Ахто Леви - Такой смешной король! Повесть третья: Капкан

• Название: Такой смешной король! Повесть третья: Капкан
• Автор: Ахто Леви
• Издательство: Издательство «Московский рабочий»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-239-01217-2

Действие повести «Капкан», завершающей трилогию, происходит в 1945 году: заканчивается вторая мировая война, на Островную Землю возвращается Советская власть. Вынужденное приспособленчество Алфреда приводит его к гибели. Определилась и судьба главного героя: «смешной Король» уходит «в люди», во взрослую жизнь.

---

Когда старый Зайцев в другой раз прорвал оборону королевского покоя, он продолжал, словно и не прерывался:

— А граф Строганов, — Зайцев с опаской поглядывал на дверь, — спасибо ему, что дают в городских столовых бефстроганов.

Его Величеству не приходилось есть бефстроганов. Но и это его не волновало, он даже не спросил, что это такое.

— У графа жрали, лежа на кушетках, как у римлян. Сидя нельзя, только лежа на кушетках или… валяясь в кровати. Тоже присутствовали перышки, как положено.

— Разве перышками едят? — впервые оживился Король. Он же не дурак, чтобы не знать, какими приборами пользуются во время еды; он знал, что китайцы палочками едят, поскольку отсталый народ, бедный к тому же: на палочку-то много не подцепишь, экономно. Но перышки…

— А перышки, чтоб рвало — горло щекотать. Я же рассказывал. Разве не помнишь? У князя Потемкина, слышь, работали десять главных поваров, им подчинялись двести сорок поварят. Однажды Катя, царица значит, сказала, что больше всего обожает вареное мясо с солеными огурцами. Потемкин тут же велел поварам изобрести чудо-блюдо: из соленых огурцов вынули мякоть, кожуру набили особой смесью из орехов, перца, добавили ароматных корней и мясного фарша из языков северных оленей. Катька буквально обожралась.

Королю показалось, что он мог бы отведать языка северного оленя, но где ему здесь взяться, этому языку?

— А у Строганова! Здесь угощали так угощали! Печеными оленьими губами и медвежьими лапами… тоже печеными, еще печеночками кукушки и налимовыми сердцами, — старый Зайцев зачмокал от удовольствия, словно он все это сейчас ел, глаза блестели. — Русские римляне еще в баню ходили после щекотания горла… Золотыми тазами там не пользовались — рвали просто в ведро. А после жрали прессованную, как шоколад, черную и красную икру.

— А шоколад? — у Короля начинало играть воображение.

— А как же! Но у них еще вот какая штуковина: посредине стола стоял большой стеклянный сосуд со спиртом, а в нем плавала человеческая голова. Когда Строганов с этой головой чокался… это когда «прозит» кричат, понимаешь? Но он говорил не «прозит», а «моменто мури» или «моменто мари», только с этого момента у них и начиналось жранье. Потом перед ними танцевали голые рабыни…

— Почему голые? — Король искренне удивился. Про крыс уж совсем забыл.

Вопрос Короля озадачил старого крестьянина. Действительно, почему? Зачесался старый болтун, как его любовно величала дочь, очень он обрадовался ее появлению, хотя ему и хотелось еще рассказать о том, как наращивается у налима печенка. Энда вошла и крикнула:

— Ах, ты опять!

Зайцев виновато, но весело убежал — увернулся от необходимости отвечать. С королями, соображал Зайцев, шутки плохи. Прежде чем ляпнуть, надобно покумекать.

Королю принесли еду. Не оленьи языки и не медвежьи печеные лапы — обыкновенные блинчики и молоко. Но Король на сей раз, ко всеобщей радости, отнесся к еде с вниманием. На такое чудо прибежали смотреть все: Роози, Сальме, Хельви, Эндель, Яан и конечно же Энда; говорят, обрадовались корова, лошадь и жирный кот, который не питался крысами, — Король Люксембурга поел!..

Лошадь запрягли утром пораньше, причем в сани, а не в розвальни, положили набитые соломой мешки, чтоб помягче сиделось, и старые одеяла, чтобы потеплее укутаться. Королю подали одеться: новые шерстяные носки домашней вязки — Роози постаралась. Ей столько же лет, сколько и Королю, когда-то они вместе ходили в первый класс у Брюкваозера. Его теплое белье и свитер были выстираны и пахли свежестью. Да, но каким образом очутились на Большом Ару его ботинки? Не сами же… Ну что за глупости! Никто даже не сомневался, что короли ботинки носят на ногах, — как же иначе! А пальто? То же самое: никому же никогда в нормальном состоянии и в голову не придет, что короли могут выйти на улицу зимою без верхней одежды… А кто посмел бы предположить, будто Король Люксембурга может иногда быть в ненормальном состоянии?!

Когда Энда и Король уселись рядышком в сани, вся семья их окружила, все заигрывали с Королем, даже некоторые осмелились подразнить Его Величество пустяковыми нападками на его якобы совершенно невеличественный вид. Девочки норовили щекотать — неслыханное бесстыдство! Единственно хуторские крысы не проявляли никаких чувств в связи с отъездом королевского величества.

Все перечисленные хитрости и маневры нужны были для того, чтобы отвлечь внимание Короля от маленького соседнего хутора, дабы не воскресли в его памяти картины случившегося. Потому-то все они с шумом и смехом провожали королевский выезд аж до самой развилки и дальше до Вальялаской дороги. Здесь отстали, махали вслед платками, и Энда с Королем продолжали путь.

Скоро они миновали и Звенинога, но Короля не тянуло на Сааре: он понимал, что там вернутся те кошмарные картины, которые вовсе не забыл, на Ару о них не было нужды говорить и даже думать. Он не хотел об этом рассказывать, это означало также и думать… Думать же о таком!.. Когда одни неизвестные люди идут к другим — добрым, хорошим — и убивают их просто так, проще не бывает; такие думы слишком мучительны для того, кто признает в жизни только любовь.

Король бездумно созерцал дорогу, ему было жаль покидать Ару, где он только что жил рядом с Эндой, где они переговаривались вечерами через забитую дверь, когда ей нужно было удостовериться, что с ним все в порядке, что ему не страшно, что он в состоянии уснуть.

Король не знал, как похоронили Мартина и Эха, куда подевались их овцы, корова, поросенок, куры… Мелькнуло беспокойство: что будет с Антсом, когда вернется с войны? Он, конечно, может жениться на Сесси и жить на Сааре…

Когда сани скользили уже мимо деревни Рэо, Король вдруг почувствовал, как щека Энды нежно прижалась к его щеке. Не выпуская вожжи, она и сама к нему прижалась да осталась сидеть так — щека к щеке, Король боялся шевельнуться и растерялся. Неподвижный, словно парализованный, он ощутил, как Энда мелко задрожала, будто ей холодно, хотя холода Король не чувствовал — погода стояла теплая да и укутались они в одеяла надежно, к тому же Энда стала странно дышать. Если она все время щебетала, теперь затихла. Ее учащенное дыхание и дрожь передались Королю; он, не понимая происходящего, тоже начал мелко дрожать и прерывисто дышать, неведомое волнение внезапно овладело им. В ответном бессознательном порыве он прижимался к щечке Энды, а перед глазами вдруг возникла Хелли Мартенс и ее строгий взгляд правдивых глаз.

Король отстранился от Энды, а та в смущении сильно хлестнула лошадь, которая от боли рванула с такой скоростью, на какую была способна. Королю стало невыносимо грустно. Он молча наблюдал, как с проселочной дороги вывернули чьи-то сани и сидящую в них, укутанную в большой белый шерстяной платок возницу; сани с черной лошадью обогнали их, из-под копыт лошади летели грязные комья снега. Было покойно рядом с Эндой, ему подумалось или ощущалось, что он как бы и не жил иначе, а всегда так, рядом с Эндой. А может, он действительно любит теперь ее? Может, с Марви было ошибкой, как до этого он ошибался с Эльной? Вдруг то ли с серого неба, то ли из сугроба рядом с дорогой — перед их лошадью на шоссе возникла серая ворона, чтоб не оказаться под копытами, — отлетела, гневно кра-акнула, затем долго их преследовала, не переставая каркать. Ворона вернула мысли Его Величества к Францу. Может, это он и был? Тут же он, конечно, вспомнил и Калитко, и Лилиан, и прежде всего Ивана. Вспомнил он и о подарке Ивана, который всегда носил в нагрудном кармане рубашки под свитером… Рука с сомнением и тревожно ощупывала карман. Все-таки не так просто сразу перевлюбиться, ведь он столько времени носил это фото у сердца. Да, но его рубашечку постирали!.. Нет, фото оказалось на месте.

Они продолжали путь как ни в чем не бывало. А что! Не было же ничего такого, что бы они могли объяснить даже самим себе. А то, что имело место, — то любовь ко всему в жизни, даже к лошади, хотя и досталось немного ей из-за этой любви. Они всего лишь юные живые существа.

В городе Энда направила лошадь к аптеке: ее отправили в город за лекарствами. Во время болезни Короля на Большом Ару сообразили, что в доме необходимо держать хоть какие-то лекарства, тем более когда столько детей. Заодно и Его Величество будет доставлен домой: люди на Большом Ару не были осведомлены о сложностях бытия семьи Рихардов, Алфреда здесь не поминали как фельдфебеля, его знали как искусного мастера, о чем известно и в городе, и в деревнях. Хороший мастер везде запомнится.

Король неловко пожал Энде руку, выскочил из саней и побежал на Кривую улицу в ателье Жоржа Калитко. Он опять… то есть уже опять начал привыкать к своему обычному полету. И буквально налетел на Марви, идущую навстречу… с Виктором Трейманом!

Королю с трудом удалось изобразить равнодушие, он сумел даже довольно выразительно зевнуть именно тогда, когда, коснувшись случайно руками, они миновали друг друга на узком тротуаре.