаешь? Я всегда жила для других: сначала для папы, потом для тебя, позже для детей. Но нигде не сложилось так, как я надеялась, и теперь… теперь мне хочется немного пожить для себя. Мне здесь хорошо. Тут так тихо, особенно на рассвете и поздней ночью, — если вслушаться, слышно, как цветы растут. Я люблю разводить цветы. С ними я и сама оживаю, приобщаюсь к чему-то большому, настоящему…

Казалось, она произносила заученные фразы — скорее всего, тщательно отрепетировала каждое слово, готовясь к этому разговору, и все же Суханов не успевал следить за ее мыслью. От вина тупо стучало в висках.

— Господи, — сказал он, — неужели ты со мной была так несчастна?

Она улыбнулась бледной улыбкой.

— Счастье, несчастье — к нам это никогда не относилось, правда же? Я вышла за тебя не в поисках счастья.

И он не осмелился задать ей вопрос, который вертелся на языке, потому что теперь, впервые в жизни, вдруг усомнился в ответе — и почувствовал, как от подбирающейся ближе правды его душа уже в который раз умирает мелкой, тоскливой смертью.

— Нет, я мечтала о священной миссии. — Опять ее слова звучали холодно и заученно. — Жить рядом с искусством, благоговеть перед его созданием, способствовать его рождению, делая тысячу незаметных земных дел, из которых с годами сложится великое, божественное предначертание, короткое примечание около моего имени, на века: «Нина Суханова, урожденная Малинина, дочь посредственности, жена гения». Мое маленькое бессмертие… Смешно, не правда ли: все эти жалкие тургеневские девушки, которые ищут себе кумира, чтобы бросить к его глиняным ногам свои собственные чаяния, а десятилетия спустя пробуждаются ото сна, когда уже состарились и ожесточились, и обнаруживают, что погреться в лучах чужой славы им не судьба, потому что мужья их — всего лишь заурядные, бездарные ничтожества… Впрочем, у нас с тобой по-другому вышло, правда же, Толя, — и, положа руку на сердце, я иногда думаю, что предпочла бы такой банальный и недвусмысленный финал этому… этому…