Марина Вишневецкая - Кащей и Ягда, или небесные яблоки

• Название: Кащей и Ягда, или небесные яблоки
• Автор: Марина Вишневецкая
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004

История эта случилась в те стародавние времена, когда люди и боги еще не могли жить друг без друга. Дочь славянского вождя Родовита, семилетняя Ягда, полюбила маленького пленника из степняков, прозванного Кащеем. Их детская, а потом и отроческая любовь не пришлась по нраву ни людям, ни их богам. А потому на долю влюбленных выпадают тяжкие испытания и невероятные приключения. Только бог о семи мечах Симаргл, только высеченный из искорки рыжий зверек Фефила помогают Кащею и Ягде… Но помощники эти не в силах уберечь безоглядно влюбленных детей ни от опрометчивых шагов, ни от тяжкого дара бессмертия.

Роман известной писательницы Марины Вишневецкой, лауреата премии имени Аполлона Григорьева (2002 год).

---

— Кащею хвала и воля, — так сказал Родовит.

И Ягда в смятении поняла: воля — значит, разлука.

2

Тяжело было Лихо пробираться вниз в узком ущелье. Задом пятилась, нетвердой ногою камни толкала. И падали камни в холодную, солнца не знавшую глубину, грохот и гул порождая. Вместе с гулом и грохотом, к небу стоны великанши летели:

— Ой, мама! Ой, мамочка! Зазря не убиться бы мне!

И на Коловула глазом своим единственным озиралась. Легко — волком несся вниз Коловул. Только что на ближнем уступе сидел, ягоду волчью щипал, а теперь он вон уже где — до сумерек не догонишь. И толкнула Лихо ногою камень побольше, чтобы не слишком спешил ее брат. И хорошо, метко толкнула — завалила Коловулу дорогу. А другие камни, которые сами вниз понеслись, хвост ему придавали.

Ощерился, зарычал на сестру Коловул. А ей только этого и хотелось.

— Не рычи! — закричала. — Я тебе не жена! Женишься, вот тогда и рычи сколько хочешь!

И крик ее новый камнепад породил. Вжался в уступ Коловул, долго, до сумерек ждал. А когда наконец дождался, когда Лихо ногу свою рядом с ним на камень тяжело опустила, за ляжку ее укусил, жестоко — до крови. А Лихо ручищами брату в горло вцепилась. От страха и боли захрипел Коловул. И покатились они в обнимку по склону — быстро до дна добрались.

3

Ночь не спал Родовит, ворочался, думал: одного ли Кащея в степь отпустить или Удала с Калиной с ним вместе послать, вдруг и правда Веснуху вернут — на мальчишку сменяют? Хорошо, если так. А если оба пропадут ни за что? Без их рук, без их храбрых сердец трудно придется Селищу. И еще вспомнил князь то, о чем вспоминать много лет избегал: как отец его Богумил и отец Удала Родим в рощу Священную вместе пошли — у богов спросить, кому из них княжить. А вернулся из рощи один Богумил. Как ответ богов это поняли люди. Но когда умирал Богумил — Родовиту свой посох передал, а с посохом вместе и свой рассказ — видно, камень с души снять хотел, чтобы легче лодчонка по Закатной реке скользила. Рассказал ему Богумил, что не боги решили, кому из двух братьев княжить — острый нож Богумилов решил. Он его тайно в сапожок положил, когда в рощу Священную собирался. Семнадцать лет тогда Родовиту было. Ох и горько он плакал, от отца его тайну узнав. И потом, когда тризну Богумилу справляли, люди думали: по отцу так ужасно убивается Родовит. А он сразу по ним двоим горевал, он и дядю, Родима, оплакивал — в десять лет с опозданием — веселого, молодого, беспечного, охотника, лучше которого не сыскать, а уж песельника какого — вот кто все до единой Лясовы песни знал и на праздниках пел!.. Сам хотел Родовит после тризны княжеский посох Удалу отдать. День хотел, два хотел, а потом и раздумал. Потому что, кто знает, как рассудили бы боги, не возьми с собой ножика Богумил? Да и людям как можно было это всё объяснить? Люди уже величали князем его, Родовита, величали с радостью и почтением. А Удал весь в отца пошел — ну охотник, ну песельник…

И в конце этой ночи так решил Родовит: нет, Калину нельзя отпускать, и в дозоре он нужен, и лес теснить скоро. А Удал пусть хотя бы себе самому князем будет. Хочет ехать с Кащеем один — путь ему и дорога!

4

Было это невиданно, чтоб степняка допустили к разговору князя с богами. А только сам этого Родовит пожелал. Ходил между священных камней и Кащея водил за собой. Потому что он у богов сегодня для Кащея удачи просил. Камню каждому кланялся: помоги Кащею, Дажьбог! и ты, Мокошь! и ты Стрибог, помоги, пошли ему попутного ветра! И мальчишке упрямую шею рукой гнул. Не хотел Кащей признавать чужих, нестепняцких богов. А только увидел на камне Симаргла, и сам на колени упал. Воин воина видит издалека, так Родовит про это решил. И рядом с ним на колени встал: и ты, Симаргл, береги в пути маленького этого храбреца.

Чуть поодаль, возле Перунова дуба, Ягда стояла. С Кащея глаз не сводила. Тут же и Лада с Мамушкой были, тоже с Кащеем проститься пришли. Стояли, переговаривались негромко: столько дней пути впереди, а прокормит ли степь? Но на том сошлись, что хороший Удал охотник, лучшего во всем Селище нет. А вот и сам он на сивом своем коне подскакал. Второго, кряжистого, Кащеева, рядом вел, за повод держал. Прищурился на коне Удал:

— А что это там степняшка? Наших богов поганит?

— Этот не испоганит, — Мамушка за Кащея вступилась.

А Ягда сказала:

— Удал! А если ты не найдешь степняков?!

— Как не найду?! — и нарочно, чтоб удаль свою показать, коня на дыбы поднял. — До Закатной речки доеду! Под землю пойду! Да я за свою Веснуху!

— А я — за Кащея! Смотри мне! — строго сказала девочка, оглянулась, Кащей по-прежнему перед Симаргловым камнем стоял, и вдруг сорвалась, побежала — только пятки сверкали — в Селище.

И когда Кащей с колен поднялся, когда он увидел, что это за Ягдой дорога пылит, у него от обиды слезы сверкнули. А все-таки он решил не спешить, когда шел от священных камней, и возле коня он тоже немного помедлил, и вскочив на него, снова в сторону Селища посмотрел. Нет, не пылила уже пустая дорога.

В знак прощания Родовит и Мамушка с Ладой подняли обе руки. Шесть ладоней вслед Кащею смотрели. Шесть не восемь. И когда они Сныпять с Удалом пересекли и Кащей опять оглянулся — шесть, не восемь ладоней прощально высились ему вслед. А потом и эти шесть опустились. А потом и Селище под зелень крыш своих травяных и деревьев ушло, как и не было его вовсе.

5

Ягда неслась по Селищу на буланом отцовом коне. Утя чуть с яблони не свалился, когда увидел такое. И старый гончар Дар — он как раз в это время горшку горло узил — увидел девочку на коне и горлышко набекрень повернул.

Лада, Мамушка и Родовит тем временем от священных камней возвращались. Уже половину пути до дома княжеского прошли… Смотрят, Ягда на них несется.

Закричал Родовит:

— Стой, Ягода! Ты куда?

— Меня зовут Ягда! — и проскакала мимо.

— Чтоб до Перуновых столбов и обратно! — и посохом для острастки ей вслед потряс.

В молчании прошли немного, только кузницу миновали — а Мамушка от новой уже печали руками всплеснула. Дым над княжеским домом стоял. Не иначе, погреб горел, в который Жар под замок был посажен после распри своей с быком.

— А-у-у! — заголосила. — Ведь ребеночек там! — и первой к дому рванулась.

Следом Лада бежала. За ними тяжело шагал Родовит. Потому и последним пришел на свой задний двор. Корень, случившийся неподалеку, вместе с Ладой и Мамушкой уже вытащили обгоревшего Жара, уже уложили его на траву. И теперь с примочками хлопотали. А Мамушка еще и вздыхала:

— Никак нельзя ему среди дерева жить. Он только попереживает немного, так сразу огонь из него!

И Корень тоже с чувством сказал:

— Хорошо бы домик ему из железа. А лучше еще из камня сложить! Он ведь опора наша, разве не так, князь-отец? Он перед богами теперь наш первый заступник!

Удивился этим словам Родовит:

— Все ли люди так говорят?

Корень выпалил:

— Все! Отчего же не все? Если боги его не убили за то, что он в земли мертвых спускался! Вот как боги им дорожат! — и чтоб делом слова свои подкрепить, до земли змеенышу поклонился.

Поразили эти слова Родовита. А только в новый миг еще большее удивление всех, кто был на заднем дворе, ожидало. Лишь сейчас бездыханный, вдруг забился, задергался Жар и стал выползать из зеленоватой своей, чешуйчатой кожи. Голый, липкий весь выполз. По траве покатался и на ноги встал. Зевнул во всю пасть, потянулся и кожу, которая вместе с одежкой снялась, стал ногами за спину отбрасывать. Охнула Мамушка:

— Надо же! Он еще на полголовы подрос!

А Лада сказала со вздохом:

— Ему всё на пользу!

— Прикройте его! — крикнул женщинам Родовит. — Как-никак человек, не зверь! — и к дому пошел. И в перила крыльца лбом уперся. И повторил сам себе: «Как-никак человек». И подумал: а если обидится Жар на эти его слова? Да что же ему теперь малолетнего сына боятся? И про ножик вдруг вспомнил, не про отцов, не про Богумилов, — нет, упаси Перун, часто тот нож вспоминать! — про другой, который Удал у Кащея отнял. И так захотелось вдруг князю в руках его подержать, его красотой успокоиться, затейливыми золотыми животными на его рукояти глаза и пальцы потешить. И взошел Родовит на крыльцо, и долго в том сундуке искал, в котором у него и другое оружие, в битвах добытые, сохранялось. А только не было в нем Кащеева ножика, как ни смотрел. Ягода, не иначе, вот сейчас его, вместе с буланым конем забрала. Не девчонка — огонь! И снова про Жара с тоскою подумал.

6

А все-таки были Лихо и Коловул близнецами, в одной утробе носила их мать. И хоть жестоко бывало они дрались, а раны вместе себе заживляли. Вот и теперь сидели они тени в огромных камней — люди их Перуновыми столбами прозвали — и сначала лизал Коловул свои раны, а после и Лиховы языком шершавым лечил. А она его в благодарность то по загривку белому гладила, то за ушами чесала. Хоть и скрывал, а любил эти нежности Коловул. И потихоньку урчал, и даже руку ей, будто случайно, нет-нет, да полизывал.