Дмитрий Володихин - Братья Стругацкие

• Название: Братья Стругацкие
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03475-4

Братья Аркадий Натанович (1925–1991) и Борис Натанович (род. 1933) Стругацкие занимают совершенно особое место в истории отечественной литературы. Признанные классики научной и социальной фантастики, они уверенно перешагнули границы жанра, превратившись в кумиров и властителей дум для многих поколений советской интеллигенции. Созданные ими фантастические миры, в которых по-новому, с самой неожиданной стороны проявляется природа порой самого обычного человека, и сегодня завораживают читателя, казалось бы пресытившегося остросюжетной, авантюрной беллетристикой. О жизненном пути «звездного дуэта» и о самом феномене братьев Стругацких рассказывается в новой книге серии «Жизнь замечательных людей».

---

Вот этот монолог, в некотором сокращении.

«Я всегда очень интересовался этим вопросом… В негативном смысле, понимаешь? В негативном!.. В смысле „да минет нас чаша сия!..“ Решительно против. Это открытие нужно закрыть, пока еще не поздно! Вы не даете себе труда подумать, что вы там делаете!.. А в печати нужны контрвыступления… Надо как-то сдерживать… Кстати, какой это чудак посылает сюда шифровки на имя Герострата?.. Ладно, передай им так. Я… м-м-м… глубоко убежден в том, что в настоящее время всякие акции подобного рода могут иметь далеко идущие и даже катастрофические для человечества последствия… Вот я и даю Всемирному совету рекомендацию…»

Очень похоже на маскировку истинного смысла высказывания.

Какая «печать» в гуще XXII века?.. Какое «открытие» столь ужасно, что приходится думать о нем печальными словами из евангельского моления Христа о чаше?.. Или какая, может быть, инопланетная цивилизация? Какие «акции подобного рода»?.. Если речь о науке, то всё запутывается вконец. Что за ученые труды можно описать подобными словами?

А вот если на место слова «открытия» подставить, скажем, слова «наступление сталинистов при новом генсеке», то смысл отрывка станет абсолютно прозрачным… «Решительно против»… «Закрыть, пока еще не поздно»… «„Контрвыступления“ в печати»… «Сдерживать»… «Катастрофические последствия»…

Кому адресуется рекомендация «Всемирного совета» из советской реальности XX века? Может быть, западной общественности? В финале повести Горбовский ведь вдруг высказывается с неожиданной категоричностью: «Наука, как известно, безразлична к морали. Но только до тех пор, пока ее объектом не становится разум… Возьмем тот же разумный лес. Пока он сам по себе, он может быть объектом спокойного, осторожного изучения. Но если он воюет с другими разумными существами, вопрос из научного становится для нас моральным. Мы должны решать, на чьей стороне быть, а решить мы этого не можем, потому что наука моральные проблемы не решает, а мораль — сама по себе, внутри себя — не имеет логики, она задана до нас».

Разумный Лес, он же — «простое будущее», он же — Будущее в традиционном, фактически непредсказуемом и неконтролируемом варианте, он же — Будущее, отданное советской имперской власти, ведет войну. Лес воюет, следует это подчеркнуть, с другими разумными существами. И пусть Стругацкие рисуют картины очень уж экзотических боевых действий, где боевыми операциями являются «заболачивание», «разрыхление» и тому подобное, не о войне ли между двумя «системами» идет речь? Вот, скажем, другие «разумные существа» за «железным занавесом» образовали Североатлантический блок… Здесь, в СССР, их именуют «империализмом», «мировым капитализмом» и все такое прочее… При том уровне конспирации, которая царит в «Беспокойстве», нельзя наверняка сказать, что подобная ассоциация действительно заложена в текст. Но одно место из творческого дневника Стругацких, касающееся глав о Лесе, как будто может служить косвенным подтверждением сказанного: «Вопрос Атоса о Белых Скалах — через фронт — опять спор: фронт между Зап[адом] и Вост[оком] или фронт разрыхления» (18 марта 1965)[19]. В итоговом тексте остался «фронт разрыхления», но дневник, кажется, предлагает раскодирование фразы до ее прямого смысла.

Если так, то «рекомендация Всемирному совету» становится понятнее[20].

Ведь истинная мораль всегда требует совершить выбор: «на чьей ты стороне».

18

Итак, «Беспокойство» было авторами отвергнуто.

Вероятнее всего, причина крылась в избыточной осторожности, в плотной законспирированности высказываний, а текущее реальное время требовало гораздо большей прямоты. И авторы это поняли. И сказали об этом в главах об «Управлении», составивших основу для «Улитки на склоне». Хотя, конечно, неразумно считать «Беспокойство» всего лишь приготовительным вариантом «Улитки на склоне». Это вполне самостоятельная вещь, более того, шифры ее, прикрытые маскировочной сетью Мира Полдня, позволяют лучше понять код самой «Улитки».

«Беспокойство», как бы парадоксально это ни звучало, является… третьей частью «Улитки на склоне». Без него повесть раскрывается не столь полно. «Беспокойство» сопрягает настоящее (тревожные речи Горбовского, коренящиеся в 1965-м) и будущее (База, Мир Полдня, правильный итог развития человечества). Это «истинное будущее», это будущее, каким оно должно быть, почти ампутировано из глав об Управлении.

Но оно живет и там, надо лишь внимательно вчитаться.

Вот только… если на страницах «Беспокойства» идеальное будущее преобладает над тревожным настоящим, то в «Улитке на склоне» кафкианское настоящее[21] изуродовало, почти погребло под собой верное будущее. Мир Полдня чувствуется и в «Улитке на склоне». Но это Мир Полдня жуткий, обезображенный, кричащий откуда-то издалека, так, что и голоса его почти не слышно.

19

Стругацкие сами неоднократно поясняли ключевые символы «Улитки на склоне».

Борис Натанович, например, высказывался на этот счет совершенно ясно и однозначно: «Увы, я уже не помню сейчас, как и кому пришла в голову генеральная идея, определившая содержание и суть второй половины повести… Что-то здесь с нами произошло, что-то важное. Возникла идея Управления по делам Леса — этой бредовой пародии на любое государственное учреждение… 30 апреля в дневнике впервые появляется слово „Управление“, а за ним идет „штатное расписание“: Группа Искоренения, Группа Изучения, Группа Вооруженной Охраны, Группа Научной Охраны… Идет подробный план первой главы, обрывки будущих рассуждений героев, и вот — фундаментального значения строчка: „Лес — будущее“… Именно с этого момента всё встает на свои места. Повесть перестает быть научно-фантастической (если она и была таковой раньше) — она становится просто фантастической, гротесковой, символической, как вам будет угодно… Тот Лес, который мы уже написали, прекрасно вписывался в эту концепцию. Почему бы не представить себе, что в отдаленном будущем человечество сольется с природой, сделается в значительной мере частью ее? Человек перестанет быть человеком в современном смысле этого слова. Не так уж много для этого надо. Деформируйте у Homo sapiens всего лишь один инстинкт — инстинкт размножения. Этот инстинкт, как на фундаменте, стоит на гетеросексуальности, на двуполости вида. Уберите один из полов — у вас получатся абсолютно новые существа, похожие на людей, но уже не люди. У них будут совершенно другие, чуждые нам, нравственные принципы, совершенно другие представления о том, что должно и что можно, другие цели, другой смысл жизни, в конце концов… Оказывается, мы сидели месяц и писали — не зря! Мы, оказывается, создавали совершенно новую модель Будущего! Причем не просто гипотетическую структуру, не застывший мертвенно-стабильный мир в манере Олдоса Хаксли или, скажем, Оруэлла, а мир в движении, мир, который еще не закончил сооружать себя, мир, который все еще строится. И при этом в нем сохранились остатки прошлого, живущие своей жизнью, психологически близкие нам и задающие как бы систему нравственных координат…

В этом аспекте совершенно по-другому выглядел не написанный еще мир Управления. Что такое Управление — в нашей новой, символической схеме? Да очень просто — это Настоящее! Это Настоящее, со всем его хаосом, со всей его безмозглостью, удивительным образом сочетающейся с многоумудренностью, Настоящее, исполненное человеческих ошибок и заблуждений пополам с окостенелой системой привычной антигуманности. Это то самое Настоящее, в котором люди все время думают о Будущем, живут ради Будущего, провозглашают лозунги во славу Будущего и в то же время — гадят на это Будущее, искореняют это Будущее, всячески изничтожают ростки его, стремятся превратить это Будущее в асфальтированную автостоянку…»

20

Вот только этот Лес…

Он ведь сомнительное, неистинное будущее…

Конечно, в Управлении люди гадят на Лес, искореняют его, изничтожают ростки его… однако уничтожают они при этом не Лес, а Полдень, вырастающий отнюдь не из Леса.

В этом парадокс «Улитки на склоне».

Лес — это и будущее вообще, и, одновременно — худшее будущее.

Если смотреть из окна Управления, то в Лесу любой вариант будущего возможен.

Лес — это вселенная, которую надо обустроить, но пока не понятно — как именно; столь же неясно, что от всей этой вселенной нужно людям, помимо простейших материальных благ. А если всё же погрузиться в Лес, если широко раскрыть глаза, вдуматься, всмотреться… наверное, можно увидеть: там уже реализовалось будущее… но не то, к сожалению, совсем не то, которое привлекало авторов повести. И вряд ли таким страшным и непривлекательным это будущее стало лишь из-за искоренительской деятельности Управления. Скорее, оно вообще стало возможным только по причине существования разного рода Управлений. Можно себе представить, что Лес когда-то был Управлением. То ли этим самым, то ли его давно «разрыхленным», с землей сравненным аналогом. Путешествие из Управления в Лес равно вояжу на машине времени. И его конечный пункт является результатом естественной эволюции Управления.