Сэмуэль Шэм - Божий Дом

• Название: Божий Дом
• Автор: Сэмуэль Шэм
• Жанр: Современная проза

Это классика «медицинской» прозы. Роман о том, что вам лучше не знать о больницах и современной медицине, и о том, что вам не расскажет ни один врач.

...Шесть интернов отправились на стажировку в больницу. Они считали, что их призвание — спасать людей. Они были выпускниками Высшей школы, а стали низшим медицинским персоналом, на который валятся все шишки. Они должны выдержать год гонки на выживание — интернатуры, традиции, освященной веками. Им придется спасаться от гнева начальства, отвечать на заигрывание медсестер и терпеть капризы пациентов в глубоком маразме.

И только Толстяк, всезнающий резидент, сможет поддержать их в этой борьбе — борьбе, цель которой остаться в здравом уме и полюбить свою профессию.

---

Через две ночи, когда я вновь дежурил, Бэрри настояла на приезде ко мне. Обеспокоенная моим «маниакальным» состоянием и моими «пограничными» описаниями того, что гомеры делают со мной, а я с ними, она решила, что, увидев все сама, сможет помочь. Она также хотела познакомиться с Толстяком. Мы с Умберто устроили ей экскурсию по Городу Гомеров. Она увидела всех. Сначала она пыталась говорить с ними как с людьми, но, поняв всю бессмысленность этого, вскоре замолчала. Закончив осмотр палатой Роз, где я настоял, чтобы она послушала асматическое дыхание одной из Роз моим стетоскопом, она казалась оглушенной.

— Отличный случай эта Роза, а? — спросил я с сарказмом.

— Это очень грустно, — сказала Бэрри.

— Что ж, ужин в десять тебя взбодрит.

Во время ужина она наблюдала, как интерны играют в «Игру Гомеров», в которой ведущий говорил ответ, например «тысяча девятьсот двенадцать», ответ гомера, а остальные придумывали вопросы гомеру, способные вызвать такой ответ, например «Когда вы в последний раз ходили по большому?» или «Сколько раз вы были в этой больнице?» или «Сколько вам лет?» или «Какой сейчас год?» или даже «Вы кто?», «Кто я?» или просто «Упс?»

— Ненормально, — сказала Бэрри монотонным и почти злым голосом. — Это ненормально.

— Я же говорил,что гомеры ужасны.

— Не гомеры, вы. От их вида мне делается грустно, но то, как вы издеваетесь над ними, смеетесь над ними — ненормально. Вы все ненормальные.

— Ты просто еще не привыкла, — сказал я.

— Ты считаешь, что, если бы я оказалась на твоем месте, я бы тоже стала такой?

— Ага.

— Может быть. Что ж, давай с этим покончим. Веди меня к вашему лидеру.

Мы нашли Толстяка в городе Гомеров, проводящим ручную раскупорку кишечника Паркинсоничного Макса. Надев две пары перчаток и масок для фильтра запахов, Толстяк с Тедди закапывались в бесконечный поток фекалий в максовом мега-кишечнике, а из огромной покрытой шрамами головы Макса шел бесконечный поток «ИСПРАВЬ ГРЫЖУ ИСПРАВЬ ГРЫЖУ». Из радиолы Тедди играл Брамс. Все пропахло свежим говном.

— Толстяк, — сказал я от входа, — познакомься с Бэрри.

— Что? — спросил удивленный Толстяк. — О, нет! Привет Бэрри. Баш, ты — шлимазл, зачем ты показываешь ей это? Вали отсюда. Я вернусь через минуту.

— Я здесь, чтобы все осмотреть, — сказала Бэрри. — Расскажи, что ты делаешь?

Она зашла в палату. Толстяк начал объяснять, чем они занимаются, но тут волна запаха накрыла ее, Бэрри зажала рот и выбежала из палаты. Толстяк со злостью сказал:

— Баш, иногда ты ведешь себя, как десантник с мозгами в отпуске, как умственно отсталый. Тедди, заканчивай. Я должен поговорить с несчастной женщиной, связавшейся с полоумным Башем.

Бэрри выщла из туалета заплаканная. Увидев Толстяка, она спросила:

— Как ты... можешь? Это же омерзительно!

— Да, — сказал Толстяк, — омерзительно. Как я могу? Понимаешь, Бэрри, когда мы будем старыми и отвратительными, кто будет лечить нас? Заботиться? Кто-то должен это делать. Мы не можем просто уйти. Видя твою реакцию, вспоминаешь насколько это отвратительно. Это ужасно, что мы забываем. Ну, ну прекрати, — сказал он, кладя свою толстую лапу ей на плечи, — пойдем ко мне в кабинет. У меня есть заначка «Доктора Пеппера». В такие моменты «Доктор Пеппер» может помочь.

Они отправились в дежурку, а я поплелся следом, приговаривая:

— Отличный случай. Знаешь Бэрри, простые люди, вроде нас с тобой, ненавидят дерьмо, но Толстяк его обожает. Он и сам собирается в гастроэнтерологию.

— Заткнись, Рой! — отрезала Бэрри.

— Знаешь, что происходит, когда гастроэнтеролог смотрит в сигмоидоскоп?

— Прекрати! Уходи. Я хочу поговорить с Толстяком наедине!

— Наедине? Зачем?

— Не важно. Вали.

Злясь и ревнуя, я глядел им вслед, а потом прокричал:

— Гoвно смотрит на гoвно, вот что происходит!

Толстяк обернулся и зло процедил:

— Не говори так!

— Что, неприятно, Толстяк?

— Мне нет, а ей да. Ты не можешь использовать эти шуточки с людьми оттуда, снаружи. С такими, как она.

— Конечно могу, — возразил я. — Они должны видеть!

— НЕ ДОЛЖНЫ! — заорал Толстяк. — Не должны и не хотят. Кое-что должно оставаться неизвестным, Баш. Думаешь родители хотят слышать, как учителя смеются над их детьми? Подумай своей башкой! У тебя прекрасная женщина, и, поверь мне, их не так легко найти и сохранить, особенно, когда ты врач. Меня бесит то, как ты с ней обходишься.

Через час они позволили мне войти. Я чувствовал себя, представшим перед военным трибуналом. Бэрри и Толстяк заявили, что волнуются за меня, волнуются из-за моей ярости и горького сарказма.

— Я думал, что ты хотела, чтобы я выражал свои чувства, — возразил я.

— Словами, — сказала Бэрри, — не поступками. Не вымещая все на пациентах и других докторах. Толстяк рассказал мне про твой слух о Поцеле.

— Они тебя достанут, Рой, — сказал Толстяк, — ты получишь по полной.

— Они мне ничего не могут сделать. Дом не выживет без интернов. Я неуязвим, незаменим.

— Это опасно. Экстернализация — плохая защита.

— Опять началось! Что такое экстернализация?

— Видеть конфликт вне себя. Проблема не вне, а внутри тебя. Когда ты видишь, что что-то готово сломаться!

— Только так и возможно выжить!

— Ничего подобного! Посмотри на Толсяка, он нашел здоровый способ действия в этой ужасной ситуации. Он использует сочувствие, юмор. Он может смеяться.

— Я тоже могу, — сказал я. — Я тоже смеюсь.

— Ты не смеешься, ты кричишь!

— Ты называла его больным и циничным. И это он научил меня звать этих милых людей «гомеры».

— Он не убил в себе сочувствие. Ты — убил.

— Послушайте, — серьезно сказал Толстяк, — давайте остановимся, а? Мы не можем говорить ему, как себя вести. В прошлом году я был много хуже его, если вы можете себе это представить. Никто не мог мне слова сказать. Даже в июле мне было хуже. Это твой год, Рой. Я знаю, что это. Это — ад!

— Эта штука с Поцелем меня пугает, — сказала Бэрри.

— Каждой утро он стоит перед зеркалом, поправляя галстук-бабочку, и говорит себе: «Ты знаешь Поцик, ты великий врач. Не просто хороший, нет, великий!» Я ненавижу его. «Ты говоришь, что тебе страшно? Посмотри на него! Он весь дрожит. Готов сломаться! Ха!»

— Это не Поцеля ты ненавидишь, а себя, — сказала Бэрри, — ты ненавидишь что-то внутри себя! Понимаешь?

— Нет и нет. Толстяк знает, какое Поцель говно.

— Не делай этого, Рой, — сказала Бэрри, — ты только делаешь себе хуже.

— Толстяк?

— Поцель — индюк, — сказал Толстяк, — загребающий деньги, некомпетентный кусок дерьма. Это правда. Но он не монстр, каким ты его представляешь. Он безвредный нытик. Мне его жаль. Оставь его. Что бы ты ни планировал — брось это.

Я не послушался. Я дал слуху неделю помучать Поцеля. Мое время пришло. Я увидел Поцеля, держащего одну из Роз за руку, и подкрался к нему. Я прошептал ему на ухо:

— С меня хватит, Поцель. Клянусь, в следующие двадцать четыре часа я тебя уничтожу.

Поцель спрыгнул с койки, посмотрел на меня исполненным паники взглядом и выбежал из палаты. Я вышел в коридор и наслаждался видом императора кишечных пробегов, спиной к стене, периодически пригибаясь и ныряя в проемы дверей, будто боясь пули, бегущего к выходу. Я отправился на обход.

Дойти мне было не суждено. Два бугая из охраны Дома напали на меня, вывернули руки за спиной и внесли меня в дежурку. Они поставили меня к стене и обыскали, после чего усадили перед Лионелем, Толстяком, Рыбой и съежившимся в углу Поцелем.

— Какого черта здесь происходит? — спросил я.

Они смотрели на Поцеля, пока он не промямлил:

— До меня дошел слух, что какой-то интерн хочет меня убить, а потом... потом он прошептал мне, что в следующие двадцать четыре часа меня уничтожит.

Я ждал, пока тишина не стала невыносимой и спокойно произнес:

— Что вы сказали?

— Ты сказал, что собираешься... меня уничтожить.

— Доктор Поцель, — спросил я с ужасом, — вы сошли с ума?

— Ты сказал! Я слышал, что ты сказал! Не отрицай!

Я отрицал, говоря, что любой, кто мог подумать, что интерн Божьего Дома будет угрожать убить Частника Дома, сошел с ума, и требовал, чтобы охранники меня отпустили.

— Нет! Не отпускайте его! — заорал Поцель, прижимаясь к стене, как безумный параноик.

— Послушайте, — сказал я, — я всего лишь интерн, делающий свою работу. Я не могу отвечать за этого психа. Увидимся позже, а?

— Нет! НЕЕЕЕЕЕЕЕТ! — выл Поцель, закатывая глаза, как сумасшедший.

— Что нам, по-вашему, делать? — спросила охрана у Рыбы.

— Я не знаю, — сказал Рыба. — Толстяк?

— Я никогда ничего подобного не видел, — сказал Толстяк. — Одно я знаю наверняка: доктор Поцель ведет себя чрезвычайно странно.

— Это очень странно, — сказал Легго, когда я уселся в его офисе, который по их мнению был самым безопасным для меня местом, — да, очень странно... — И он уплыл куда-то через окно, туда, где находятся ответы на странные вопросы. — Я хочу сказать, ты же не угрожал убить, нет, конечно нет! — его смущение превратило фиолетовую родинку во что-то поистине страшное.