Владимир Архангельский - Фрунзе

• Название: Фрунзе
• Автор: Владимир Архангельский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

В книге рассказывается о жизни и деятельности Михаила Васильевича Фрунзе — революционера, советского государственного и военного деятеля, одного из наиболее крупных военачальников Красной Армии во время Гражданской войны, военного теоретика.

---

Что-то дрогнуло в нем, он вдруг спросил Арсения: не подать ли царю прошение о помиловании? И когда увидел осуждающий взгляд, заторопился:

— Да так, по-нарошному! А потом бежать и бороться снова.

— Я не мог бы считать тебя товарищем! — сказал Растопчин.

— Ни в коем случае, Леонид! Коль уж суждено, надо умереть, как подобает революционеру! — Арсений обнял Башмакова.

— Прошу: как поведут на казнь, спойте все «Марсельезу»! Только не «Похоронный марш». Арсений, прошу!..

Приговор вошел в силу, Леонида увели в изолятор при строгом карауле. И только Арсений подходил к его «глазку» в двери — других не допускали. Осунулся Леонид, лицо посерело, глубоко ввалились воспаленные от бессонницы глаза.

Установили дежурство, чтобы не проспать, когда поведут Леонида на казнь. Ждали больше недели, но момент упустили. В одну из ночей словно бы он крикнул приглушенно, видимо с зажатым ртом: «Прощайте, товарищи!» Арсений утром не увидел Леонида в камере. Неужели казнили воровски?

Скобенников узнал у солдата 9-го гренадерского полка: повесили тайком, в каретном сарае, палач был в маске. Долго возился с петлей, перекинутой через потолочную балку. Башмаков закричал диким голосом:

— Да вешайте же скорее, сволочи! — и сам вскочил на табуретку.

Загудела взбешенная тюрьма.

Началось с польского корпуса. Арсений дал команду начать обструкцию, передал распоряжение в каторжный корпус. Грохот, стуки, «Марсельеза» и «Варшавянка» сотрясали стены. На решетках вывесили лоскутки красные и черные: они заменяли знамена борьбы и смерти.

Матросы и артиллеристы из Кронштадта и Свеаборга, сидевшие в централе, запели песню, разученную ими в дни восстания:

Борцы идеи, труда титаны,
Кровавой битвы час настает!
На баррикады! За раны — раны!
За гибель — гибель! Смерть — за гнет!
И вся тюрьма дружно подхватила припев:
Тяжкий млат, куй булат.
Твой удар родит в сердцах пожар.
Пыл борца жжет сердца!
Вставай, народ! Сигнал на бой зовет!

Ломали табуреты, скамейками били в решетки, кулаками — в двери! Проклятье, проклятье!

Губернатор дал приказ — прекратить обструкцию силой. Начальник тюрьмы Парфенов вывел во двор военный караул. Сибиряки из 9-го гренадерского развернулись шеренгой перед окнами.

Арсений ухватился за решетку:

— К окнам, товарищи! На подоконники!

Весь второй этаж польского корпуса встал у окон против караула.

— Освободите окна! — крикнул Парфенов. — Счет — до трех!

Но никто не смалодушничал.

— Раз! — послышалась команда внизу. И сейчас же кто-то запел: «Вы жертвою пали…»

— Прекратить! — гневно крикнул Арсений. — С окон не слезать, о смерти не петь!

— Два! — отсчитывал Парфенов.

Растопчин ярко описал эти трагические минуты:

«Руки сжали прутья решетки. Но взгляд уже обращен за пределы тюрьмы. Зрительная память, как фотографический аппарат, четко фиксирует то, что видят в последний раз глаза. Там, далеко, за Клязьмой, заштрихованная косыми нитями дождя, уходит за горизонт черно-синяя туча с густыми, клубящимися как пена белыми краями. На ее фоне белеет колокольня, к которой жмутся крестьянские избы, окруженные пестрыми полосами пашен. Искрами сверкают на кресте сельской колокольни вырвавшиеся из-за тучи солнечные лучи.

Взгляд поднимается к высокому чистому небу. В бездонной синеве его спокойно плывут стайки снежных облаков с тающими прозрачными краями.

Рождается ощущение связи с этим бесконечным движением в незнающем границ просторе.

Резкий звук команды возвращает к земле:

— Отставить! К ноге! — и сразу же: — Налево, за мной!

Быстрый топот солдатских шагов, глухой грохот их по лестнице, лязг засовов и… тишина!»

Из двух камер взяли людей в карцер. По остальным клеткам передавалась команда Арсения:

— Обструкцию прекратить, но шуметь; о товарищах хлопочем, они скоро вернутся!

Действительно, они возвратились через два часа. И хоть запретили всем прогулки, это была победа. Арестованные выполнили последнюю просьбу Леонида Башмакова: вспомнили о нем не «Похоронным маршем», а призывом к борьбе.

Были еще две попытки побега.

В одной участвовали матросы из Свеаборга. В чудовищных условиях делали подкоп под тюремную стену. И почти довели дело до конца. Но случилась беда: проезжал по тюремному двору грузчик с тяжелым возом дров и провалился в траншею подкопа, не закрепленную подпорками.

Затем копали из столярной мастерской: долгие шесть месяцев, изо дня в день; и Арсений с пятью товарищами лежал на сырой земле, выбирал грунт руками, пока не заболел воспалением легких.

Копали глубоко, чтоб не повторилась ошибка предыдущей попытки. И когда добрались до стены и стала столь близкой желанная воля, один из уголовников предал подкопщиков. Арсения и его товарищей заковали в ножные и ручные кандалы. А воспаление легких скоро перешло в туберкулезный процесс.

Сменили начальника тюрьмы Парфенова. Приехал на его место известный палач Псковского каторжного централа и петербургской пересыльной тюрьмы Гудима. По всякому поводу начались зуботычины, карцер, кандалы, розги.

Протесты заключенных вызывали лишь ожесточение у стражи. Из камер политкаторжан ежедневно выносили покойников. Но страшнее смертей были психические заболевания. «Заболевший начинал кричать целыми часами, а то и днями, пока не срывал голос. Этот дикий вопль преследовал тебя всюду. Затыкаешь уши, но крик все равно звенит в ушах и все давит и давит… пока не начинает мутиться сознание. Едва сдерживаешься, кусаешь руки и губы, чтобы самому не завыть таким же страшным воем… Никакими словами невозможно описать переживания здорового человека, слушающего этот леденящий душу вой», — вспоминал Иван Козлов, сидевший одно время вместе с Арсением.

На палача Гудиму надо было найти управу.

Кое-как ухитрились передать на волю весточку о кошмарном быте в централе. Большевистская фракция Государственной думы потребовала создать комиссию для проверки жалобы политзаключенных. И вскоре его убрали. А дух в этом палаче надломил Арсений.

Об этом оставил свидетельство Иван Козлов.

Как-то Гудима появился в сопровождении помощников и тюремных надзирателей в час прогулки заключенных. Раздалась необычная команда:

— Смирно! Шапки долой!

«Мы громко засмеялись и продолжали заниматься своим делом.

Гудима рассвирепел.

— Вызвать солдат! — приказал он.

Когда солдаты пришли во двор, Гудима дал команду:

— Ружья на прицел!

Защелкали затворы винтовок. Мы бросились в разные стороны и попрятались за стены корпуса. На опустевшей площадке перед солдатами остался один Арсений. Выставив больную ногу несколько вперед, он бесстрашно глядел на тюремщиков, готовый принять смерть, но не отступить ни на шаг.

— Кто это? — спросил Гудима.

— Это Фрунзе! — ответил помощник начальника.

— А-а, знаю! — со злорадством ответил Гудима. — В него стрелять не нужно. — И ушел в сопровождении своей свиты».

Но хрен редьки не слаще: заменили Гудиму Синайским. Этот действовал тише, но зверств почти не поубавилось. И только вмешательство старосты иногда избавляло того или другого товарища от бессмысленных надругательств над личностью.

Шли месяцы, и «дело» шло.

Миновал год. Давно было сообщено брату Константину: «Имя мое открыто, привлекают по 126 статье и — по другому делу — по статьям 127, 129, 103. Содержат строго». Речь шла о том, что он раскрыт в качестве крупного партийного работника Иваново-Вознесенского союза РСДРП, и власти пытаются доказать его причастность к делу о покушении на Перлова.

В первых числах декабря 1907 года пришло неприятное известие из Санкт-Петербурга: 22 ноября его уволили из института «за неявку на занятия и за невзнос платы за обучение». Но, видимо, была и другая подоплека. Министра торговли Тимирязева строго запросил всесильный временщик Столыпин: «Что это у вас за студент Фрунзе в столичном Политехническом институте?» И Тимирязев услужливо сообщил, что таковой уже отчислен.

12 марта 1908 года стали слушать дело о покушении на Перлова. Обвинялся один Павел Гусев. Заседание вела Московская судебная палата, по особому присутствию, с участием сословных представителей, в городе Владимире, в здании окружного суда. Председатель — член палаты С. Мальцев, члены суда — Н. Демонси, Д. Стрептоухов и Д. Ремизов. Сословные представители владимирский уездный предводитель дворянства А. Протасьев, городской голова М. Сомов и староста Богословской волости И. Челышев. Прокурор А. Лопатин, присяжные поверенные Эрн и Ордынский.

Первое заседание длилось пятьдесят пять минут. Павел Гусев подтвердил, что получил копию обвинительного акта, список судей. И что свидетели его на месте. Но виновным себя не признал.