Станислав Родионов - Запоздалые истины

• Название: Запоздалые истины
• Автор: Станислав Родионов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

Широко известный ленинградский писатель Станислав Родионов в своих новых остросюжетных повестях возвращается к давно волнующей его теме: расследованию преступлений. Причем нарушение закона автор исследует прежде всего как следствие нарушения нравственных, этических норм.

Автора интересуют глубинные корни как общественных явлений, так и поступков каждого отдельного человека.

---

— Свиней кормите хлебом?

— У меня боровы.

— Кормите боровов хлебом?

— Кормлю.

— Где берете?

— В магазине, у Сантанеихи, продавщицы нашей.

— А почем?

— По госцене.

— А кто еще берет?

— Это ты, милок, сам поспрашивай.

— Вы много брали?

— Да уж не первую свинью откармливаю.

— Спасибо, Мария Сосипатровна.

— Прямо спрошено, прямо и отвечено. Аминь. Только хлебушек и горелый бывает.

— А откуда хлеб у Сантанеихи?

— Это уж вы сами ищите.

— А вы не поможете?

— Ну ты и ехидный! Прямо утконос!

Мария Сосипатровна опустилась на стул, как-то поникнув на нем. В горнице стало так тихо, что из хлева донеслось блеянье козы. Леденцов потер ладонью лоб и щеки, разминая чуть стянутую кожу — так бывает после купанья, когда лицо обсыхает на ветру. Радость, уют и сытое тепло — с кухни пахло вареной, наверняка рассыпчатой картошкой — лишили инспектора сил. Видимо, от мокрых до колен брюк шел пар. Ноги оставались в торфяной жиже, но теперь теплой жиже.

— Щей похлебаешь?

— Щей... чего?

— Ну, поешь.

— Я при исполнении.

— А вам что — щи запрещено хлебать?

— У хороших людей разрешено, — улыбнулся он, догадавшись, что ему сейчас очень хочется похлебать щей, сваренных этой женщиной.

Мария Сосипатровна принялась степенно хлопотать. Леденцов смотрел на стол, где появлялись предметы и еда вроде ему известные, и вроде совсем другие: старомодные тарелки со смешными рисунками, деревянная солонка, помидоры небывалой величины, гусиные яйца, сахарная картошка...

— У Сантанеихи полюбовник есть, — сообщила Мария Сосипатровна как-то между прочим.

— Это законом не запрещено.

— Полюбовник-то с хлебного завода.

— А как его фамилия?

— Откуда мне знать, полюбовник-то не мой.

— Внешность описать можете?

— Да разве мужика внешность красит?

— А что красит мужика?

— Кем да как работает.

— Ну и кем работает этот полюбовник?

— Главным по механизмам.

Леденцов замер, словно увидел на столе жареного Змея Горыныча.

— Мария Сосипатровна, щи отменяются...

Говорят, что существует более трехсот сортов хлеба. Каких только нет... А какими словами определяют его: вкусный, мягкий, теплый, душистый, ситный, свежий, хрустящий...

Но больше всех мне нравится другое слово — насущный. Хлеб наш насущный...

Женщина оторвала пустой взгляд от пустого окна и повернулась. Бутылочные стекла колко блестели на полу, зеленый лук слегка повял, буханка хлеба казалась черствой... Женщина взялась за веник — второй день не убирается.

Звонок в передней удивил ее. Надежда, которой хватило секунды пути от кухни до двери, отогрела лицо. Женщина открыла запор почти с улыбкой...

— Извините за позднее вторжение, — сказал Петельников.

— Вам кого?

— Николая Николаевича.

— А вы кто?

— Вот мое удостоверение. Утром вас не застал.

— Ребят у бабушки забирала...

Она поверила, не глянув в книжечку, будто ждала этого позднего гостя из уголовного розыска.

— Проходите на кухню, в комнате спят дети.

Инспектор шел, стараясь не наступать на крупные осколки. Окинув взглядом стол, он понял, что тут отшумела какая-то буря.

— Николай Николаевич пировал? — улыбнулся Петельников.

— Нет.

— А кто же — вы?

Она тоже улыбнулась — натянуто, из вежливости. И помолчала, раздумывая, отвечать ли. Инспектор подождал, намереваясь свой вопрос повторить, поскольку ему очень захотелось узнать, кто же так примитивно гулял. Ведь не главный же механик?

— Приятель Николая вчера заходил, — как-то неуверенно ответила женщина.

Петельников хотел спросить, почему же со вчерашнего дня не убирается, но лишь пристально вгляделся в ее лицо — зачем спрашивать?

— Фамилию приятеля знаете?

— Башаев.

— Водитель с хлебозавода?

— Он...

— Что же их связывает?

— Красивая жизнь.

— Башаев... и красивая жизнь? — удивился инспектор.

Женщина зло повела рукой, показывая на стол и на битые стекла:

— Вот для него красивая жизнь.

Петельников сел на подвернувшуюся табуретку — к концу дня ноги принимались гудеть. Но женщина не села, выжидательно замерев посреди кухни. Инспектор встал:

— Мне нужен ваш муж.

— Его нет.

— А где он?

— Наверное, на заводе.

— На заводе его нет второй день.

— Тогда не знаю.

— Жена — и не знаете?

— А вы про свою жену все знаете?

— Я не женат, — улыбнулся инспектор, снимая ее раздражение.

— Вот женитесь, тогда узнаете.

— Тогда я лучше повременю.

Он прошелся по кухне. Уголовное преступление частенько шло рядом с семейной драмой; видимо, человек морально опускается не по частям, что ли, а весь, целиком, как тонет в болоте. Для него, для инспектора, это всего лишь расследование противоправного действия, а для женщины — несчастье...

И, как бы подтверждая инспекторскую мысль, под ботинком пустым орехом хрустнуло стекло.

— Просишь, сигналишь... И никто внимания не обращает. А потом... Что он натворил?

— Так он и дома не ночует? — ушел от вопроса Петельников.

— Уже больше месяца.

— Где же он живет?

— Не знаю.

— Подумайте, где он может быть. Вы же его знаете...

— Я его знала давно.

Инспекторский взгляд остановился на полочке. Рука, почти без его воли, повинуясь подспудной мысли, поднялась и сняла книгу.

— Что это? — глупо спросил он, потому что теперь им командовала она, подспудная мысль, которая вроде бы не управлялась интеллектом.

— Книга, — удивилась женщина.

— Ваша?

— Конечно, моя. Вернее, Николая.

— Николая Николаевича?..

— Это его любимая книга.

— Теперь я знаю, где искать вашего мужа, — уверенно сказал инспектор и поставил «Женщину в белом» на полку.

Вроде бы о хлебе пишут часто. Но где книга... Нет, не о сухариках из корок и не о пирожных из крошек, не о кулинарных рецептах, не о процентах и тоннах... Ведь есть же занимательные книги о камнях, о физике, о животных, об астрономии... А о главном, о хлебе? Была же более века назад выпущена книга «Куль хлеба и его похождения», которой зачитывалось юношество.

Где же сегодняшняя книга, в которой о хлебе было бы все-все, начиная с истории и кончая молекулярным строением; и о сухариках было бы, и о пирожных, и о тоннах с процентами; где эта книга, которой зачитывались бы, как детективом?

Пишется она? Или уже написана? Или ее автор отвратил свой взгляд от земного колоса и, глянув в небо, сел писать о модных летающих тарелках?

От Марии Сосипатровны инспектор Леденцов сразу пошел к продавщице Сантанеевой. Рабочий день кончился, на поселковой улице давно стемнело, но он припас фонарик и лужи миновал успешно — не хотелось мочить уже подсохшие ноги...

Клавдия Ивановна встретила притушенной улыбкой и галантным радушием. Инспектор прикинулся социологом, переписывающим парнокопытных, рогатых, хрюкающих и кукарекающих. Таковых у Сантанеевой не оказалось — даже кошки не держала. Леденцов успел кинуть цепкие взгляды по всем углам и убедиться, что механика тут нет. Провожала Сантанеева еще галантнее.

Инспектор вышел на шоссе, на асфальт, и неопределенно зашагал к лесу, размышляя...

Ведь к дому ее он подошел стремительно, сразу застучал в дверь, которая тут же открылась — убежать или спрятаться механик бы не успел. Тогда откуда заготовленная улыбка, какая-то вымученная галантность, какая-то готовность в глазах... Ждала? Конечно, ждала. Механика. Тогда и Леденцов подождет. Хотя бы в этом ельнике. И он свернул в него, как в яму завалился.

Черная ночь поглотила его, поглотила этот лесок и поселок. Казалось, что мокрая тьма затопила весь мир и нет и никогда не будет солнца; нет и никогда не было ни жарких пляжей, ни теплых стран, ни раскаленных пустынь. Брюки, подсохшие было в избе, мгновенно отяжелели. Некошенная здесь трава, какие-то высоченные дудки с зонтиками стояли в свете фонаря, как тощие Дон-Кихоты. Задетые еловые ветки брызгали водой.

Но через полчаса Леденцов сообразил, что стоит он зря, поскольку прихода механика ему тут не увидеть. С таким же успехом можно найти укромное местечко у дома Сантанеевой. Леденцов раздвинул ельник, добрел до шоссе и облегченно ступил на асфальт, где хоть не было ям и луж. Этот путь был короток — минут через пять он сошел с асфальта и свернул на дорогу, залитую зыбкой торфяной грязью. И пошел медленно, с потушенным фонарем, высоко поднимая ноги и брезгливо топя их в жиже...

Дома Сантанеевой он не увидел, пока не наткнулся на изгородь. Все окошки черны. Рано, часов восемь. Неужели легла спать не дождавшись? Да ведь механик может и постучать.

Инспектор перелез через штакетный заборчик и чуть не вскрикнул — рука погрузилась в самую гущу куста крыжовника. На ощупь, ногтями стал он отыскивать и дергать впившиеся иголки. Потом споткнулся о ведро, которое звякнуло глухо, мокро. Затем была какая-то бочка, вкопанная в землю. Какой-то лилипутский заборчик, какая-то поперечная жердь... Видимо, он попал в ягодный кустарник, и нужно свернуть на пустые грядки.