Владимир Беляев - Встреча с границей

• Название: Встреча с границей
• Автор: Владимир Беляев
• Издательство: Карпаты
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1966

«Ночью Вячеслав Дунаев был поднят по тревоге. Вместе с другими пограничниками он вышел на розыск опасного вооруженного нарушителя...» — читаем мы в очерке «Ожерелье Тумана» из сборника рассказов и очерков «Встреча с границей». Это интересный рассказ о юноше, о котором писали московские газеты: Вячеслав, будучи призван в армию, пошел служить в пограничные войска вместе со своим другом-овчаркой, призером многих соревнований. Таковы взятые из жизни все герои рассказов сборника «Встреча с границей», предлагаемого читателю. В нем дана большая галерея портретов, рядовых и командиров пограничников и увлекательно рассказано о трудной, требующей напряжения всех духовных и физических сил, борьбе с нарушителями наших границ, которую ведут погранотряды.

Содержательна, волнующа и богата на события жизнь пограничников, но еще более богат душевный мир часовых границ нашей Родины.

---

Бой начался ночью. Одна группа бандитов, наткнувшись на засаду, завязала бой на границе, другая прорвалась в селение, где помещалась застава и окружила ее. Карапетян в это время находился в одном из крестьянских домов на окраине села. Услышав перестрелку, он поспешил на заставу. На крышах соседних с заставой домов залегли бандиты, ведя огонь по заставе. Бойцы, знал, что они окружены, забаррикадировали все окна и двери и никого не подпускали к дому. Когда Карапетян пробрался, наконец, в помещение заставы, там оставалось всего семь вооруженных винтовками солдат и один пулемет. Занимать пассивную оборону с такими силами — значило бы обречь себя на гибель. Карапетян приказал части бойцов перейти в окопы возле заставы и, незаметно маневрируя, вести огонь то в одном, то в другом направлении. Бандиты увидев, что пограничники бьют из помещения и окопов, решили, что застава получила подкрепление и отступили, оставив убитых и раненых. Теперь надо было выручать окруженных. Взяв с собой трех солдат и пулемет, Карапетян подобрался к банде с тыла и открыл огонь. Боясь окружения, банда ушла...

А вот еще один эпизод из прошлого заставы.

Пограничный наряд в составе командира отделения Картинина и политбойца Надзерадзе внезапно различил в предутреннем тумане силуэты всадников. Отправив начальнику заставы донесение, наряд стал наблюдать за бандой. Заставу подняли по тревоге. Заметив скачущих пограничников, банда заняла позицию в седловине, начался бой. Вскоре, оставив на месте более двадцати трупов, банда стала отступать, но комендант Кичкин решил продолжать преследование, ибо недорубленный лес снова вырастает. Банда была ликвидирована, но в этом бою комендант Кичкин погиб, погиб также боец Надзерадзе и командир отделения Картинин. Они похоронены в братской могиле.

Вот так рассказывают исторические документы о тех днях, когда здесь гремели выстрелы, стонали раненые, падали на камни убитые... Теперь здесь тихо. Безмолвствуют горы: за последние двадцать пять лет в районе заставы не было ни одного нарушения — слишком трудна туда дорога. Современный шпион обленился...

Тут, в этой тишине, в этой оторванности и приподнятости над миром живут и несут службу рожденные во время войны. Их отцы моложе тех, кто погибал тут когда-то в схватках с дашнаками.

Кто они?

3.

— Я не могу согласиться с вами и выбываю из организации! Сам!.. Слезы вы мои хотели посмотреть?.. Не дождетесь!

— Да его часовым нельзя ставить, раз он такой!

— Мало его из комсомола!.. В тыловое подразделение перевести! Под суд отдать!

Ленинская комната невелика, поэтому так близко друг против друга человек и оскорбленные им. Человеку двадцать три года — в этом возрасте Лермонтов написал «На смерть поэта» и работал над «Демоном», Ньютон получил степень бакалавра и разрабатывал теорию всемирного тяготения, Эдисон занимался усовершенствованием телефона Белла и электрической лампочки — той самой, что горит сейчас над головой Александра Панчехина, слова которого сидящие здесь ребята никогда не забудут. Конечно, со временем они простят его, будут здороваться, улыбаться, опять пить воду из одной кружки, но где-то все равно останется горький неизживаемый осадок.

Панчехин стоит сжимая большие не по росту кулаки, нервно крутит стриженой головой, будто тесен ему воротник гимнастерки, лицо его красно, он напряженно, вызывающе улыбается и говорит, говорит, говорит слова, которые уже не вернешь...

— Остановись, Санька! — испуганно и с горечью кричит ему кто-то. — Что с тобой?

Панчехин замолкает и выбегает из комнаты. Но теперь люди, слушавшие его, уже хотят, чтобы он выслушал их. Панчехина возвращают на собрание.

Поднимается Володя Спивакин:

— Слезу, говоришь, не покажешь?.. Да мы видим твои слезы в твоих улыбках! Героя из себя изображаешь!.. Я тоже согласен, надо его в тыловое подразделение перевести, противно спать с ним рядом... Когда я дежурю, мне легче любого поднять, чем Панчехина — он столько ныть будет, доказывать, что черное, что белое...

— Ему дай кисть — он с рукой отхватит! Посачковать — он тут, а службу нести — если бы кто с соседней заставы пришел! — говорит секретарь комсомольской организации Леонид Желобко.

— Товарищ падать будет — он толкнет его! — эти слова произносит Виктор Золотарев, бывший когда-то другом Александра Панчехина.

Что же совершил этот солдат, что за ЧП произошло на заставе, почему созвано комсомольское собрание и почему уже такой шум в Ленинской комнате, что даже председатель собрания Иван Продан не может перекрыть его своим мощным басом?

Ничего, собственно, не произошло. Ничего чрезвычайного. Просто:

— Я ему говорю: тебе по расчету идти на кухню, а он говорит — у меня сон не вышел. А сон вышел... И он послал меня на бабушку и на дедушку.

— Коммунист Спивакин идет и моет, а комсомолец Панчехин считает ниже себя...

— Когда на турнике занятия, всей заставой его на перекладину поднимаем. Девчата на гражданке «солнце» крутят, а он тут раскис, как старуха...

— Ты меня не уважаешь, я второй год служу, ты уважай своих ребят, которые третий год служат! Дежурный его поднимает: начальник приказал ехать за картиной, а он говорит: не нужна мне эта картина, не поеду. Дежурный поднял Золотарева, а тому тоже обидно, он только с наряда пришел...

 

Здесь не ездят в увольнение, не совершают культпоходов в театры и музеи: слишком сложно и многодневно добираться до ближнего музея. Артисты и лекторы тоже не балуют заставу своими посещениями, поэтому — что греха таить — единственное развлечение, единственная связь с внешним миром — радио и, особенно, кино. Лишить товарищей этого удовольствия из-за лени или даже из принципа — это в общем-то преступление перед коллективом. Люди этого не простили и теперь уже припомнили все: как он отказывался работать на кухне, мыть полы, убирать спальные комнаты. Но если ты этого не сделал, значит, должен сделать другой. С какой же стати?

Может быть, кому-то покажется, что проступки эти не столь велики, чтобы за них комсомольцы строго наказывали своего товарища.

— Я за... — говорит лейтенант Сенько. — Это удар, который вас исцелит, а не убьет!

4.

И вот он сидит передо мной — этот парень с растерянным лицом и напряженно поднятыми черными бровями. Трет кулак о кулак и говорит, говорит, но уже такие слова, которые, произнеси он их вчера, товарищи внимательно выслушали бы и, вероятно, простили бы его.

В армейскую жизнь непривычному втягиваться трудно. Трудно привыкнуть чистить картошку и мыть полы, если ты раньше этого никогда не делал, трудно привыкнуть не обсуждать распоряжения начальника, даже если ты не согласен с ним, трудно жить из года в год по строгому, однообразному распорядку. Трудно, но нужно. В армии иначе нельзя.

Саша Панчехин рассказывает мне, что он кончил сельскохозяйственный техникум и работал в лаборатории, а когда призвался, то служил в комендатуре ветеринаром, и было у него в первые два года службы некоторым образом, привилегированное положение: в наряды не ходил, службу не нёс, ездил с заставы на заставу, лечил лошадей и собак, делал животным прививки. Но ему вдруг показалось обидным, что одногодки его служат на границе так, как положено, а он все «коровам хвосты крутит». Панчехин попросил, чтобы его послали на заставу, начальство просьбу удовлетворило. Отсюда все и началось.

Саша рассказывает, а я вспоминаю, как вчера после собрания он валялся пластом на койке, не в силах уже сдержать те самые слезы, которых «не дождетесь». И понимаю, как жалеет он о содеянном, но жизнь плоха и хороша тем, что необратима. С возрастом человек начинает постигать это и не совершает многого просто из чувства самосохранения. Однако опыт дается не дешево.

— ...И стал я завидовать ребятам. Я-то знаю не меньше их, тоже по третьему году — зря хлеб здесь не ел!.. Но они в наряды старшими ходят, а я все младшим...

Мне, человеку глубоко штатскому, несколько странно это болезненное отношение к маленькой «табели о рангах». Для меня они, в общем, все одинаково зелены — «деды» (те, кто служат третий год), второгодники, первогодники...

Если у человека нет внутренней уверенности в том, что он действительно чего-то стоит, он цепляется за внешние знаки отличия и превосходства. Когда же этих знаков превосходства такой человек не получает, то опять по малости душевной, от неуверенности в себе, он старается как-то иначе обратить на себя внимание, топорщится, задирается по любому поводу и без оного.

Чем больше страдало уязвленное самолюбие Панчехина, тем больше он грубил начальству и ничего не понимающим товарищам, тем строже обходился с ним прежний начальник заставы и тем дальше отходили от него друзья.

По поводу очередного проступка Панчехина было созвано комсомольское собрание, и бывший его командир настаивал, чтобы родителям Саши написали письмо о поведении сына. Но собрание решило, что это пока преждевременно: есть еще у человека возможность понять, что он зарвался, взять себя в руки. Собственно, если бы речь шла о ком-то другом, вероятно, письмо было бы написано: пусть и родители знают, какого они воспитали сына. Но у матери Саши больное сердце, она часто лежит в больнице; переживания по поводу того, что сыну на службе приходится трудно и плохо, здоровья ей не прибавят. Потому решили не писать, хотя многим не нравилась неумная строптивость Панчехина.