Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

• Название: Трагедия казачества. Война и судьбы-5
• Автор: Николай Тимофеев
• Издательство: Невинномысск
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-89571-054-9

Разгром казачества и Русского Освободительного Движения был завершен английскими и американскими «демократами» насильственной выдачей казаков и власовцев в руки сталинско-бериевских палачей, которым досталась «легкая» работа по уничтожению своих противников в застенках и превращению их в «лагерную пыль» в ГУЛАГе. Составители сборников «Война и судьбы» сделали попытку хотя бы отчасти рассказать об этой трагедии, публикуя воспоминания участников тех событий. Они рассматривают серию сборников как своеобразное дополнение и продолжение исследовательской работы генерал-майора, атамана Кубанского Войска В.Г. Науменко «Великое предательство», имеющей непреходящее значение.

Ряд неизвестных или до сих пор замалчиваемых сведений об участии в войне казачьих и русских формирований на стороне национал-социалистической Германии будут интересны для читателя, увлекающегося историей.

Серия сборников «Война и судьбы» приурочена к 60-летию окончания Второй Мировой войны и посвящается казакам и другим участникам Русского Освободительного движения, павшим в боях за освобождение России от тоталитарного коммунистического засилья, погибшим от рук западных «дерьмократов» при насильственных выдачах, а также казненным и замученным в большевистских застенках, тюрьмах, лагерях и ссылках.

ВЕЧНАЯ ИМ ПАМЯТЬ!

Составитель: Н.С. Тимофеев

---

Кто-то соглашался, кто-то нет. Я, например, от аттестации отказался и, как оказалось впоследствии, поступил правильно, хотя мотив моего отказа может показаться странным. Мне предлагали чин «техник-лейтенант административной службы» (так аттестовали всех старших бухгалтеров), а мне хотелось получить производственный чин, но обращаться снова к Казьмину, чтобы перейти в нормировщики (их аттестовали как производственников) я, будучи на него обижен, не хотел. Потому отказался совсем.

Однажды, находясь в Циммермановке, где было почтовое отделение, я отправил матери 500 рублей. Для меня это было необременительно, так как я получал 2300 рублей в месяц, но, как мне рассказывали потом, этот перевод вызвал в станице настоящий переполох. Моя мать работала рядовой колхозницей, а такие трудяги зарабатывали в год 200–300 трудодней, а по ним по истечении отчетного года начисляли по 10–12 копеек деньгами за трудодень. Итого 20–30 рублей. За год! Конечно, на трудодни начислялись еще и пшеница, и кукуруза, и растительное масло, но денег практически не платили. И тут такие деньги! Мать устроила небольшую вечеринку (для знакомых баб), и каких только разговоров там не было. Как же, человек на каторге, и такие деньги присылает. Хоть посылай на такую каторгу мужей да сыновей.

Пятьдесят третий год — год больших событий. Вот и очередное событие огромной важности для страны: арест Берии. Получилось так, что мы с Володей узнали об этом первыми. Идем через вахту, я хочу посмотреть селекторный журнал, но не могу его взять, он в руках у дежурного, который как раз принимает сообщение и записывает его.

Читаю. Господи, Боже мой! Может ли такое быть? Если и были какие разговоры на эту тему, то только о том, что Берия скорее всего станет председателем Совета Министров вместо Маленкова.

Идем мимо казармы охраны.

— Давай зайдем, — говорю. — Расскажем.

Заходим в дежурку, где хранится в стойках оружие и круглосуточно находится вооруженный дежурный. Но стене большой портрет Лаврентия Павловича. Дежурный ефрейтор с приятелем рассказывают друг другу что-то смешное.

— А что это у вас этот мерзавец висит? — говорю я ефрейтору, показывая на портрет. — Снять надо к черту.

Тот остолбенел, уставился на меня мертвыми глазами, но через минуту ожил, что-то шепнул своему приятелю, и тот исчез. Еще через пару минут послышался грохот многих сапог, и в дежурку быстрым шагом вошел командир роты охраны, старший лейтенант и с ним человек пять солдат.

— Что здесь происходит?

— Да я вот говорю дежурному, что портрет снять надо, — отвечаю я, — а он чего-то молчит.

— Вы что, пьяны? Или с ума сошли?

Тем временем мы видим, что нас двоих фактически окружили и что от двери и от окна мы отрезаны. И я уже вижу, что шутка зашла слишком далеко. Надо выкладывать карты.

— Сейчас по селектору передали, что Берия арестован, как враг народа. И с ним еще кто-то, в основном из МВД.

Теперь уже его очередь остолбенеть, и все повторяется, как с ефрейтором. Начальник охраны посылает сержанта на вахту, тот возвращается и что-то говорит ему на ухо, но новость настолько невероятная, что он, отдав приказ «Всем оставаться на своих местах», что, видимо, означает: не выпускать нас из казармы, сам бегом отправляется к зоне.

Бегом и возвращается.

— Снять портрет! Иванов, Петров! Всех офицеров сюда! Сидоров, поднимай роту по тревоге!

— Что же вы, ребята? — примирительно говорит он нам, выходя из казармы. — Не могли мне первому потихоньку, без такого шухера, сказать.

— Так мы и пришли сказать, — бессовестно вру я, — потому и зашли в дежурку. Вас там не оказалось, мы и сказали ефрейтору, чтобы он вам передал. Тот с перепугу и поднял шум.

Часа через два начальник строительства провел селекторное совещание со всеми начальниками отделений с колонн, причем оно было настолько секретным, что при его проведении из помещений выгонялись селектористки, а где их не было, как у нас, так даже дежурные надзиратели.

Вечером Утехинский собрал всех нас и рассказал о событиях в Москве, конечно, далеко не все, что он знал из проведенного совещания, предупредил о секретности, но тут же сам сказал, что арест Берии и его соратников все равно утаить от заключенных не удастся.

Так и случилось: на следующий день все уже знали об этих событиях, и они радовали всю «контру», так как всегда считалось, что главным палачом по 58-й статье был именно Берия.

Даже разговоры об амнистии снова оживились.

Через некоторое время еще одна оглушительная новость. Совет Министров СССР рассмотрел состояние ГУЛАГа как производственного предприятия и, учитывая сокращение в нем количества заключенных вдвое, принял решение о прекращении работ на многих стройках. В перечне этих строек значилась и железная дорога Комсомольск — Победино. Через неделю мы получили приказ Нижне-Амурлага о консервации строительства. У меня в трудовой книжке так и написано: «Уволен в связи с консервацией строительства». В этом приказе указывалось и об эвакуации сотрудников стройки. Легко сказать — эвакуация, а ведь нужно ликвидировать стройки длиной 500 километров, убрать 30 тысяч заключенных, куда-то деть огромное количество материальных ценностей, подготовить здания и сооружения на консервацию во избежание их разрушения и повреждения. Приказ-то о консервации, что говорило о последующем возобновлении строительства. Сейчас в газетах появляются сообщения о желательности строительства железной дороги на Сахалин, но прошло 50 лет со времени нашей «консервации», и все по сути дела надо делать с нуля. Одновременно неофициально было дано понять, что большинству и офицеров, и гражданских сотрудников следует ожидать увольнения.

Заключенные, охрана и часть холостых офицеров снова ушли через болото; осталось человек тридцать пять, включая и женщин, и детей. Перебираться через болото, с багажом или даже просто с вещами было невозможно.

Из Циммермановки всех успокоили, заявив, что увольнение будет оформляться только там, в Циммермановке, и поэтому до тех пор, пока мы будем находиться в Хальдже, зарплата всем будет начисляться. Сразу нашлись остряки, которые выразили согласие сидеть здесь до зимы, до тех пор, пока снег и мороз позволят устроить зимник, пригодный для вывоза людей и имущества.

Новый приказ: всех, кто не может самостоятельно добраться до Циммермановки, будут подбирать курсирующие по Амуру баржи. До Амура добираться собственными силами, на вьючных лошадях, организованными группами. Сигналы на берегу подавать такими-то ракетами. Снова собрал всех Утехинский. Приказ понятный, но как добираться до Амура? Топографических карт у нас нет, кроме проекта трассы, местность трудная, горы, болота, скалы, наледи на северных склонах сопок. Можно запросто угодить всей оравой в какой-нибудь тупик, где и загинуть недолго.

Решаем: организовать три пары конных разведчиков, направить по трем направлениям и найти путь к Амуру, неважно, к населенному пункту или просто на берег. Одна пара — мы с Костей. Нам подбирают хороших лошадей и вооружают: у меня есть и ружье, и охотничий нож, Косте дают и то, и другое, а обоим вручают еще и по пистолету, которые мы прячем подальше. Зачем мы так вооружаемся? Я уже говорил, что по нашему третьему отделению всех амнистированных довозили до Комсомольска организованно и под охраной. А с берегов Татарского пролива таких отправляли своим ходом, в основном пешком, по тайге, уже выдав им документы, деньги и сухой паек на сколько-то суток.

И они шли, поодиночке или группами. Большинство из них было обыкновенными мужичками-фраерами, но было немало и откровенных бандитов, которые, когда быстро заканчивался сухой паек, занимались прямым грабежом местного населения, тем более что никакие местные власти никак не могли всей этой вакханалии воспрепятствовать. И наши лошади представляли для таких бандитских групп завидную добычу.

Утром весь народ собрался на проводы. Получилось, как на картине «Витязь на распутье»: одна пара направилась налево, вторая — прямо, а мы с Костей — направо. Путь был тяжкий, но я не буду его описывать. Большая неприятность была, когда лошадь Кости провалилась в наледь. Мы с огромным трудом вытащили ее изо льда, она некоторое время хромала, и мы опасались, что она сломала ногу. Но обошлось, и наше счастье, что когда она провалилась, Костя не сидел на ней, а шел сбоку.

К утру третьего дня мы вышли на лежневку. Это была старая лежневка, построенная в годы войны при прокладке первой очереди нефтепровода Сахалин — Софийское, описанной Ажаевым в «Далеко от Москвы». Лежневка была полуразрушенная, где — с насыпью гравия, где — без таковой. Бревна из лиственницы сохранились, бревна еловые в большинстве сгнили полностью или частично. Так что лежневка не была в полном смысле дорогой, но направление она указывала точно.