Александр Дюма - Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

• Название: Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-7287-0048-9

Легендарная леди Гамильтон… В круговороте грандиозных исторических событий она пережила множество взлетов и падений. Какую тайну знала эта женщина, сумевшая из гувернантки превратиться в блистательную леди, спутницу аристократов своего времени, возлюбленную талантливого и бесстрашного полководца Горацио Нельсона?

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

— Довольно, Эмма, довольно! — вскричал сэр Чарлз, прижимая меня к себе, словно боялся, что меня вырвут из его объятий. — Пусть будет все что Господу угодно, но никакая человеческая власть не в силах разлучить нас!

Вдруг он вскрикнул. Я оставила дверь открытой, и его дядюшка, который вошел не замеченный нами, запретив слуге объявить о своем визите, стоял на пороге. Итак, он слышал все только что сказанное между нами.

— Дядюшка! — воскликнул сэр Чарлз, отступая в смущении.

Я же обратилась к лорду Гамильтону:

— Как видите, милорд, я сделала все, что от меня зависело. Не моя вина, если я не преуспела.

— Оставьте-ка меня наедине с этой молодой женщиной, сударь, — сказал сэр Уильям сэру Чарлзу.

Сэр Чарлз отвесил почтительный поклон и удалился.

Сэр Уильям Гамильтон подошел ко мне и протянул руку:

— Я вами доволен, мисс, и надеюсь, что вы будете и далее проявлять настойчивость в своих попытках вразумить его.

— Прошу прощения, милорд, — возразила я, — но, как видите, я не нуждаюсь в том, чтобы вы поддерживали меня вашими советами. Надеюсь, что мне хватит советов моей собственной совести.

— Отлично! Но, как вы только что говорили этому молодому безумцу, у вас ведь есть дети.

— Это другое дело, и мой материнский долг напомнить, что они нуждаются в вашем внимании.

— Насколько я понял, мой племянник задолжал вам десять тысяч фунтов стерлингов.

— Возможно, милорд, но это касается только его и меня.

— Если мой племянник согласится покинуть вас, я готов утроить эту сумму.

— Я не отдаю в рост ни мои деньги, ни мою любовь.

— Но что вы будете делать с двумя или тремя сотнями фунтов ренты?

— Попробую использовать мои таланты.

— Будете давать уроки?

— Почему бы и нет?

— Уроки чего?

— Французского или итальянского языка.

— Вы говорите по-французски и по-итальянски?

— Да.

Тогда сэр Уильям обратился ко мне со словами сначала на одном, потом на другом из названных языков. Я отвечала достаточно правильно, так как он, видимо, был удовлетворен.

— Вы еще и музыкантша, не так ли? Я вижу здесь фортепьяно и арфу.

— Да, я играю на этих инструментах.

— Вы не сочтете нескромным, если я попрошу вас что-нибудь сыграть?

— Вы вправе приказывать, милорд.

— А если, вместо того чтобы приказывать, я попрошу вас об этом?

— В таком случае вы, может быть, будете снисходительны, если я вам спою одну вещь, очень близкую моему нынешнему душевному состоянию.

— Пойте что вам угодно; каков бы ни был ваш выбор, я послушаю с удовольствием.

Должна признаться, что в ту минуту я уже была не совсем чужда ухищрений кокетства. Поскольку я не могла угадать побуждений, заставивших сэра Уильяма задавать мне все эти вопросы, то не увидела в них ничего, кроме бесчувственности и эгоизма, и была возмущена жестокостью обращенной ко мне просьбы — не мог же он не понимать, каково мне петь, находясь в подобной ситуации! И уж если нельзя было отказаться, я хотела, по крайней мере, извлечь из этой своей вынужденной покорности как можно больше пользы для нашей любви.

Призвав на помощь всю ту редкостную мимическую выразительность, какой одарила меня природа, я присела перед арфой, прислонившись к ней лбом, мои распущенные волосы разметались по плечам, пальцы, пробежав по струнам, извлекли из них несколько скорбных аккордов, и я, словно Дездемона, поникнув под бременем безутешной тоски, запела душераздирающую балладу об иве:

Несчастная крошка в слезах под кустом
     Сидела одна у обрыва.
Затянемте ивушку, иву споем,
     Ох, ива, зеленая ива.[17]

На званых вечерах у сэра Гарри и у Ромни мне не однажды случалось исполнять эту балладу, полную поэтической жалобы, и всегда она имела громадный успех, но на этот раз я пела как никогда выразительно, ведь и моя душа была истерзана печалью.

Сделав паузу между первым и вторым куплетом, я прислушалась, но не уловила даже дыхания сэра Уильяма: вся его душа была прикована к словам моей песни.

Я продолжала:

У ног сиротинки плескался ручей.
     Ох, ива, зеленая ива.
И камни смягчались от жалости к ней.
     Ох, ива, зеленая ива.

Тут я остановилась, как бы давая понять, что сэр Уильям уже получил достаточное доказательство моих способностей к мимической игре, пению и музицированию. Но он взмолился:

— О, заклинаю вас, продолжайте!

И я вновь запела:

Обиды его помяну я добром.
     Ох, ива, зеленая ива.
Сама виновата, терплю поделом.
     Ох, ива, зеленая ива.

Не плачь, говорит он, не порть красоты.
     Ох, ива, зеленая ива.
Я к женщинам шляюсь, шатайся и ты.
     Ох, ива, зеленая ива.

И заставив струны арфы издать пронзительный жалобный вскрик, медленно угасший, словно последний вздох умирающей, я умолкла, взволнованная, тяжело дыша, обессиленно склонив голову к плечу, в ожидании нашего спасения или нашего осуждения.

— Сударыня, — произнес сэр Уильям, — теперь я понял, почему мой племянник обожает вас. Скажите ему, что я его прошу посетить меня завтра, нам есть о чем поговорить.

И он удалился, почтительно поклонившись мне.

Едва лишь дверь за ним закрылась, как сэр Чарлз (из спальни ему было и слышно, и видно все, что здесь происходило) вбежал в салон и, сжав меня в объятиях, с сияющими от радости глазами, вскричал:

— Ты спасешь нас, я был в этом уверен!

XXVIII

Можно понять, какие чувства оставил во мне этот день. Сэр Чарльз питал радужные надежды, а я почему-то не могла их разделять.

Мне казалось, что в этой моей мнимой победе над сэром Уильямом кроется что-то непонятное. В ответ на все, что мне говорил лорд Гринвилл, на все планы, которые он строил, я повторяла:

— Завтра посмотрим.

И вот завтра настало.

Сэр Уильям Гамильтон не назначил часа встречи, и сэр Чарлз собрался к нему в девять утра.

Я осталась дома. Время ожидания показалось мне столетием, хотя то был всего лишь час.

Когда он истек, сэр Чарлз возвратился. При одном взгляде на него я тотчас поняла, что ни одна из его надежд не исполнилась. Он был бледен и выглядел совершенно уничтоженным.

— Ну что? — спросила я, заранее трепеща.

— Неумолим! — отвечал он, вытаскивая из кармана какое-то письмо. — Он настаивает на нашем немедленном разрыве.

— Что я вам говорила?

— В случае нашего согласия, — продолжал сэр Чарльз, — он предлагает ренту в пятьсот фунтов стерлингов каждому из наших детей, причем в случае смерти одного из них его доля достанется другому; я буду продолжать получать тысячу пятьсот фунтов ренты, а вам будут возвращены десять тысяч, истраченные нами совместно.

— И что же вы ответили?

— Я отказался.

— Что это за письмо?

— Оно адресовано вам.

— От вашего дядюшки?

— От моего дядюшки.

— Так давайте прочитаем.

— Оно именно вам, и я дал слово, что вы прочтете его одна.

— Дайте его мне.

— Хотите, я вам что-то скажу? — продолжал сэр Чарлз, печально глядя на меня.

— Что именно?

— Мой дядя влюблен в вас.

Я содрогнулась.

— Вы с ума сошли, сэр Чарлз!

— Клянусь вам, что это так.

Моя голова склонилась на грудь.

Догадка, сверкнув как молния, озарила мое сознание.

Я вспомнила всю вчерашнюю сцену, вспомнила полные восхищения взгляды сэра Уильяма, его голос, исполненный нежности.

С письмом в руке я подошла к камину. Я собиралась бросить его в огонь.

Сэр Чарлз остановил меня.

— Эмма, — твердым голосом произнес он, — вчера вы подбадривали меня, убеждая быть мужчиной, а я противился вашим доводам, которые касались и интересов наших детей, и интересов, касающихся лично меня. Сегодня я говорю вам: Эмма, прочтите это письмо и подумайте о тех предложениях, что в нем содержатся, ибо я уверен — там есть предложения. Настал час окончательного решения, и если вчера я считал себя вправе распоряжаться своей участью и судьбой моих детей, то сегодня я не могу выбирать за вас и стать препятствием на вашем пути к будущему счастью и благоденствию.

Я с изумлением смотрела на него, но, зная благородство Чарлза, ни на минуту не усомнилась в чистоте побуждений, заставивших его так говорить со мной.

— Я обещал моему дяде, — продолжал он, — что дам вам возможность, не чиня никаких препятствий, прочесть его письмо. Читайте же, милая Эмма, и если это ультиматум сэра Уильяма Гамильтона, а я уверен, что так оно и есть, предоставляю вам решить нашу судьбу.

Со слезами на глазах он обнял меня и удалился в спальню, оставив меня в салоне одну.

Я стояла, застыв в неподвижности; на лбу у меня выступил пот, я вся дрожала. Потом, зашатавшись, упала в кресло. Я понимала, что и в самом деле держу в руках судьбу всех нас. Распечатав письмо, я не сразу смогла прочесть его: туман застилал мне глаза. Мало-помалу буквы стали более различимыми, мой взгляд прояснился, и я прочла: