Виктор Георги - Путь на Грумант

• Название: Путь на Грумант
• Автор: Виктор Георги
• Издательство: "Карелия"
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1991

Это вторая книга мурманского журналиста Виктора Георги. Посвящена она уникальной морской экспедиции — походу на древних кочах к Шпицбергену, который организовал петрозаводский клуб путешественников-исследователей «Полярный Одиссей». Автор был в составе экипажа.

---

— Смотрите: вот наконечник гарпуна. А это обломок ножа, сделанный из черного роговика. Камень стал слоиться, и его, очевидно, бросили за ненадобностью…

С трепетом поднял я сколотую под тупым углом каменную пластину, которая, казалось, еще хранила тепло чьих-то рук. Нож привычно и удобно уместился в ладони. Пожалуй, им еще можно было бы, хотя и с трудом, распластать крупную рыбу, а если подточить, то и освежевать тюленя.

— Разбросанные здесь колотый кварц и горный хрусталь — не что иное, как древние резцы и отбойники, скребки и ядрища, — словно угадав мои мысли, сказал Никитин. — По этим признакам мы стоим на типичной северной стоянке людей, строивших свою индустрию на кварцевой культуре и на кости.

Определив для себя цель поиска, вскоре и я заметил выступающий из песка характерный каменный предмет. Им оказалась заготовка для топора или большого гарпуна, выполненная из серого шифера. Среди мелких жальцев гарпунов удалось обнаружить одно столь совершенное, что, уверен, любой сегодняшний мальчишка с удовольствием приспособил бы его наконечником к самодельной стреле…

Так в чем же уникальность стоянки Востра близ села Чапома? Почему именно сюда вновь через 16 лет после ее открытия вернулся уже не Никитин-археолог, а Никитин-писатель, пытающийся понять и связать воедино не поддающиеся пока объяснению каменные лабиринты Беломорья и петроглифы Онежского озера, наскальные изображения в низовьях реки Выг и загадочные могильники, о которых еще пойдет речь в этих заметках?

— Отличие данной стоянки от остальных в том, что здесь жили не протосаамы, а охотники на морского зверя, — рассказывает Никитин. — Похоже, что в целом на побережье Кольского полуострова мы находим остатки по меньшей мере двух народов, так как наконечники копий и гарпунов, таких, как на мысе Востра, пока нигде не обнаружены.

Во-первых, эти стоянки ближе к морю. Во-вторых, количество очагов во много раз больше, чем на месте одного сезонного поселения охотников-оленеводов. Здесь их около семидесяти. То есть на мысе обитала мощная группа людей, которая могла не бояться нападения чужаков. В-третьих, близость Горла Белого моря…

Тем временем мы поднялись на следующую, более высокую морскую террасу, откуда в обе стороны открывалось широкое лукоморье. Море дышало, и в белесом дневном мареве вода сливалась с небом, оставив линию горизонта где-то там, за пределом морского простора. Позади были длинные, трудные, но отнюдь не утомительные сутки пешего перехода, когда, спасаясь от гнуса, приходилось вышагивать километры по куйпоге, надеясь на чуть заметный встречный ветерок. Сюда же из тундры выбегали дикие олени: гордые быки и осторожные важенки с телятами уходили за сотни метров от берега и взбивали копытами соленую пыль прибоя… Так было, наверное, и сто, и двести, и тысячу лет назад. Но кем были те, кто в далекие времена вот так же любовались широким простором, стоя на берегу? Ответ на этот вопрос и искал А. Л. Никитин в своих археологических экспедициях, подобных походах по Беломорью, которые давали толчок к различным гипотезам, находящим свое отражение в писательской работе. О своих догадках он рассказывал мне короткими июльскими ночами на тоневых избушках под неумолчный шум ворочающегося за окном моря. Попробую пересказать услышанное.

Архангельский археолог А. А. Куратов, давний друг Никитина, произвел однажды разборку одной из каменных куч в кольце лабиринтов на Большом Заяцком острове Соловецкого архипелага. Примерно на глубине полуметра от поверхности археолог обнаружил темное пятно: немного песка, пронизанного тленом, как бы от давно сгнившего дерева, мелкие угольки и кусочек обожженной кости.

Кость оказалась человеческой. А вместе с ней лежали куски колотого кварца, совсем такие же, как на стойбищах неолитических охотников и оленеводов Терского берега. Получалось, что каменные кучи, а стало быть, и лабиринты создавали люди, пользовавшиеся кварцевыми орудиями, то есть приплывавшие на Соловецкие острова с Карельского или Терского побережий Белого моря. Люди эти должны были быть «морским народом», не боявшимся пускаться в далекие и опасные плавания. Предки саамов, обитатели летних стойбищ Терского берега, не были мореходами и не занимались сколько-нибудь активным промыслом на море. Единственно, кто действительно мог претендовать на эту роль, были загадочные обитатели стоянки Востра — первого доисторического поселения, открытого Никитиным.

— Еще раньше меня поразило на нем обязательное присутствие на земле возле каждого очага от одного до трех наконечников гарпунов, сделанных из сизоватого шифера или роговика, — рассказывает Андрей Леонидович. — Точнее, то были не сами наконечники, а их каменные жальца, которыми оснащались наконечники поворотных гарпунов, совершенно необходимых для охоты на зверя в открытом море. Это было, пожалуй, одно из самых больших открытий, сделанных нашей экспедицией. Почему? Потому что поворотный гарпун произвел, если можно так сказать, революцию в промысле морского зверя.

В эпоху палеолита гарпуны, которые дошли до нас, имели костяной наконечник, который крепился намертво к деревянному древку. Таким образом, каждый раз для поражения морского зверя требовалось несколько гарпунов. Больше того, они часто ломались. А поворотный гарпун позволяет оснащать себя последовательно любым количеством наконечников, которые остаются в теле зверя. Собственно говоря, именно такой гарпун и применяется до сих пор в китобойном промысле, только теперь пушка выстреливает не гарпуном, а его наконечником…

Так вот, на мысе Востра мы находим жальца поворотных костяных гарпунов, которые относятся, по моим подсчетам, где-то ко второму, а может, восходят и к третьему тысячелетию до нашей эры. Судя по всему, они одновременны с наскальными изображениями в Карелии, в районе реки Выг. Там очень много рисунков, связанных с охотой на морского зверя. Можно видеть изображения нерп, белух, в которых сидящие или стоящие в лодках охотники метают гарпуны.

На всех без исключения «каменных полотнах» один и тот же определенный тип судна с высоко поднятым форштевнем, с выступающим снизу наподобие тарана килем, предохраняющим судно от внезапного удара о камень. Суда легкие, широкие, маневренные, с высокими бортами, не боящимися морской волны. И представлены они двумя видами. Первый — большие суда, предназначенные, как можно думать, для дальних морских путешествий или охотничьих экспедиций. На них можно насчитать от 16 до 24 человек команды, и в этой повторяемости уже чувствуется определенная стандартизация. Второй вид — собственно промысловые суда, которые, как правило, несут на себе экипаж из трех, реже из двух или одного человека. И это особенно интересно, потому что на память сразу же приходят каменные очаги на мысе Востра, вокруг которых мы неизменно находим один, два, но, как правило, именно три жальца от наконечников гарпунов!

Кстати, открытие поворотного гарпуна приписывалось беринговоморским эскимосам и относилось где-то к концу первого тысячелетия до нашей эры. Теперь же можно сказать, что на Белом море подобный гарпун был известен по крайней мере на две тысячи лет раньше.

Итак, каждый из очагов стоянки Востра можно достаточно надежно связать с экипажем одной промысловой байдары, изображенной на скалах Выга. А это позволяет уже прямо отождествлять обитателей сезонного стойбища морских охотников на Терском берегу с художниками, изображавшими их морской быт на скалах Карелии.

Сезонный поселок на мысе Востра существовал долго, только так могло накопиться вокруг очагов столь большое количество потерянных или выброшенных предметов. А вот погиб он в одночасье и скорее всего от какой-то эпидемии или стихийного бедствия. Ведь у очагов остались лежать гарпуны и прочие предметы — ножи, топоры, шлифовальные плиты, на которые никто из современников не покусился. Поодаль от этого было еще одно подобное стойбище, значительно менее разрушенное, что дает возможность в будущем заняться его исследованием. На востоке Терского берега обитатели этих двух крупных стойбищ были явно пришлыми людьми, их родину следует искать восточнее и южнее — там, где были известны лабиринты и где находятся надежные свидетельства именно морских охотников.

— Андрей Леонидович, но где все же доказательства, что владельцы поворотных гарпунов, создатели наскальных изображений в Карелии были строителями лабиринтов? — задал я Никитину наивный вопрос. — Ведь среди тысяч рисунков не найдено ни одного, похожего на изображение каменной спирали!

— Да, на скалах Выга напрасно было бы искать изображения лабиринта, — продолжил рассказ Никитин. — Эти рисунки являют собой «зеркало живого», а лабиринты принадлежат миру трансцендентному, связывая собой мир живых и мир мертвых. Гораздо важнее увидеть то, что есть на самом деле. Всю ту морскую тематику, которая подтверждает догадку о существовании на Белом море высокоразвитой и, что особенно важно, единственной среди всех остальных культуры морских охотников и мореходов. Это ее создатели, отправляясь во все более далекие плавания, открывая для себя берега Северной Европы и осваивая их, приносили не только свое мореходное и кораблестроительное искусство, но также возводили лабиринты, магически связывавшие их через подземный мир с другими, уже построенными, и в первую очередь лабиринтами Соловецких островов…