Артуро Перес-Реверте - День гнева

• Название: День гнева
• Автор: Артуро Перес-Реверте
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37584-4

Роман «День гнева» посвящен краеугольному событию испанской истории — мадридскому восстанию 2 мая 1808 года против Наполеона, безжалостно подавленному французскими войсками и послужившему толчком к долгой Франко-испанской войне и возрождению испанского самосознания; восстанию, известному всему миру по картине Ф. Гойи «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». С непревзойденным мастерством Перес-Реверте разворачивает перед читателем панораму охваченного бунтом города, любовно выписывает каждый листок и камень, каждое действующее лицо — каменотесов и прачек, придворных и офицеров гвардии, благородных дам и страстных кавалеров…

---

Артиллерии подполковник Франсиско Новелья-и-Асабаль, человек, близкий к Луису Даоису, но по нездоровью не сумевший прийти к парку Монтелеон, тоже видел из окна печальное и немногочисленное шествие. Новелья так слаб, что не может присоединиться к нему и, томясь от горя и бессилия, принужден оставаться в стенах своей квартиры.

— Эти негодяи оставили его одного! — сетует он, покуда домашние пытаются уложить его в постель. — Мы все, все бросили его…

А Луис Даоис, доставленный домой, проживет всего несколько минут. Он сильно мучается, но не жалуется. Нанесенные штыками раны столь обширны и глубоки — оба легких пробиты и заполнены кровью, — что его смерть для всех есть вопрос решенный. Капитан, которому первую помощь оказал прямо в парке французский полковой лекарь, был потом перенесен в особняк маркиза де Мехорада, и приведенный туда монах брат Андрес Кано исповедовал его и причастил, но не соборовал — из-за отсутствия елея. Доставленный наконец — и все на тех же носилках, изготовленных из лестницы, матраса и одеяла, — к себе на квартиру, помещавшуюся в доме № 12 по улице Тернера, защитник Монтелеона уложен в спальне на кровать, вокруг которой собираются кроме духовника Мануэль Альмира и еще несколько друзей, сумевшие — и не побоявшиеся — прийти сюда в этот час. Здесь капитаны артиллерии Хоакин де Осма, братья Варгас и Сесар Гонсалесы и капитан-знаменосец полка валлонских гвардейцев Хавьер Кабанес. Поскольку брат Андрес опасается, что Даоис умрет, так и не пройдя миропомазание, Кабанес отправляется в приходскую церковь Святого Мартина за священником и приводит падре Романа Гарсию со всем необходимым для таинства. Однако прежде чем новоприбывший успевает умастить елеем лоб и губы умирающего, Даоис, с неожиданной силой стиснув руку Андреса, глубоко вздыхает и умирает. Верный письмоводитель Альмира, упав на колени возле его смертного одра, рыдает безутешно и горько.

* * *

Через полчаса полковник Наварро Фалькон, только что извещенный о кончине Дайоса, у себя в кабинете диктует писарю оправдательный рапорт, который будет представлен военному губернатору Мадрида, а потом дальше по инстанциям — Верховной хунте и французскому командованию:

…Хотя я совершенно уверен, ваше превосходительство, что ни один из офицеров вверенного мне корпуса артиллерии не имел ни малейшего касательства к недавнему возмущению и, более того — воспринимал его с чувством глубочайшей горечи, но действия капитанов дона Педро Веларде и дона Луиса Даоиса, совершенные не иначе как в помрачении рассудка, способны тем не менее бросить тень на всех прочих офицеров, даже не подозревавших, что вышеуказанные лица окажутся способны пренебречь постоянными предостережениями.

Этот доклад по тону и смыслу резко отличается от других донесений, которые тот же самый Наварро Фалькон напишет в последующие дни, когда и в испанской столице, и по всей стране грянет череда известных событий. И последний из этих документов, подписанный полковником в Севилье в апреле 1814 года, то есть уже по окончании войны, будет завершаться такими словами:

2 мая 1808 года упомянутые выше герои Даоис и Веларде стяжали себе бессмертную славу, отсвет которой заставит гордиться и их семьями, и всей испанской нацией.

А пока начальник штаба артиллерии пишет свое донесение, в здании почтамта на Пуэрта-дель-Соль уже заседает трибунал под председательством генерала Груши, которому великий герцог Клеве-Бергский, он же маршал Мюрат, поручил судить мятежников, взятых с оружием в руках. Верховная хунта, то есть испанская сторона, представлена в ней генерал-лейтенантом Хосе де Сексти. Эмманюэль Груши, чья небрежность семь лет спустя станет причиной катастрофы при Ватерлоо, — человек, весьма поднаторелый по части репрессалий: в его послужном списке черными буквами значатся пожар Стреви и казни в Фоссано во время пьемонтского восстания 1799 года. Что же касается Сексти, то он с первой минуты решил самоустраниться, предоставив французам решать судьбу пленников, которых ведут со связанными руками, по одному или малыми группами, но которых не выслушивают и более того — не видят судьи. Груши и его офицеры, превратившиеся в членов трибунала, холодно и бесстрастно решают одну судьбу за другой, вынося смертные приговоры, торопливо оформляемые секретарями. А когда миротворцы, обходившие улицы со словами «Мир! Мир! Все улажено!», возвращаются по домам, уверившись в том, что их убогое посредничество восстановило в Мадриде спокойствие, отделавшиеся от этой докуки французы усиливают размах арестов, и убийства, теряя черты случайности, обретают характер неотвратимого и планомерного возмездия.

Первыми, кому доводится испытать эту беспощадность на себе, становятся запертые в подвалах Сан-Фелипе пленные, к которым сию минуту присоединились печатник Космэ Мартинес дель Корраль, взятый у себя дома, на улице Дель-Принсипе, слесарь Бернардино Гомес, 26 лет, пекарь Антонио Бенито Сиара, 30 лет, арестованный невдалеке от Пласа-Майор. Покуда французский патруль вел двоих последних к месту заключения, встретившийся с ними разъезд испанских конногвардейцев предпринял попытку освободить арестантов. Последовали ожесточенная перепалка и пререкания, к французам подоспело подкрепление, и испанцам в итоге ничего не осталось, как отступить, не добившись толку. Сейчас пленные сидят под замком, и французский унтер-офицер уже представил список содержащихся в этой камере, где помимо трех вышеперечисленных значатся еще учитель фехтования Висенте Хименес, счетовод Фернандес Годой, рассыльный Морено, юный слуга Бартоломе Печирелли и прочие, общим числом девятнадцать душ. Генерал Груши подписывает смертные приговоры, даже не читая, а генерал Сексти не возражает против этого ни единым словом. И через минуту осужденных, к несказанной печали друзей и родственников, осмелившихся стоять на улице, уводят в кольце штыков на Буэн-Сусесо. По дороге — весьма, надо сказать, недолгой — они минуют заполненную пехотой и орудиями Пуэрта-дель-Соль, где на мостовой в огромных лужах засохшей крови валяются лошади со вспоротым брюхом — память об утренней схватке.

— Нас всех убьют! — кричит неаполитанец Печирелли людям, встретившимся процессии возле Марибланки. — Эти сволочи ведут нас убивать!

Сдержанный ропот отчаянья и протеста, прокатившийся по всей веренице осужденных, подхвачен бредущими в отдалении родными и друзьями. На крики и плач прибегают другие французы — они оттесняют толпу, прикладами гонят связанных людей дальше, в Буэн-Сусесо, а там солдаты заводят осужденных в одну из пустующих комнат, обыскивают их, отбирая то немногое, что представляет какую-то ценность, снимая хорошую одежду, если та еще каким-то чудом осталась на них. Затем четверками выводят в подвал, ставят к стенке, и полувзвод фузилеров расстреливает их в упор. Грохоту залпа отзывается отчаянный крик тех, кто ожидает снаружи или в коридорах дворца.

* * *

Казни в Буэн-Сусесо знаменуют начало организованного, систематического истребления, предписанного герцогом Бергским вопреки тому, что он сам обещал хунте. После трех пополудни сухой ружейный треск, предсмертные крики жертв и гогот палачей вгоняют в столбняк тех немногих смельчаков, что решаются выйти в поисках сведений о родных и близких в окрестности Буэн-Ретиро и Пасео-дель-Прадо. Аллея и пустырь между монастырем иеронимитов, фонтаном Сибелес, оградой обители Иисуса Назорея и Пуэрта-де-Аточа превращены в обширное место казни, где по мере того, как день клонится к вечеру, все выше громоздятся горы трупов. Расстрелы, утром начавшиеся словно бы самопроизвольно и стихийно, сейчас проводятся по приговорам и продлятся до ночи. Только с Прадо могильщики наутро вывезут девять телег с трупами — число казненных огромно. Среди них и сапожник Педро Сегундо Иглесиас, выданный соседом после убийства французского солдата, Дионисио Сантьяго Хименес, паренек из обслуги загородной королевской резиденции в Сан-Фернандо, толедец Мануэль Франсиско Гонсалес, кузнец Хулиан Дуке, лотерейщик Франсиско Санчес де ла Фуэнте, житель улицы Пьемонте Франсиско Иглесиас Мартинес, слуга-астуриец Хосе Мендес Вильямиль, рассыльный Мануэль Фернандес, погонщик мулов Мануэль Сарагоса, 15-летний Грегорио Ариас Кальво — единственный сын плотника Нарсисо Ариаса, стекольщик Мануэль Альмагро Лопес, Мигуль Факундо Ревуэльто, 19-летний садовник из Гриньона, приехавший в Мадрид вместе с отцом и бок о бок с ним сражавшийся утром. Расстреляны и другие несчастные, не принимавшие участия в боях, — каменщики Мануэль Ольтра Вильена и сын его Педро Ольтра Гарсия, взятые у Пуэрта-де-Алькала, когда оба, не обращая внимания на происходящее вокруг, направлялись за город на работу.

* * *

— Sortez! Все на выход!