Шарль Монселе - Женщины-масонки

• Название: Женщины-масонки
• Автор: Шарль Монселе
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-012-6

Возникшее в начале XVIII пека в Англии религиозно-этическое движение – масонство – получило распространение во многих странах. Эта тайная организация ставила своей целью объединение людей на основе равенства, взаимопомощи и верности. В масонские ложи женщин не принимали, и с течением времени женщины создали свои масонские ложи.

В романе «Женщины-масонки» Шарля Монселе (1825-1888), известного французского романиста, талантливого восприемник литературных принципов А. Дюма, речь идет о тайной организации женщин-масонок, незримо опутавшей своей страшной сетью всю Францию – от великосветских салонов до рабочих кварталов. В эту сеть, добровольно или волею судеб, попадают герои романа. Всевозможные приключения, любовные истории, заговоры, поединки составляют содержание книги. Весь роман пронизан мотивом женской мести, которую осуществляет эта мощная масонская организация.

На русском языке произведение Шарля Монселе печатается впервые.

---

– Честное слово!

– Что ж, вы правы: я и забыл, что вы весьма хитроумно проложили себе в жизни независимый и совсем особенный путь.

– О, я знаю, что меня считают фантазером, а частенько и смешным чудаком, тогда как на самом деле я только следую простой логике.

– Однако, господин Бланшар, человек, который не знает, где он живет, и это при том, что он обладает большим состоянием…

– …похож на сумасшедшего, хотите вы сказать?

– Нет, всего-навсего на человека эксцентричного.

– Поймите, господин Бейль: нельзя сказать, что у меня нет крыши над головой, как у отлученного от церкви в средние века.

– Вы, вероятно, живете в некоей таинственной бонбоньерке, которую ваши предки спрятали под гирляндами роз и пучками жимолости, которую они окружили волчьими капканами и которую огородили железным частоколом в самом сердце Сен-Жерменского предместья. И мне это, конечно же, нравится.

– Все это далеко от истины. Мои предки, коль скоро вы соблаговолили упомянуть об этих достойных людях, действительно оставили мне три или четыре дома; по крайней мере, так уверяет нотариус, который ведет мои дела. Но я даже не знаю, в каких предместьях и на каких улицах эти дома расположены, и Боже меня сохрани и помыслить о том, чтобы поселиться в одном из них!

– Вы, стало быть, предпочитаете наши большие роскошные отели и полный комфорт, который они предоставляют постояльцам?

– Час от часу не легче!– вскричал господин Бланшар.– Чтобы я поселился в отеле? Чтобы я отдал себя в руки незнакомым людям? Жил в комнатах с незнакомыми мне замками? Спал на постели, чьим продажным гостеприимством во все времена пользовались эмигранты? Расположиться на ночь и просыпаться от шума то у себя над головой, то у себя за стеной!… Господин Бейль, вы об этом не подумали.

– Господин Бланшар, но ведь человек должен жить либо у себя дома, либо в каком-либо другом месте. Третьего не дано.

– Иного я от вас и не ожидал. Так вы считаете, что третьего не дано? А я нашел это третье место!

– Я не могу вам не верить, но мое изумление…

– Не знает границ. Да, да! Однако потерпите немного.

– Хорошо!– сказал Филипп.

– Меньше чем через пять минут вы, раз вам так угодно, увидите, где я живу… сегодня.

– А-а!

– Но я не ручаюсь, что вы узнаете, где я буду жить завтра.

– Признаюсь, что мое любопытство достигло предела!…

Они шагали до тех пор, пока не дошли до проспекта Мариньи.

Нам известно, что в былые времена этот широкий проспект привлекал к себе бродячих акробатов и хозяев бродячих зверинцев; в определенные времена года они располагались здесь с громким шумом.

Но теперь здесь стоял только один экипаж.

Правда, этот экипаж был громадных размеров – такие экипажи служат для перевозки целых семейств наездников и ярмарочных силачей. Тонкая струйка дыма, выходившая из черной трубы, говорила о том, что в этом экипаже кто-то живет.

На анонсе можно было прочитать надпись, составленную громадными буквами: «СЕГОДНЯ СПЕКТАКЛЯ НЕТ».

У этого-то экипажа и остановился господин Бланшар.

Он надавил кнопку, и внутри раздался звонок.

Тотчас же, как фигурка из коробочки с сюрпризами, из огромного экипажа скорее выскочил, чем вышел, ливрейный лакей.

При виде двух посетителей он поспешно спустился по ступенькам.

– Соблаговолите подняться туда,– сказал господин Бланшар Филиппу Бейлю.

– Подняться… туда?

– Да: ведь я там и живу.

– Вы шутите!

– Я покажу вам дорогу.

И господин Бланшар первым поднялся по ступенькам.

Филипп последовал за ним.

XX ЖИЛИЩЕ ГОСПОДИНА БЛАНШАРА

Пройдя некое подобие передней, размеры которой словно увеличивались благодаря настенным рисункам, изображавшим колоннады и голубые дали, они очутились в великолепной гостиной. Если внешний вид этого жилища на колесах был скромным с заранее обдуманной целью не возбуждать любопытства зевак, то внутри оно представляло собой самый роскошный дворец, в котором когда-либо обитали все боги искусства и промышленности.

Нужно ли в этих обстоятельствах сообщать или же напоминать нашим читателям, что во времена не столь отдаленные один из наших бывших министров, который стал историком и который, намереваясь написать очерки по топографии, приказал сделать себе вот такой же экипаж, один из тех громадных вагонов-квартир, которые позволяют наслаждаться одновременно и быстрой ездой, и радостями постоянной роскоши?[76]

Поднявшись вверх по течению времен, мы увидим, что Людовик XVI заказал для своего бегства такую же карету, только она оказалась чудовищно неуклюжей; она была предназначена для всей королевской семьи, для придворных и для слуг, а потому в ней было несколько отделений. Эта карета сломалась после того, как проехала несколько почтовых станций.

Карета господина Бланшара была сделана по его личным указаниям и почти у него на глазах.

У господина Бланшара был тонкий вкус: его замыслы, для осуществления которых он нанял самых лучших рабочих, были исполнены совершенно безупречно. Об этом его «доме» можно было сказать, что это поистине шедевр экипажного дела. Совершенство рессор избавляло седоков от малейшего толчка; собственно говоря, это были уже не рессоры – это были мерные ленты. Шум не проникал в карету: его не пропускали ковры, толстые и широкие, как травостой нормандских холмов; он окончательно заглушался вечером, когда окна закрывались ставнями, прикрепленными как снаружи, так и внутри.

Внутри же кареты были чудеса художественной резной работы: стол, который мог сколько угодно раздвигаться или же уменьшаться до размеров круглого столика на одной ножке; громадные многогранные зеркала, размещенные таким образом, чтобы пространство кареты увеличивалось до бесконечности, ибо они повторяли его отражение; картины, библиотека, где переплеты работы Ньедра или Дюрю, подобно роскошной мантии, покрывали произведения великих авторов; оружие на случай нападения; букеты жирандолей – вот что прежде всего охватывал взгляд в миниатюрной гостиной, куда господин Бланшар ввел Филиппа Бейля.

Все это, подобно цветам, оживало под дневным светом, который падал сверху и резкость которого, так же как и резкость звуков, легко можно было умерить.

Две прекрасные лошади приводили в движение этот фургон в Париже, и четыре – за его пределами; мы уже сказали, что по внешнему виду этого фургона немыслимо было догадаться о чудесах, заключенных внутри него, и прохожие думали, что это был ярмарочный дилижанс, а еще чаще – что это экипаж Газовой компании.

Господин Бланшар только привнес в нашу цивилизацию нравы арабов-кочевников с той лишь разницей, что простой шатер конической формы он заменил квадратным и к тому же великолепным.

Все это он попытался объяснить Филиппу, едва они уселись на восхитительные мягкие кресла со сплошной обивкой.

– Откровенно говоря, господин Бейль, для холостяка или для вдовца, другими словами – для человека которого ничто не удерживает и не зовет жить на одном месте, нет ничего более тиранического, чем оставаться на этом месте; не так ли? Не лучше ли поступать так, как поступаю я, то есть жить повсюду?

– По правде говоря: господин Бланшар, я еще не вполне постиг преимущества вашей системы. Сколь бы удобным, сколь бы элегантным ни был ваш вместительный экипаж, мне все же представляется, что ему всегда предпочтут красивый дом солидных размеров.

– Кто предпочтет? Рутинеры, люди, которых приводит в ужас любой прогресс, любое улучшение. Жить в доме значит приноровиться к самым серьезным помехам, к самой длительной скуке, а постепенно и к совершенно невыносимым мучениям. Не подумайте, что я преувеличиваю. Приведу пример: я выхожу из Клуба, и вот я вынужден идти или приказать отвезти меня в «мой дом». Но если даже он поблизости от Клуба, я теряю десять – пятнадцать минут, пребывая в дурацкой бездеятельности. Придет ли мне фантазия отправиться в Булонский лес или еще дальше, в открытое поле, я вынужден заниматься скучнейшими подсчетами и соображениями, чтобы вернуться домой засветло… Что вы сказали?

Филипп не сказал ни слова; он хохотал.

– Мой дом, мой дом! И ведь говорят, будто есть люди, испытывающие невыразимую радость, когда они произносят эти слова! А лучше бы они сказали «моя тюрьма»! Человек, у которого есть свой дом, уподобляется господину Вотуру[77]: он не может ни жить, ни дышать за его стенами; малейшие его желания подчиняются этой каменной громаде, которая его поджидает, которая его требует; он и хотел бы отправиться в путешествие, но что же будет с нею? Это не у вас есть дом – это у дома есть вы!

– Это напоминает собаку Бомарше,– заметил Филипп.

– И вот я рассудил за благо избавиться от этих смехотворных терзаний. Вместо того, чтобы по обязанности каждый вечер возвращаться к своим пенатам, я сделал так, что мои пенаты следуют за мной всюду, куда бы я ни отправился.