Кристин Валла - Туристы

• Название: Туристы
• Автор: Кристин Валла
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01443-6

«Туристы» – роман о перекрещивающихся судьбах трех молодых европейцев: испанец Себастьян становится удачливым папараццо и преследует по всему Лондону принцессу Диану; англичанин Гаррет мечтает о карьере оперного тенора и действительно приобретает громкую известность, но самого неожиданного толка; а норвежка Юлианна, которую мутит, стоит ей сесть в машину, разъезжает по миру, обновляя путеводители, написанные ее отцом.

---

Каждый год он в январе уезжал отдыхать. Он отправлялся куда-нибудь, чтобы дать отогреться своему промерзшему организму, неизменно выбирая один и тот же пункт назначения – Осло, Норвегия. Более теплого места Себастьян не знал. Впервые он съездил туда навестить сестру, когда был еще подростком, и замер в ее гостиной с раскрытым ртом. Он долго изучал воздух в этой комнате, ему казалось, что этот воздух можно пощупать, он оставлял ощущение войлока.

– В доме же нет людей, – сказал он изумленно. – Почему же тут так тепло?

Нурия рассмеялась над его словами.

– В Норвегии люди не отключают ток, когда уходят из дома, – сказала она.

Себастьян посмотрел на горящие лампы, обогреватели, работавшие на полную мощь. Нурия сказала правду, все приборы были включены. В квартире Нурии никогда не было холодно. В Севилье у них был только рефлектор под столом, чтобы греть ноги, обернув их сверху пледом. Холодные каменные полы все равно невозможно было согреть, а в Норвегии полы были деревянные, они напитывались теплом и хранили его крепко, как государственную тайну. А ванные? В Севилье в ванных с отделанными известкой и плиткой стенами стоял ледяной холод, в Норвегии же пол в ванной комнате был обжигающе горячий. Стены грелись изнутри, тепло поднималось от пола, и, выйдя из-под душа, ты мог ступить на горячие плитки пола. Плитки никогда не остывали, холодные плитки норвежцы могли встретить только на юге, хотя зачем им было ездить в отпуск на юг, Себастьян никак не мог понять. Ведь в норвежской ванной было жарче, чем в тропиках!

Он проводил в Осло две недели, почти не выходя на улицу, где стояла нестерпимая стужа. Поэтому он предпочитал валяться на диване, щелкая каналами телевизора: спортивные передачи, сериалы и фильмы. Как правило, все шло по-английски, и это было очень хорошо, поскольку его амбиции не заходили так далеко, чтобы взяться за изучение норвежского языка. Телевидение, на взгляд Себастьяна, оказалось хорошим педагогом; телевидение помогло ему исправить его ломаный, смешанный с испанским английский, раз и навсегда разделив для него эти два языка. Экран забрасывал его словами, которые западали ему в голову и переваривались там, пока он не извлекал их из памяти, когда в этом возникала потребность. Долгое время овладение речевым запасом протекало бессознательно, пока однажды, приехав зимой в Норвегию, он не услышал от Юлианны, что пора бы ему сделать над собой усилие. Пятнадцатилетняя Юлианна с ее очками в красной оправе и мелкими кудряшками перманента на голове в год его второго приезда в Осло.

– Себастьян, – сказала она ему тоном взрослой учительницы, – ты на пять лет старше меня и живешь в Лондоне. Почему же я говорю по-английски лучше, чем ты?

Сказав это, она опустила глаза и попросила извинения. Себастьян ответил, что ей совершенно не за что извиняться и ее успехи, вероятно, объясняются частым общением с Каррингтоном и Косби.[12]

– В Севилье Билл Косби разговаривает по-испански, – сказал Себастьян.

– А почему? – спросила она.

– Чтобы мы его понимали.

– А почему же вы сами не учите английский?

– Нам больше нравится, чтобы Билл говорил по-испански.

Юлианна немножко подумала, подергала себя за кудряшки.

– А что же вы делаете, когда сами едете за границу?

– А мы никуда не ездим.

– Почему?

– Потому что Севилья – лучший город на свете, – ответил он с усмешкой.

Когда у Нурии один за другим пошли дети, а было их много, Себастьян стал большую часть времени проводить с Юлианной. Она уже ходила в гимназию, продолжала расти, стала носить контактные линзы, у нее появились грудь и стройная талия. Кудряшки исчезли. Волосы отросли до плеч. Он виделся с ней только один раз в год и поэтому замечал изменения, в каждый приезд обнаруживая в ней что-то новое и незнакомое. Из года в год он делал ее фотографии, стараясь щелкнуть как-нибудь незаметно, но, вернувшись в следующий раз, всегда обнаруживал, что она непохожа на свои снимки. Ее внешность не была безупречна, даже напротив, но в сумме эти изъяны составляли самую суть ее очарования. Юлианна и Себастьян ходили в коричневые кофейни и пили кофе из белоснежных чашечек. Они ходили на вечеринки, где ее подружки стреляли в него глазками и тихонько хихикали в бледную ладошку. Здесь он снова почувствовал себя достопримечательностью. Он часто сидел в уголке и наблюдал оттуда, как Юлианна, скажем, кружится на одной ножке. Конечно, она была ребячлива, как-никак на пять лет моложе его, но ему нравилось наблюдать за тем, как в ней отчаянно борются взрослость и детскость. Ему самому не довелось вот так пережить юность, незаметно переходя в мир взрослых людей. Себастьяну было шестнадцать, когда он сел в самолет и улетел в чужой город. А там уж за него взялся Лондон и недрогнувшей рукой резко растянул мальчишку за ноги и за уши, сделав из него взрослого мужчину.

Увидев Юлианну в кафе «Бахус», он подумал, что с ней то же самое сделал Париж. Она стояла на середине винтовой лестницы и вытирала пыль с ангела, который весело болтался, подвешенный к потолочной балке. Юлианна была все так же добродушна, готовая, чуть что, сразу улыбнуться. Едва заметив его, она тотчас же просияла во все личико. Она сунула тряпку в карман, спустилась с лестницы и обняла его. Только тут он разглядел, что она изменилась: фигура стала худой и угловатой. Передник свободно висел на костлявых бедрах. Щеки провалились, от груди вообще почти ничего не осталось. Она стала похожа на мальчика и выглядела как ребенок, словно вернулась в детский возраст.

– Как здорово, что ты появился! – сказала она. – Прошло почти два года, как мы не видались.

Она опять улыбнулась. Себастьян отметил, что ее улыбка тоже изменилась. Казалось, только улыбка в ней налилась тяжестью.

– Расскажи о Париже! – попросил он.

– Непременно, – согласилась она. – Хочешь кофе?

Он кивнул и сел за столик возле окна. Юлианна скрылась за прилавком, где были выставлены пирожные. Атмосфера кафе дышала уютом. У окошка сидел студент и читал Сартра. Под вытянувшимися в ряд золочеными зеркалами сидела влюбленная парочка, синхронно затягиваясь сигаретами. Себастьян посмотрел в окно на решетку церковной ограды. Мимо проехал трамвай. Юлианна поставила перед ним чашечку капуччино, подсела рядом и закурила сигарету.

– Ты куришь? – удивился он.

Она кивнула:

– Научилась в Париже. Конечно, я и не думаю этим гордиться.

Она склонила набок голову. В воздухе поплыли серые колечки. Без особой охоты Юлианна начала рассказывать о своей жизни студентки-прислуги. Все сложилось не так, как она себе представляла. Это Себастьян уже знал по рассказам Нурии. Однако Юлианна говорила об этом довольно равнодушно, как бы стараясь поскорей отделаться, и быстро перевела разговор на него. Голос ее звучал спокойно. Каждую фразу она завершала улыбкой.

– Ну, а как поживаешь ты и семейство Виндзоров?

– Превосходно, – сказал он. – Королевский дом насквозь пропитан неверностью. Хорошие времена!

– И ты по-прежнему живешь у Элис?

Он кивнул:

– Тут все в порядке. Мы с ней прекрасно ладим.

Она затушила сигарету и поднялась. То и дело появлялось что-то, что нужно было прибрать. Себастьян смотрел, как она работает. Она вытерла столики, выбросила окурки из пепельниц, подобрала с полу упавшую вилку. Казалось, каждое грязное пятно, каждая перепачканная вещь, каждый окурок и валяющийся огрызок молча зовет ее. Время от времени она поглядывала на Себастьяна и улыбалась. В этой улыбке ему почудилось что-то щемящее. Отчего она так исхудала? Что с ней случилось в Париже? Юлианна подошла к его столику и остановилась с подносом под мышкой. Он заставил себя удержаться от вопроса, который вертелся у него на языке, и вместо этого спросил:

– Как ты смотришь на то, чтобы пойти куда-нибудь пообедать вместе на выходных?

Юлианна испуганно вскинула на него взгляд, в котором промелькнул, как ему показалось, неподдельный испуг, но тотчас же справилась с собой и сказала:

– Ну конечно! А куда?

– Не хочешь куда-нибудь, где французская кухня?

– Отчего же! Можно.

В ее голосе ему послышалось нежелание. Она двинулась дальше и снова обошла с подносом все столики. Он видел, как она сгребает в ящик недоеденные пирожные и круассаны, которые успели набросать посетители, как только она закончила предыдущий обход. Себастьян ожидал, что она еще раз подсядет к нему. Но она больше не подошла, слишком много было уборки. Ему показалось, что она словно бы избегает его взгляда. Может быть, он что-то не так сказал? А вдруг она не захочет с ним обедать? Со вздохом он отодвинул от себя чашку, надел куртку и вышел.

Затем он пошагал по улице Карла Юхана, отоварился в «Нарвесен» английскими газетками-таблоидами и расположился с ними за кружкой пива в «Оригиналь Нильсен». Бар был полупустым. Со стен на Себастьяна взирали легендарные звезды джаза. Голос Пегги Ли вносил в сигарную дымку сентиментальный оттенок. Он проглядел по порядку все газеты. Они были переполнены изъявлениями любви принца Чарльза к Камилле Паркер Боулз, а также очерками о том, как Диана встретила Рождество одна и без детей. В «Смотри и слушай», куда он тоже иногда продавал свои снимки, была помещена фотография Дианы с сыновьями, на которой они купались в Карибском море. Она, казалось, беззаботно плескалась в волнах, вид у нее был почти счастливый, и это зрелище согрело ему душу. На снимке он увидел другую Диану, непохожую на ту, какой он ее запомнил в прошлом году, когда ее, можно сказать, выжили из дома, отлучив от семейного крута и вынудив праздновать Рождество в одиночестве. Тут его мысли обратились к собственным рождественским планам. Ему уже давно не приходилось проводить этот праздник в дружеской компании. Но Себастьян Оливар не придавал значения праздникам и редко испытывал чувство одиночества. Зато часто замечал его у людей, которых фотографировал, особенно у принцессы Уэльской Дианы. Очевидно, они очень остро переживают от сознания, что они совершенно одни. Первые признаки обнаружившейся в последнее время измены – изолированность, булимию – он начал замечать уже очень давно. И однако же, вопреки всем этим несчастьям, трудно было найти человека, которого любили бы так, как Диану. Но Себастьян понимал, как хрупко ее благополучие, как мало надо, чтобы все у нее рухнуло. Нам не нужна. любовь тысяч людей. Нам нужен один-единственный человек, и этого-то одного у нее как раз нет.