Артуро Перес-Реверте - День гнева

• Название: День гнева
• Автор: Артуро Перес-Реверте
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37584-4

Роман «День гнева» посвящен краеугольному событию испанской истории — мадридскому восстанию 2 мая 1808 года против Наполеона, безжалостно подавленному французскими войсками и послужившему толчком к долгой Франко-испанской войне и возрождению испанского самосознания; восстанию, известному всему миру по картине Ф. Гойи «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». С непревзойденным мастерством Перес-Реверте разворачивает перед читателем панораму охваченного бунтом города, любовно выписывает каждый листок и камень, каждое действующее лицо — каменотесов и прачек, придворных и офицеров гвардии, благородных дам и страстных кавалеров…

---

Мичман Эскивель, с балкона почтамта наблюдавший все это, шлет срочное донесение военному губернатору Мадрида дону Фернандо де ла Вера-и-Пантохе: положение ухудшается, Пуэрта-дель-Соль заполнена возбужденными людьми, есть убитые, а сам он ничего сделать не может, потому что его людям по приказу свыше не выдано патронов. Довольно скоро приносят ответ — справляйтесь сами, как можете, а если нет патронов, пошлите за ними в свою казарму. Эскивель, мало на что надеясь, отправляет туда другого солдата, однако боеприпасы, как и следовало ожидать, не прибудут никогда. Несколько пав духом, он приказывает запереть парадный вход, если же толпа выломает двери и ворвется в здание — открыть подвалы, где сидят французы, и выводить их на улицу черным ходом. Сам же возвращается на балкон и отмечает, что опустевшая было площадь, с которой люди по Калье-Майор и улице Арсеналь стекались ко дворцу, вновь заполняется мечущейся толпой. И слышит крики: «Там лягушатники лупят картечью по всем без разбора».

* * *

Капитан Марселен Марбо, встревоженный пушечными залпами и ружейной пальбой, доносящимися со стороны дворца, торопливо довершает туалет, пристегивает саблю, скатывается вниз по лестнице, крича испанцу-дворецкому — капитана определили на постой в небольшой особняк рядом с площадью Санто-Доминго, — чтобы поскорее седлали его коня и выводили в патио. Он уже собирается вскочить в седло и помчаться во весь опор на недальнюю площадь Гримальди, названную так по имени дворца, где сейчас находится ставка маршала Мюрата, но тут появляется хозяин дома — советник трибунала Индий дон Антонио Эрнандес. Одет он на старинный манер — в полукафтане поверх тафтяного камзола, но седеющие волосы уже не пудрит. Увидев, что его постоялец сам не свой, но собирается во что бы то ни стало на улицу, советник с дружеской заботой удерживает его за руку:

— Если выйдете, вас убьют… Ваши соотечественники сегодня на площади стреляли в народ. Весь город вверх дном, французов бьют всюду, где встретят.

Марбо не без растерянности вспоминает о больных и беззащитных солдатах в лазаретах, об офицерах, квартирующих в частных домах по всему Мадриду.

— Нападают на безог'ужных?

— Похоже на то.

— Тг'усы!

— Напрасно вы так считаете. Каждый находит свои резоны — или, по крайней мере, считает, что находит, — поступать так или иначе.

Марбо не склонен в эту минуту оценивать чьи бы то ни было резоны. И уговорам поддаваться не намерен. Место его — рядом с Мюратом, на кону стоит его офицерская честь, решительно заявляет он Эрнандесу. Прятаться в подполе, как крыса, не станет и пусть с боем, но постарается пробиться в штаб. Хозяин, покачав головой, подводит его к решетчатому оконцу в воротах, откуда видна улица:

— Взгляните. Там самое малое человек тридцать с мушкетами, палками и ножами… Вы и шагу не успеете сделать.

Капитан хрустит пальцами; он близок к отчаянью. Советник, разумеется, прав. Тем не менее Марбо движет столь свойственная молодости отвага. Блуждающими глазами глядя на своего амфитриона, он благодарит его за гостеприимство и любезный прием. Потом снова требует коня и сжимает рукоять сабли.

— Оставьте коня здесь, спрячьте саблю в ножны и ступайте за мной, — чуть поразмыслив, говорит дон Антонио. — У вас больше шансов выбраться пешим, нежели верхом.

И достойный советник, уговорив сначала капитана набросить плащ поверх мундира, так предательски бросающегося в глаза, со всеми предосторожностями выводит постояльца в сад, через дверку в стене — на улицу, а потом кружным путем, узкими переулками провожает до угла улицы Релох, соседствующей с дворцом Гримальди, — сам при этом идет на несколько шагов впереди, чтобы убедиться, все ли в порядке, — и там целым и невредимым передает Марбо французским часовым.

— Испания — место опасное, — говорит он на прощанье, пожимая ему руку. — А сейчас и подавно.

…Пять минут спустя капитан Марбо уже входит во дворец. Ставка его высочества великого герцога Бергского напоминает разворошенный муравейник: в залах и салонах толпятся генералы и офицеры, снуют, появляясь и исчезая, курьеры с донесениями, и в этой суетливой взвинченности угадывается подспудная тревога. На первом этаже, в библиотеке, где мебель сдвинута по углам, чтобы хватило места расстелить карты, разложить бумаги, у стола Марбо видит маршала Мюрата во всем блеске и великолепии нарядного гусарского доломана, густо расшитого золотом галунов, позументов и бранденбуров, в сиянии лакированных ганноверских сапожек, однако против обыкновения — хмурого и мрачного. Вокруг стоит его штаб — Монсей, Лефевр, Арисп, Бельяр, вьются адъютанты, ординарцы, порученцы и прочая свита. Цвет Великой армии, самые сливки ее, краса и гордость Империи, которая не промотала и не расточила бесценное наследство Французской Республики — самых даровитых во всей Европе генералов, самых толковых офицеров, самых храбрых солдат. И есть ли тому доказательство лучшее, нежели сам Мюрат, в 1792 году носивший сержантские нашивки, а всего шесть лет спустя надевший эполеты дивизионного генерала? Впрочем, маршал, сколь ни редкостно его бесстрашие, сколь ни велико умение одолевать препятствия на пути к цели и добиваться результатов, напрочь лишен способностей к хитроумному искусству дипломатии, равно как и не страдает излишком учтивости.

Пожаловали наконец, Марбо! Где вас черти носят?

Молодой капитан, став навытяжку, бормочет какие-то неубедительные и нечленораздельные извинения, но тотчас смолкает, прервав объяснения, которые на самом деле никого особо не интересуют. Видно с первого взгляда, что маршал пребывает в самом отвратительном состоянии духа.

— А скажет мне наконец кто-нибудь, куда запропастился Фредерик?

В эту самую минуту, почти столкнувшись с Марбо, входит полковник Фредерик, командир 1-го гренадерского полка императорской гвардии. Он в круглой шляпе, утренней домашней куртке — одним словом, в партикулярном платье, ибо получил известие о волнениях, когда принимал ванну, и не успел одеться по форме. В руке у него сабля, принадлежавшая корнету конных егерей, растерзанному толпой у порога дома, где полковник квартировал. Выслушав его рапорт, маршал гневается еще сильней.

— А куда, интересно знать, провалился Груши, будь он проклят? Ему давно уже пора было перебросить от Буэн-Ретиро кавалерию!

— Местонахождение генерала Груши, ваше высочество, пока установить не удалось.

— Тогда вызовите Приве!

— Генерала Приве также не можем найти.

— В таком случае — Домениля! Черта, дьявола, кого угодно!

Маршал вне себя. То, что замышлялось как стремительная, беспощадно-жестокая, а потому действенная карательная операция, перестало повиноваться его воле. Ежеминутно докладывают о новых и новых очагах мятежа, вспыхивающих по всему городу, о беспрестанных нападениях на французов, о неуклонно возрастающих потерях. Только что подтвердилось, что погиб сын генерала Леграна — подумать только, юному и многообещающему лейтенанту гвардейских кирасир проломили череп молотком, брошенным с балкона, перешептываются подавленные штабные, — что тяжело ранен полковник гвардейских жандармов Жакен, а командующий артиллерией генерал Ларибуазьер, равно как и еще полсотни высших и старших офицеров наглухо заперты в домах, отведенных им на постой, и выйти оттуда не имеют возможности.

— Гренадерам морской пехоты оцепить этот дворец, моим баскским егерям — площадь Санто-Доминго! Фредерик, возьмите два батальона фузилеров, перекройте выходы с дворцовой площади на Альмудену и Платерию! Полезут — огонь! Огонь и огонь! Никакого снисхождения! Задайте им жару всем — всем, без различия пола и возраста! Ясно? Никого не щадить!

Склоняясь над расстеленным на столе планом Мадрида — испанским, отмечает наблюдательный Марбо, снятым двадцать три года назад Томасом Лопесом, — маршал повторяет свои приказы вновь прибывшим. Замысел операции, разработанной несколько дней назад, состоит в том, чтобы, соединив в испанской столице двадцать тысяч штыков из предместий и пригородов с десятью тысячами уже имеющихся там, запереть все крупные проспекты, занять площади и другие ключевые позиции, рассечь город на части, отъединенные друг от друга, и таким образом исключить передвижение мятежников из квартала в квартал.

— …Маршруты следования пехотных колонн: первая — из Эль-Пардо через Сан-Бернардино, вторая — из Каса-де-Кампо по мосту и улице Сеговия через Пуэрта-Серрада, третья — по Эмбахадорес и четвертая — по улице Аточа… Драгуны, мамелюки, конно-егерские и конно-гренадерские части из Буэн-Ретиро выдвигаются по Алькала с выходом на проезд Сан-Херонимо, а генерал Риго с тяжелой кавалерией — от Карабанчелес через площадь и улицу Толедо… Оседлаете проспекты, перекроете выходы из казарм и соединитесь на Пласа-Майор и Пуэрта-дель-Соль. Если надо будет держать северную часть города, пустим еще две колонны — остатки пехоты из казарм Графа-Герцога и войск, которые размещались в треугольнике Чамартин — Фуэнкарраль — Фуэнте-де-ла-Рейна… Всем ясно? Тогда шевелитесь! Но сначала, господа, сверим часы. Ровно через час, то есть в половине двенадцатого, крайний срок — к полудню, все должно быть завершено. Ноги в руки, господа! Так, а вы, Марбо, слушайте внимательно! Вам надлежит вот что…