Джон Ирвинг - Свободу медведям

• Название: Свободу медведям
• Автор: Джон Ирвинг
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-9524-0497-9

Романтическая история о дружбе студента Ганнеса Граффа с сумасшедшим поэтом-анархистом Зигги Явотником, мечтавшим дать свободу диким зверям — невинным жертвам человеческого произвола.

---

Однако мелкие детали тоже имеют значение.

Но как только я скользнул в мешок рядом с ней, она сказала:

— Спокойной ночи, Графф!

Это еще прежде, чем я успел вытянуть ноги! А я был достаточно благоразумным, чтобы оставить на себе мои жалкие, свободно болтающиеся семейные трусы.

Быстрая река рокотала. С противоположного берега доносилось лягушачье многоголосие. Болото всегда находится там, где его меньше всего ожидаешь найти.

Так примерно я рассуждал — философствуя, можно сказать спонтанно, о всяких пустяках. Галлен легла ко мне спиной, свернувшись в клубок и поджав колени.

— Наверное, ты устала, Галлен? — бодрым тоном спросил я.

— Да, очень. Спокойной ночи, — повторила она снова нарочито слабым голосом, как если бы была готова тут же провалиться в глубокий сон. Так что мне не оставалось ничего другого, как придвинуться к ней и прижаться к ее теплой спине. Галлен напряглась. — Ты все снял с себя? — спросила она с укором.

— Я оставил семейные трусы, — ответил я.

— Что? — переспросила она.

— Трусы, — повторил я. — Свои семейные трусы.

На какое-то мгновение мне показалось, что она сейчас потребует света, чтобы взглянуть на мои безобразные трусы, — тогда я, честное слово, сгорел бы со стыда. Она села в мешке.

Но сказала лишь:

— Какая чудесная ночь, правда, Графф?

— О да, — откликнулся я, скрючившись в своей части мешка, ожидая, когда она снова уляжется.

— И река так громко журчит, да? — сказала она.

— О да, — без всякого выражения повторил я. Я выглянул из мешка, чтобы только взглянуть на нее. Ветер слегка трепал ей блузку.

Я помню, что долго ждал, пока она ляжет, и наконец уснул, потому что она сидела очень долго. И, засыпая, я подумал: «Видимо, она собирается снова напялить свой чертов бюстгальтер».

Одним словом, я отдался во власть быстрых вод темной зимней реки. Во сне я плыл вниз по течению и просыпался только затем, чтобы сделать короткий рывок против течения. Но всегда спокойно, без всякой борьбы, позволял реке нести меня мимо ярко освещенных городов над водой, дрейфуя мимо лесопилок с пахнущими смолой, прибитыми к берегу бревнами, мимо молоденьких девушек, полощущих свое белье. Потом меня, окутанного пеной, неуклонно несло дальше, мимо обрывистых берегов, покрытых снегом, и был то ли рассвет, то ли закат. И олень спускался к реке на водопой. Здоровенный самец с целым гаремом самок, робко сгрудившимися позади. Он здорово смахивал на сернобыка. Он отважился ступить на тонкую кромку льда у берега. Он осторожно перенес свой вес на лед, легко и точно ступая своими острыми копытами. Самки жались друг к другу. Я прекратил дрейфовать; я шел по воде.

«Сгрудившиеся самки издают слишком много шуму», — подумал я. Но это была Галлен, сидевшая подле меня, напяливающая свой чертов лифчик — это точно. Только ее ноги вели себя как-то странно. Они дрыгались, словно крутили педали велосипеда внутри мешка. Что это? Она пытается влезть в пояс верности? Эта девица не дает ни единого шанса.

Но потом она снова скользнула в мешок, вытянулась рядом со мной, и я ощутил, как ее согнутое колено слегка коснулось моей руки.

Она сняла с себя одежду! Я притворился, что сплю.

— Графф, — позвала Галлен, и ее ступни ласково обхватили мою лодыжку.

Я слегка прижался к ней, якобы во сне.

— Эй, Графф! — сказала она снова. — Проснись, пожалуйста! — Но теперь, кроме ног, она обхватила меня руками. Потом зашевелилась, отрываясь от меня. И вдруг неожиданно навалилась на меня сверху внутри мешка; первыми на меня упали ее расплетенные волосы. Нас обоих обожгло то ли жаром, то ли холодом, и мы мгновенно воспламенились. Я почувствовал, как лед с краю обломился, и громадный олень поплыл на льдине. — Пожалуйста, проснись, — попросила Галлен. И так тесно прижалась ко мне, что я не мог пошевелиться.

— Я не сплю, — глухо выдавил я откуда-то из глубины. Но так невнятно, стараясь высвободить шею из-под ее плеча, что она могла меня не услышать.

Но не успел я повторить свой хрип, как она сползла по мне ниже и поцеловала в губы. И я снова захрипел. Ее мокрое лицо прижалось к моему — вот те раз: оказывается, она плакала.

Признаюсь, я был сбит с толку.

— Не делай мне никаких одолжений… если это лишь потому, что ты жалеешь меня… — сказал я.

— Это не так, — горячо запротестовала она.

— Вот как? — усмехнулся я, задетый, и убрал ее локоть со своей груди. Ее волосы покрыли ее лицо и мое. Потом она подняла мои колени, и я словно сложился вдвое под ней, а она ухватила меня за плечи и, свалившись с меня, перевернула на себя.

Теперь она рыдала в полный голос, и я поцеловал ее в губы, чтобы прекратить это. Мы катались внутри этого чертова мешка, чтобы как-то приспособиться.

— Я и вправду люблю тебя, Галлен, — сказал я, чувствуя себя обязанным произнести это. И она сказала мне то же самое.

Это было единственное, для чего нам пришлось делать усилие, — и только это запомнилось из необходимой прелюдии, которой мы не воспользовались более естественным образом.

Ее волосы обвили мою шею, она притянула ими мою голову к своей груди — такой маленькой, упругой и хрупкой, что я опасался, как бы не проломить ее и не провалиться внутрь Галлен. Я закрыл один глаз и прильнул им к пульсирующей вене на ее шее; она билась легко и быстро.

Как зимняя река, несущая вниз по течению отважного самца, который ступил на проломившийся под ним лед; его самки бежали за ним по безопасному берегу.

А Галлен спросила:

— Как это называется? Как ты назвал их?

— Семейные, — ответил я, но очень тихо. Ни за что на свете я не хотел бы прервать ее пульс.

— Ну тогда, — сказала она (и ее косточка на бедре уперлась в меня, когда она повернулась подо мной), — мои называются хаггис[26]. — Ее слез больше не было и в помине.

— Сними их.

Если бы только она, бедняжка, могла видеть внутри спального мешка.

Но когда я посмотрел, я увидел самца, который с трудом удерживал равновесие, — льдина под ним почти ушла под воду.

Если бы я обхватил большими пальцами талию Галлен и коснулся бы ладонями ее бедер, если бы как следует сдавил ее, то мои средние пальцы сошлись бы, как мне казалось, у нее на позвоночнике. Я приподнял ее.

Она невнятно застонала, словно этот звук вырвался из самых глубин зимней реки.

— Эй, Графф! — пролепетала она. — Куда ты дел мои хаггисы? Они были куплены специально для этой поездки.

Галлен помогла мне, когда я приподнял ее. Самки бежали шаг в шаг.

— Графф! — выдохнула она, и в горле у нее что-то пискнуло, прямо под пульсирующей жилкой, и ускорило ее биение.

Я видел, как острые копыта самца проломили лед, сначала под воду ушла его грудь, разломившая льдину пополам. И он поплыл; его несло мимо ярко освещенных городов над рекой, густо пахнувших смолой лесопилок — по темной и затхлой из-за коры воде. Олень вынырнул среди девственно-белых, заснеженных берегов и увидел своих самок, поджидающих его на берегу. Он сделал пару легких, неспешных рывков, подминая кромку льда, куски которого понесло вниз по течению.

Я снова был сбит с толку. Я затаил дыхание, потому что перестал шагать по воде и ушел на глубину. Я ощутил свои ноги на мягком илистом дне реки. Когда к оттолкнулся, олень достиг берега.

А потом я дал себе вволю почихать. Меня вынесло на поверхность.

От спального мешка пахло лесопилкой. Прижаз свои руки к моим ушам, Галлен встряхнула мне голову. Самец, пьяно пошатываясь, стоял на берегу. Галлен поцеловала меня в губы, и в голове у меня прояснилось. Теперь олень скачками бежал по твердому берегу к своим самкам.

Затем руки Галлен осторожно отпустили мои уши, мой пульс успокоился, и я стал слышать только реальные звуки.

Рядом шумела река. И было слышно негромкое лягушачье кваканье из болота, находившегося там, где его меньше всего ждешь найти.

Что Галлен сделала еще раз

Я проснулся, чувствуя себя виноватым в том, что вообще заснул. Поскольку знал, что Эрнст Ватцек-Траммер провел ночь положив голову на кухонный стол и пересидел даже посудомоек с первого этажа гастхофа «Эннс».

Галлен уже проснулась, она шарила в поисках своих хаггисов и пытаясь незаметно для меня нащупать лифчик за мешком. Слава богу, она приняла мой виноватый вид на свой счет. Потому что сказала:

— Все в порядке, Графф. Я прекрасно себя чувствую, — и постаралась глядеть веселей, но только не на меня — ее сияющие глаза смотрели в сторону.

— Очень хорошо, что у тебя все в порядке, — сказал я, чтобы она считала, будто я думал о ней. Потом я не стал думать о ней и поцеловал ее, после чего принялся энергично ерзать в мешке.

Но Галлен сказала:

— Подожди, твои семейные трусы здесь. — И она повернулась ко мне спиной, чтобы я не лез глубоко внутрь сладко пахнущего смолой мешка.