Владимир Беляев - Встреча с границей

• Название: Встреча с границей
• Автор: Владимир Беляев
• Издательство: Карпаты
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1966

«Ночью Вячеслав Дунаев был поднят по тревоге. Вместе с другими пограничниками он вышел на розыск опасного вооруженного нарушителя...» — читаем мы в очерке «Ожерелье Тумана» из сборника рассказов и очерков «Встреча с границей». Это интересный рассказ о юноше, о котором писали московские газеты: Вячеслав, будучи призван в армию, пошел служить в пограничные войска вместе со своим другом-овчаркой, призером многих соревнований. Таковы взятые из жизни все герои рассказов сборника «Встреча с границей», предлагаемого читателю. В нем дана большая галерея портретов, рядовых и командиров пограничников и увлекательно рассказано о трудной, требующей напряжения всех духовных и физических сил, борьбе с нарушителями наших границ, которую ведут погранотряды.

Содержательна, волнующа и богата на события жизнь пограничников, но еще более богат душевный мир часовых границ нашей Родины.

---

Здесь же, на дворе, я увидел Кублашвили. Он стоял у пруда вместе с дочкой Томой.

Мы уселись на скамейку под старым суковатым вязом. Над нами ползли низкие облака с рваными краями, от них шел на землю знобящий холод.

— В Грузии теперь небо, наверное, высокое-высокое и голубое, — задумчиво проговорил Кублашвили и взглянул на Тому. — В детстве я выбирал укромное местечко в горах, усаживался там, смотрел на небо. Оно так и запомнилось — голубое, высокое, чистое.

Четырехлетняя Тома внимательно слушала, временами смотрела вверх на медленно ползущие облака.

Я подумал, что Кублашвили, должно быть, часто скучает по родному селу Ахалдаба, которое раскинулось в живописной долине у подножия высоких крутых гор. Неожиданно вспомнился матрос-грузин, с которым я познакомился несколько лет назад на пограничном корабле в Белом море. Небо там было тоже низкое и хмурое, а волны вокруг серые и холодные. Однообразная, грустная картина. Корабль стоял на якоре вдали от берегов. На палубе появился матрос с большим чемоданом в руке. Потом он притащил байки с красками и кисти. Это был удивительный чемодан — разрисован со всех сторон живописными, необыкновенно яркими картинками. На одной стороне пальмы и пляж, освещенный солнцем, на другой — зеленые чайные плантации, на третьей — горы в снежных шапках, на четвертой — девушка в белом платье с черными глазами и длинными косами. Все это нарисовал сам матрос. За долгую полярную зиму краски потускнели, и он решил их обновить.

— Всюду с собой Грузию вожу, — любуясь картинками, сказал матрос. — Как посмотрю на родные места, сердцу сразу тепло станет. Взгляните, какие у нас пальмы, какие горы! Глаза радуются!

Пробегавшие по палубе матросы, взглянув на чемодан, смеялись. От наивных, простодушных картинок становилось весело, легко на душе.

Кублашвили тоже усмехнулся:

— Чудак парень, — сказал он. — Но понять его можно. Когда я начинал служить в далекой бухте, на берегу Тихого океана, так же скучал по родным местам. А теперь, если друзья спросят об этом, отвечаю — квэлган чвени мшоблнури мица! Всюду наша родная земля!

Кублашвили посадил Тому на колени, потрепал дочурку по головке, весело спросил:

— Летом опять поедем к бабушке Маро? Ждет она нас не дождется. Так что ли, Томка?

— Конечно, поедем. Там я буду рвать виноград, персики, абрикосы. И тебя угощу, и маму, и бабушку...

— Село наше большое, около ста домов, — сказал Кублашвили. — Сейчас там курорт строят. Говорят, будет крупнее Сочи. Недалеко от села угольные шахты. Раньше на них отец работал, а теперь — старший брат Горамитон.

— Ну, а как земляки встречают пограничника? Как они относятся к вам?

— Первым всегда приходит белоусый Поликарп Геладзе, наш сосед. Поцелует, фуражкой зеленой полюбуется, медали рукой потрогает и скажет: «Малдоб, каргад мушавобс» — Молодец, хорошо служишь!» — Старшина задумался, потом грустно и нежно улыбнулся. — А мама только увидит на пороге — всегда одни и те же слова говорит: «Мовида, чамовида чеми карги бичи» — «О, милый сынок приехал!» Как дороги мне эти слова.

Время приближалось к полудню, стало теплее, громче зажурчали ручьи, заходила кругами вода на льду пруда. Сильнее подул ветер, в облаках появились разрывы.

— Скоро солнышко выглянет! — воскликнула Тома. — Будет жарко, как в нашей деревне!

Кублашвили рассмеялся:

— В какой это нашей деревне? Ты же в этом городе родилась.

— Ну и что же? А у бабушки Маро? Раз там наша бабушка, то и деревня наша. Разве ты не согласен?

— Согласен, согласен. Иди, болтушка, домой, скажи маме, чтоб обед собирала.

Когда девочка убежала, я спросил Кублашвили:

— Варлам Михайлович, почему люди зовут тебя Мишей? Вначале я думал, что ослышался.

Кублашвили наклонился, поднял с земли прутик, стал помогать ручейку, который запутался в комках снега. Потом выпрямился, тихо сказал:

— Так захотел я сам. Почему же?

— Это имя моего отца. Он погиб в шахте, когда я был совсем маленьким. Отец лежал с забинтованным лицом и только на голове его виднелись черные волосы. Вот таким я его помню... Когда приехал на границу, много думал об отце, о родных местах. Скучал. Пограничников попросил, чтобы звали меня Мишей. С тех пор так и зовут. Слышу это имя, и мне кажется, что отец всегда рядом...

Ветер разорвал облака. Края их стали золотистыми, потом в просвете появилось солнце.

Кублашвили подставил его ярким лучам свое смуглое, обветренное лицо, жмурился.

— Припекает! — обрадованно сказал он.

Я присмотрелся к его лицу. Под черными, почти агатовыми глазами на смуглой коже прорезали канавки заботы и бессонные ночи. Морщины были глубокими и резкими.

— Миша, ты первый грузин, — сказал я, — которого вижу без усов. Где же твои усы?

— У меня их и не было, — усмехнулся старшина. — Приехал на границу безусым юнцом, а когда усы стали пробиваться, все ребята бреют, и я брею. Зачем, думаю, выделяться? Так и привык... Но дело, конечно, не в усах. Это так, шутка. А вот о языке стоит вспомнить. Ведь я по-русски совсем не говорил. Солдаты, друзья помогли выучить. О, с какой они заботой и терпением возились со мной...

Старшина помолчал некоторое время, усмехнулся чуть приметно уголками рта какой-то своей мысли, продолжал:

— Кто мало знает жизнь пограничников, тот, наверно, думает, что у нас одни тревоги, преследования нарушителей, борьба с контрабандистами. А ведь мы столько хорошего видим! Вот взглянем, например, на нашу границу — какие огромные изменения произошли в послевоенные годы. В полном смысле слова стала она границей дружбы народов. Это межа соседей-друзей, у которых и цель жизни одна, и стремления одинаковые, и заботы похожи. Недавно в долине реки Тиссы, недалеко от села Лужанки, был посажен фруктовый сад. Этот сад — необыкновенный, он мог появиться только в наши дни. Его посадили закарпатские украинцы и венгры. И назвали они свой сад — «Дружба». Такой же сад совместно посадили украинцы и чехи. Не одни сады садят друзья-соседи, они построили величайший в мире нефтепровод, мощные линии электропередач, дороги, мосты, каналы... И всему этому имя — Дружба и Братство! Охранять труд народов — великое счастье...

Прибежала Тома, позвала обедать.

Когда они были вместе — Миша и Неля, — то казались людьми совершенно разными.

Миша смотрит, как жена быстро все делает, а потом мягко говорит:

— Ну, сядь передохни немножко...

За обедом Неля сказала, что опять купила билеты в кинотеатр.

— Но смотри у меня, — строго взглянула она на мужа, — никаких поворотов ни налево, ни направо.

Он ничего не ответил, только улыбка тронула уголки его губ. Видимо, вспомнилась история с будильниками или что-то другое, похожее.

Евгений Воеводин КУЗЯ

Участок заставы, на которой мне довелось служить, считался в отряде самым трудным. Граница проходила по узким, поросшим камышами протокам. Мелкие озера терялись среди болот. Длинный залив отделял заставу от этих болот и озер, и наряды должны были шагать в обход многие километры, или, если позволяла погода, добираться до границы на лодке. Особенно трудно приходилось новичкам. Они ходили распухшие от комариных укусов, проваливались на болотах в елани[2] и сбивали себе ноги в дальних переходах. У соседей куда проще: у них участок благоустроенный, и нормальный лес. Рай, а не служба! На пункте, откуда к нам прибывали новички, знали о том, каково приходится «двадцатке», и поэтому присылали самых крепких ребят.

В тот день, когда прибыли новички, я обрадовался тому, что среди них было несколько спортсменов-разрядников. У Аверина, например, был даже первый разряд по гимнастике.

Рослый, сильный парень оказался человеком язвительным. Наше знакомство началось с того, что Аверин, заметив стоявшие возле сарая удочки, спросил меня:

— А шпионов здесь ловят, товарищ капитан? Или только рыбешку?

— Шпионов пока нет, — усмехнулся я.

— Вывелись? — сочувственно поддержал меня Аверин. — За что ж, извиняюсь, зарплата нам идет? И где тогда романтика пограничной службы?

— Будет вам и романтика, — сказал я.

Вечером, когда новички собрались в Ленинской комнате, я передал им этот разговор. Ребята задвигались, заулыбались, и я понял, что они, в общем-то, одобряют Аверина. Вот сказанул — так сказанул! Рыбешку ловить будем вместо шпионов! Я сидел и ждал, пока они выговорятся.

Действительно, последнее нарушение границы было здесь много лет назад, еще до того, как я сам, в ту пору лейтенант, прибыл служить на «двадцатку». И я тоже не видал в глаза живого нарушителя, если не считать крестьянина, который зимой сбился в темноте и оказался на нашей стороне протоки.

Я вспомнил этого крестьянина. Он батрачил на хуторе. Этот хутор можно было рассмотреть с нашей вышки даже без стереотрубы. Красные черепичные крыши ярко выделялись среди зелени.

Когда крестьянина привели на заставу, я не сомневался в том, что нарушение границы было непреднамеренным. Несколько лет я знал этого человека, видел его не раз и догадывался, как он живет.