Владимир Куценко - Тревожные будни

• Название: Тревожные будни
• Автор: Владимир Куценко
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1977

Шесть десятилетий стоит на страже порядка и законности советская милиция. В сборник вошли повести, рассказы и очерки о буднях нашей милиции. Писатели и журналисты в увлекательной форме рассказывают о мужестве и героизме следователей, работников уголовного розыска, рядовых и офицеров Министерства внутренних дел в борьбе со спекуляцией, расхищением социалистической собственности, за строгое соблюдение правопорядка.

---

Посреди комнаты, куда она вводит Тихонова, пиршественный стол: сардины, салат, копченая колбаса, селедка, искромсанная курица, пластмассовый бидон с пивом и несколько бутылок. Пир этот предназначается мордастому парню с широченными, затянутыми в териленовый пиджак плечами.

— Здорово, — недовольно произносит он с места. — Хена меня зовут. Ты че?..

Тихонов рассматривает его с интересом.

— Ну ты че? — продолжает Гена. Он, как видно, давно и мучительно пьян. — Ты че? Вишь, друг, площадка занята... Плацкарту тебе показать? Давай чеши отсюдова... Это моя женщина. Грабки ты к ней не суй... Ну! Если ты ко мне как человек, то и я с тобой... выпью... Катька, наливай...

Тихонов, рассмеявшись, садится за стол.

— Я с тобой, Гена, пить не стану. Я инспектор уголовного розыска и пришел сюда по делу. Поэтому ты посиди десять минут тихо, чтобы мне не пришлось тебя отсюда выпроводить вообще.

Пачкалина подходит к своему Гене, поднимает его со стула и выталкивает за плюшевую занавеску.

— Сиди!.. — говорит она строго. — Тебе говорят, сиди, не долдонь! Дай с человеком поговорить... С человеком, значит...

Из-за толстого плюша доносится голос «Хены»:

— Ты че? А?! Если ты как человек, то и я могу с тобой выпить...

Пачкалина возвращается и, присев к столу, приветливо предлагает:

— А может, гражданин Тихонов, покушаете чего? И выпить имеется. Вы же после работы — можно и разговеться...

— Нет, благодарю, — нерешительно говорит Тихонов. Он освобождает место на столе и раскладывает папку с протоколами допроса. — Надо нам с вами кое-что уточнить. Вы одна живете?

— Ага. Женщина я одинокая... Одинокая, значит... — осторожно говорит Пачкалина. — Приходят ко мне, конечно, иногда мужчины молодые... Молодые, как говорится...

— Это вы все уже сообщили в отделении милиции, — прерывает ее Тихонов, листая протокол. — Давайте лучше еще раз вспомним, что именно у вас забрали преступники?

— Пришли они, значит, — опять начинает потерпевшая. — Из ОБХСС, говорят, конечно... Ценности изнимать будем... Значит, ценности... Шубу забрали каракулевую, как говорится... Новую совсем, считай, ненадеванную, значит... Два кольца, конечно, моих, два... Одно с бриллиантиком, значит, другое, считай, с камешком, с зелененьким...

— Зеленый камень — самоцвет?

— Как же, самоцвет! — вскидывается Пачкалина. — Изумруд!

— Понятно, кольцо с изумрудом. А бриллиантик какой?

— Обыкновенный, значит, бриллиантик... Конечно, два карата в ем есть...

— Ага... — улыбается Тихонов. — Деньги у вас тоже взяли?

— Сберегательных книжек, значит, предъявительских на четыре с половиной тысячи... Как говорится, три штуки...

— В каких сберкассах?

— Да не помню я, — отвечает Пачкалина. — Не помню, значит, в какую кассу клала...

— То есть как это не помните? — изумляется Тихонов. — Не помните сберкассу, в которой храните четыре с половиной тысячи?

— Говорю, не помню, значит... Там на книжке, конечно, написано было... Откуда знать, что ОБХСС этот... то есть аферисты, значит, придут... — И она пускает слезу.

— Успокойтесь, Екатерина Федоровна, — говорит Тихонов. — Тут слезами делу не поможешь... Вы кем работаете?

— Оператор я, — Пачкалина понемногу успокаивается. — В котельной, значит, в газовой...

— Так... Попросту говоря, кочегаром. Тогда объясните мне вот что... Приходят к вам якобы из милиции, производят обыск и изымают тысяч на десять ценностей. И вы — рабочий человек, честная труженица, — не говоря худого слова, все это отдаете им?..

— А что, драться мне с ними, что ли?

— Драться ни с кем не стоит, — миролюбиво говорит Тихонов. — Я к тому веду, что жулики эти и мысли не допускали, что вы живете на зарплату кочегара...

— А вы моих денег не считайте! Я по закону живу, не нарушаю!

— Вы бы вот с жуликами таким макаром разговаривали, — говорит Тихонов. — Тем более что мне удалось узнать, чьи это были деньги на книжках. А это уже немало...

— Как это, значит, понимать «чьи»?! — забулькала Пачкалина. — Мои, как говорится, мои!..

— Нет, — Тихонов покачал головой. — Это не ваши деньги, это деньги Николая Сергеевича...

— Это что же вы такое говорите, значит?.. Не знаю я никакого Николая Сергеевича, — медленно тянет Пачкалина, и на лице ее смятение.

— Ну как же не знаете? — перебивает Тихонов. — Дружок ваш старый, мужчина положительный, богатый, который ходил к вам, ходил, а потом пропал... Мне все это ваши соседи только что рассказали...

— Соседи расскажут, чего, как говорится, не было...

— Было, чего там «не было»! Так вот: вносил Николай Сергеевич свои деньги на предъявительские вклады и вам книжки отдавал. Поэтому вы и не знаете, в какие сберкассы... Так?

— Не знаю я, как говорится, ничего такого...

— Очень даже хорошо знаете. Вы мне лучше подробнее о нем расскажите. Ведь он сидит сейчас? А?

— Вона! — оторопело восклицает Пачкалина. — Да чтой-то такое вы говорите-то?..

— Послушайте, — произносит Тихонов, — мне это надоело. Я ведь могу и так его найти...

— Это как же? — оживляется Пачкалина.

— Очень просто. Дам запрос по всем местам заключения: какой Николай Сергеевич с такими-то приметами содержался в течение последних двух лет. Потом покажу фотографии вашим соседям, и все... Но у меня и так дел выше головы... Впрочем, если вы не хотите мне помочь, то... — Тихонов поднимается и убирает бумаги в папку.

— Погодите, — решается Пачкалина. — А Николай Сергеевичу, как говорится, от этого вреда не будет?

— А какой ему может быть вред, когда он осужден, ну?

— Ладно, значит, скажу... — начинает со вздохом Пачкалина. — Обоймов его фамилия. Николай Сергеич, точно... С 23-го года... Семья, как говорится, у него... Да... Но он с женой жить не хотел... Больная она... как говорится... Жениться на мне обещал... — И Пачкалина вдруг начинает плакать, искренне, горько, по-настоящему.

Из соседней комнатушки раздается заливистый храп — «Хена» так и не дождался конца разговора.

 

— Анна Петровна, мне кажется, вы не улавливаете, о чем я вас спрашиваю. — Тихонов беседует с Поздняковой в лаборатории.

— Я боюсь, что это вы не улавливаете, — сдержанно говорит Анна Петровна. — Я повторяю: ничего дурного об Андрее Филипповиче я вам сказать не могу...

— Ладно, — говорит Тихонов. — Но почему же вы с ним не разводитесь, раз семья фактически распалась?

— Это вас ни в коей мере не касается! — сухо отвечает Позднякова. — Я ни у кого советов не спрашивала а спрашивать не собираюсь...

— Да, конечно! — резко говорит Тихонов и садится напротив Поздняковой.

В этот момент между ними на короткое время возникает удивительная телепатическая способность общаться без слов, потому что думают они об одном и том же.

«Ты несчастлива?» — как будто издали звучит голос Тихонова. «Я уже привыкла...» — отвечает голос Поздняковой. «Разве он плохой человек?» — «Он хороший человек, добрый и честный». — «Но ты не любишь его...» — «И никогда не любила...» — «Из-за того, что он некрасив?..» — «Из-за того, что он такой, какой он есть...» — «И всегда так было?» — «Всегда. Но я вышла за него в семнадцать лет и не знала, что бывают другие и по-другому...» — «Ты любишь кого-то другого?» — «Не знаю...» — «Он хороший?» — «Не знаю. Но с ним мне интересно. С ним я чувствую себя женщиной».

Отзвучал этот безмолвный диалог, и больше ни о чем Тихонов спрашивать Позднякову не может. Он смотрит в ее неподвижное, померкшее лицо, и она говорит еле слышно:

— Не ищите в нашей жизни никаких демонических страстей. Все просто и грустно... В некоторых веществах от времени накапливаются катализаторы, они начинают очень незаметную реакцию разложения... И она идет тихо, спокойно, пока однажды не происходит... взрыв.

— Жаль, что вы так скупо обо всем рассказываете. Вы очень могли бы помочь нам, — говорит Тихонов, вставая. — И чувствует мое сердце, нам придется встретиться еще раз.

 

Беда, войдя в человеческий дом, делает похожими все жилища — богатые и бедные, красивые и безвкусные. Распахнуты двери шкафов, на кровати, на стульях, на полу — всюду какие-то бумажки, выдвинутые из своих мест ящики, разворошенное белье, книги...

Тихонов сидит среди этого разорения и допрашивает очередную потерпевшую. Два ее сынишки — один десяти, другой пяти лет — от испуга забились в угол. А сама хозяйка держится хорошо.

— Нет, нет! — говорит она с достоинством. — Кроме этих ста двадцати рублей и моего золотого кольца, они ничего не взяли... А что еще у меня взять?..

И только руки ее, красивые и ухоженные, то сжимаются в кулаки, то быстро разжимаются.

Тихонов открывает блокнот и пишет:

«Рамазанов Г. П., коммерческий директор «Рыболова-спортсмена».

Потом отрывает листок, подзывает к себе молодого участкового, протягивает ему бумажку и шепчет:

— Позвони в ОБХСС, номер 94—16, капитану Севостьянову. Спроси, так ли зовут его клиента, который подался в бега.