Евгений Боушев - Сердце капитана

• Название: Сердце капитана
• Автор: Евгений Боушев
• Жанр: Современная проза

---

— Расходитесь по домам, тунеядцы! — орет Шельма. — Один черт, ничего не делаете!

Дома я подкрепляюсь термоядерным супом и сам звоню Алисе. Теперь не отвечает и она. Семейное.

Интересно, если Галилей и впрямь куда-то запропастился, как я смогу выспаться? Ведь завтра пятница…

ПЯТНИЦА

И снова утро.

Будильник в телефоне орет как ракета-носитель «Энергия» за две секунды до отрыва. Ба, да тут еще и сообщение какое-то пришло! С неопределившегося номера. Пустой экран без текста.

Господи, как мне надоели твои шутки. Хоть бы раз поведал что-нибудь вразумительное.

На раскопе оживление: наконец-то нас посетили начальники. Их двое — толстый и тонкий. Причем толстый маленького роста, а тонкий — выше на голову самого высокого берсеркера. Обоих зовут Никитами Сергеевичами. Они стоят за спиной у Шельмы и смотрят, как он откупоривает бутылку водки. В раскоп эти ультра-специалисты уже заглянули, покрутили носом и решили, видимо, что нет ничего более срочного и важного, чем опохмелиться.

Рабочие робко жмутся поодаль. Пришедшие раньше делятся новостями с пришедшими только что. Подхожу.

— Покрутили носом, буркнули «вот бля» и пошли пить водку, — говорит кто-то.

— А насчёт скелета что-нибудь говорили?

— Сказали «ерунда, бывает». Думали, что у нас какое-нибудь чумное захоронение, а тут пара косточек да булыжники.

— Да, бывает.

— Ничего себе — бывает!

Улучив момент, когда Шельма с одним начальником уходят на другую сторону раскопа, я наклоняюсь ко второму и спрашиваю:

— А вас не настораживает такое странное захоронение?

— А чем оно странное? — удивляется московский специалист.

— Ну… Скелет засыпан булыжниками. Вокруг пепел, нет личных вещей, и ног тоже нет…

— А ты как думал? Что он будет ждать тебя под слоем дёрна с чемоданом редких находок? — смеется дядя Никита.

— Я…

— Ну и что, что у него нет ног! Да у него вообще половины туловища могло не быть! Ты думаешь, собаки только вчера появились?

— Ну…

— Херня это всё, ребята. На научном языке такое называется «сцена, возникшая в результате взаимодействия маловероятных обстоятельств и климатических условий». Копайте дальше.

— Ясно.

— Мы думали, что у вас тут кости чумные — вот тогда была бы свистопляска. Бактерии чумы могут оставаться в активном состоянии сотни лет! А тут у вас мудак какой-то.

Он уходит к Шельме с тёзкой, и через минуту они громко хохочут. Шельма показывает мне зубы. Это означает: «будешь выёбываться — съем».

Он может. Никто не может, а он — может.

А после работы, когда весь наш раскопный люд разбредается кто куда, Шельма неожиданно подходит ко мне.

— Почему сначала мне не сказал? Не доверяешь?

— Да.

— Ясно. — Он неожиданно садится на остатки фундамента и жестом приглашает меня. — Говорят, у тебя недавно подруга покончила жизнь самоубийством?

— Кто говорит?

— Люди.

— Понятно.

— Как ты после?

— Прыгаю от радости.

Шельма морщится.

— Ладно, извини.

У меня в кармане жужжит мобильник. Шельма собирается и уходит. А я тупо смотрю на чёрную пластмассовую коробочку, которая голосом Алисы говорит:

— Капитан! Приходи сегодня в гости. Мне очень страшно одной.

И ещё:

— Ты нужен мне.

ТО ЛИ

Поднимаюсь по лестнице на пятый этаж, Алиса уже ждет возле раскрытой двери. Глаза у неё красные. Я хочу поздороваться, но она вдруг зажимает мне рот рукой и втаскивает в квартиру. Все планы вести себя как айсберг мигом летят к чертям, потому что Алиса закрывает дверь на цепочку и кидается мне на шею. Меня пробивает пот, и я чувствую, как за шиворот мне стекают её горячие слезы.

— Нет второй день… все с ума посходили… господи, неужели опять вот так… не надо, не надо, пожалуйста!

Не понимаю ни слова, но ситуация ясна: надо что-то делать. Причём чем быстрее, тем лучше.

Сдираю с себя ботинки, снимаю через голову балахон, расстегиваю ремень на джинсах. Алиса обалдело глядит на меня.

— Иди и одевайся! — кидаю ей охапку своей одежды. Алиса машинально ловит и вопросительно хмурится.

— Ты заразила одежду своей истерикой. А у меня тут — киваю на балахон — большой заряд положительной энергии. Переодевайся и пользуйся. — Я говорю с жаром, пытаясь увлечь девчонку своим энтузиазмом. Прогон с одеждой — полная фигня. Чтобы отвлечься от назойливых мыслей, нужно заниматься любыми странными вещами.

Я стою перед Алисой, в трусах и футболке, и безумно жалею, что у меня кроме своей одежды не оказалось чего-то более радостного. Например, рождественского костюма кролика.

Алиса идет в другую комнату, а я влетаю на кухню и ставлю чайник. Сначала чай, потом портвейн, потом гитара и беседа. Ничего, я её поставлю на ноги.

— Ела сегодня? — кричу ей в комнату.

— Да, не волнуйся, — говорит Алиса и показывается в дверном проёме. Выглядит она презабавно.

Протягивает мне спортивные штаны:

— Ты тоже оденься — а то шляются тут по квартире полуголые мужики…

Отлично. Уже немного отпустило.

— А юбки нет? — шучу. — Выйдет отличная вечеринка в шотландском стиле!

Алиса очень по-детски улыбается, и я вдруг с ужасом осознаю, что готов напялить на себя хоть подвенечное платье, лишь бы эта улыбка не сходила с её лица.

Мы пьём чай, а Алиса уже в который раз пытается выразить ту самую сложную мысль, которая душила её в момент моего прихода.

— Помнишь, ты рассказывал мне о собаке в космосе? — спрашивает она.

— Помню, конечно.

— Я тогда всю ночь ревела.

— Из-за собаки?

— Из-за тебя. Я сразу почувствовала, что мы с тобой очень похожи. В последнее время я тоже ходила сама не своя, не знала, как жить дальше. А потом встретила твоего друга…

Я неожиданно заметил, что Алиса всё время избегает называть Галилея по имени.

— И всё начало налаживаться, — продолжает Алиса, — появился какой-то смысл.

Я знаю, что она скажет дальше. У меня в мыслях всё уже вполне сформировалось.

— А потом я увидела тебя. — Алиса встаёт и подходит к окну. У меня возникает странное ощущение — будто я сижу на полу в пустой тёмной кухне и разговариваю сам с собой.

— И? — спрашиваю я. Мне хочется быть грубым, но говорить получается только шепотом.

— Я увидела, что пытаюсь спрятать свои проблемы в бытовом счастье. В заботах о том, что приготовить на обед, как одеться для любимого. Ты пошёл другим путём…

Я подхожу и встаю рядом.

— Уверяю тебя, твой путь нравится мне гораздо больше.

— Неправда. Просто у меня не было столько силы. А теперь есть.

И Алиса совершенно спокойным движением кладет мне голову на плечо.

Ой-ей-ей, думаю я. Куда же мы катимся, за спиной пусть не лучшего, но, похоже, единственного друга?

Алиса, видимо, чувствует то же самое. Она убирает голову и поправляет волосы.

То ли небо, то ли земля,
То ли солнце, то ли луна,
То ли день, а то ли полночь,
То ли дверь, а то ли выход.

Мы стоим у тёмного окна, смотрим на пустой двор внизу и молчим. Я пытаюсь прогнать прочь внезапно охватившее меня чувство нежности и сам удивляюсь ему.

То ли было, то ли будет,
То ли мячик, то ли лужа,
То ли жив, а то ли зомби,
То ли лето, то ли осень.

Алиса смотрит мне в глаза — она совершенно не похожа на ту, другую. Я непроизвольно провожу по её щеке кончиками пальцев, прячу руку за спину. Голова забита долгими днями, полными пустоты и уверенности, что впереди — вакуум. Уверенность медленно тает.

То ли горе, то ли радость,
То ли жесть, а то ли нежность,
То ли лето, то ли зима,
То ли пуля, то ли выстрел.

Тёмный сосок, синие губы… Прыжок в ничто на кладбище. Я щурюсь, словно от яркого света. Алиса не отводит взгляд, только часто моргает.

То ли жить, а то ли сдохнуть,
То ли взять, а то ли кинуть,
То ли лечь, а то ли бежать,
То ли петь, а то ли молчать.

Я вижу и знаю, что Галилей, вопреки его заверениям, успел рассказать Алисе обо мне всё. Закатываю и без того короткие рукава футболки, беру из угла кухни гитару и пробую струны. Алиса садится на пол передо мной и молчит. Едва слышно я шепчу:

Сколько должен капитан
Внучке ямщика?
Так уж бывает,
Так уж выходит…

И тогда Алиса складывается пополам и плачет. Я чертыхаюсь, отшвыриваю гитару в сторону и обнимаю девушку, стискивая изо всех сил. Алису трясет так, что мне трудно удержать равновесие на полусогнутых ногах, и мы валимся на пол, опрокидывая бутылку с портвейном. Я глажу Алису по лицу холодными пальцами, пытаясь остановить ручейки, текущие из серых глаз, закутываю в свою футболку, тихонько укачиваю на локте. Что-то душит и обжигает меня — слезы? Но почему изнутри? Или это невыразимая нежность?