Дмитрий Коваленин - Коро-коро Сделано в Хиппонии

• Название: Коро-коро Сделано в Хиппонии
• Автор: Дмитрий Коваленин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13379-8

«Коро-коро» — японское выражение, означающее «кубарем» или «кувырком». Или «флюгер на ветру», как толкует его Дмитрий Коваленин — филолог-японист, переводчик, журналист и писатель, проживший в Японии 12 лет и впервые познакомивший нас со сновидениями «японского оле-лукойе» — волшебника Харуки Мураками.

«Коро-коро» за несколько веков сократилось в «кокоро» — ключевое понятие японской культуры. Символ той «загадочной японской души», которую пытался постичь в своей нетленной «Ветке сакуры» еще Японист № 1 Всеволод Овчинников. С тех пор прошло 35 лет, и теперь Коваленин пытается сделать это снова.

Сборник короткой прозы Дмитрия Коваленина не умещается в рамки привычных жанров. Здесь вы найдете и детективные сюжеты, и лирические зарисовки, и зажигательный рок-н-ролл, и безжалостный стеб, и нежное признание в любви.

Эта книга о Японии и японцах, об их жизни, литературе и еде, о русских в «Стране Восходящей Иены», о мифах вокруг «загадочного Ориента» в наших головах — и о нас с вами, народе, застрявшем между Востоком и Западом. Крутится загадочное «коро-коро» — и мы въезжаем в сегодняшнюю Японию, не выезжая при этом из России.

Человек, породивший «русского» Мураками. Волшебник-переводчик Дмитрий Коваленин.

«Книжная витрина»

Коваленин создал русского Мураками и теперь имеет полное право писать о нем так, как сочтет нужным.

«Русский журнал»

— Как ты называешь жанр, в котором пишешь?

— Я в шутку называю его «Коро-коро».

---

МалАя (как я ее окрестил) принесла и расставила перед Тушей «заказ»: миску лапши, тарелку пельменей, бутылку пива, чистый стакан. Все было разыграно как по нотам. Все знали, чего ожидать.

Молодая опрятная пара из-за столика слева от нас не выдержала, бросила на стол десятитысячную банкноту и, пробубнив «спасибо за угощение», вылетела вон из лапшевни. У остальных… не хватило пороху? Вот тут я не знаю. Не знаю, зачем, но остальные сидели, вдавив головы в плечи, и наблюдали, что будет дальше.

«The show must go о-о-оп…» — протянул Роджер Уотерс в моей голове.

— Дер-р-рьмо!! — заорал тренированным басом Ублюдок В Черном, едва пригубив ложку супа. От удара тарелка отъехала к самому краю стола и чудом не опрокинулась на цементный пол. Брызги горячего супа ошпарили хозяйкины руки, но та продолжала смотреть вперед, точно каменный Будда, и даже не шевельнулась.

— Ты что людям скармливаешь, тварь?!

— Извините. Простите. Извините… — повторяла мама на автомате, уставясь в неведомую точку над дверью.

— Это что — пиво? А?! Это же моча, дура! Коровья моча!! — надсадно завопила Туша на весь зал, призывая всех присутствующих немедленно с ней согласиться.

— Извините…

Хрясь! Тарелка с пельменями полетела-таки на пол и разбилась.

— Чем народ кормишь, дрянь?! Тебя, с-сука, для чего тут терпят?!

— Простите…

На этом представление закончилось. Ублюдок встал, с грохотом опрокинув табурет. Сплюнул на пол. Вынул из кармана мобильник, набрал номер. Сказал одно слово:

— Сделано.

И растворился в дверном проеме.

* * *

Внутри каждого из нас — более двухсот различных костей. Когда мы рождаемся, их еще больше — около трех сотен. Но постепенно почти сотня куда-то девается. Какие-то срастаются с другими, какие-то исчезают за невостребованностью. Одним словом, с возрастом мы становимся по крайней мере на треть скуднее, монолитней и однообразнее, чем родились.

Чуть ли не половина костей у нас расположена в ладонях и стопах. Все-таки именно этими частями тела мы шевелим куда чаще и изобретательнее остальных.

А еще наш скелет процентов на тридцать пять состоит из органики. И после сожжения теряет треть своего веса. Тогда он делается хрупким, как пенопласт, и абсолютно сухим.

По японским расчетам, для того, чтобы двадцать три взрослых человека собрали скелет двадцать четвертого в одну емкость при помощи палочек для еды, достаточно минут десяти. При одном условии: эти люди должны уметь пользоваться палочками почти так же естественно, как акула зубами или буйвол копытами.

Вот почему, когда бирманский капитан пересказал мой английский своим морячкам, я взглянул на этих людей — и понял, что на сей раз японская статистика, увы, отдыхает.

В комнате повисла нелепая пауза. Девица тут же засомневалась, правильно ли я ее перевел. Я же невольно задумался о лингвистических способностях капитана.

— Э-э… Миста-а? — обратилась девица напрямик к капитану и указательным пальцем левой руки указала на палочки в своей же правой. — Смотрите внимательно и повторяйте за мной!

— Look at her. Do the same, — перевел я как можно тупее и отчетливей. Капитан кивнул, буркнул что-то команде. Морячки уставились на женские пальчики и, точно крабы клешнями, задвигали деревяшками в заскорузлых руках.

Девица наклонилась над скелетом, ловко подцепила большой белый палец левой ноги и с легким хрустом, почти без усилий отделила его от скелета. Повисший в воздухе меж палочек для еды, он смахивал на плохо вылепленный пельмень, который только что вынули из холодильника. Девица занесла его над урной, разжала палочки — и тот звонко клацнул о каменное дно.

— Вот и все! — подытожила девица. — Пожалуйста, попробуйте сами.

Двигаясь как сомнамбула, капитан подошел к скелету и вцепился палочками в очередной большой палец — теперь уже правой ноги. Тот не поддавался. Он потянул сильнее. Одна палочка выскользнула из капитанского кулака и, оглушительно клацая, покатилась по полу. Команда вздрогнула, как один, и сбилась в кучку еще плотнее.

— Секундочку… — Тонкой рукой в белой перчатке девица ухватилась покрепче за правую стопу скелета и резко дернула вниз. Стопа хрястнула и рассыпалась на кучку пальцев и прочих мелких костей. — Так вам будет удобнее!

Точно так же она разделалась с левой стопой. Затем — с обоими запястьями. И решительным жестом пригласила всех «родных и близких» к выполнению последнего долга.

— Прошу вас!

Следующие полчаса протекли как в бреду. Девица дробила большие кости миниатюрным резиновым молоточком. Бирманцы — и немного мы с шефом — собирали осколки и укладывали с грехом пополам в урну. В среднем каждая третья косточка вырывалась и падала на пол, окончательно разлетаясь в труху. Время от времени девица откладывала молоточек и подметала пол, собирая все, что упало. Соломенным веничком. На серебристый совочек. И с невозмутимым видом ссыпала куда полагается.

Особенно мелко крошились ребра. С каждым новым ударом в воздух подымалось облачко белесой пыли. Самые низенькие из бирманцев начали нервно покашливать. У меня тоже запершило в горле, но я чудом сдержался.

Наконец на противне остался лишь череп. Элегантно, почти не замахиваясь, девица тюкнула молоточком по черепу точно в висок — и тот развалился аккурат на четыре части: нижнюю челюсть, пару глазниц, лобную кость и затылок.

Все это, как предметы особо тяжелые, девица, уже не надеясь на нас, уложила в урну сама. Сверху, точно шапочкой Папы Римского, накрыла затылочной костью. И водрузила на урну тяжелую каменную крышку.

Не тут-то было. То ли костей оказалось не по-японски много, то ли укладывали мы их абы как, то ли еще почему…

Проклятая крышка не закрывалась.

* * *

— Черт-те что! — сплюнул Иосич по дороге к микроавтобусу. — Любимую лапшу спокойно поесть не дают!

— Не говори… Особенно маму жалко. Я слыхал, ее мужа недавно разбил паралич. Вот теперь с двумя поварятами на себе все и тащит.

— Что, правда? — поднял брови Иосич, садясь за руль.

— Да вроде. Старуха-гадалка с их же улочки нашептала.

— Во засада! Так а если они в трубу вылетят — где мы с тобой «орочон» будем жрать?

— Хороший вопрос… Ну, может, еще обойдется как-нибудь!

Иосич задумался секунд на пять. Потом взялся-таки за баранку и скользнул взглядом к часам на руке:

— Ладно, Митрий. Полдевятого… Заедем еще кой-куда?

— Не, дорогой! С меня на сегодня хватит. Трупы, крематории, якудза… Считай, день за три прошел. Давай домой, а?

— Да мы быстро! Ты выпьешь чего-нибудь, а я с человеком поразговариваю.

— Это не там, где пиво по три тыщи за кружку? — с подозрением уточнил я. Прецеденты имели место.

— Не дрейфь, Митрий. Я сегодня спонсирую!

Иосич достал мобильник и набрал чей-то номер.

— Алло! Морита-сан?.. Да, это я… Нет-нет, все в порядке. Просто хотел вам кое-что показать… По-моему, вам это интересней, чем мне. Да, довольно срочно… Ну, минут через тридцать могу подъехать… Хорошо, Морита-сан. До встречи.

Он газанул назад, обернулся всем телом и, крутя баранку, плавно выписал микроавтобус с парковки. За окнами заплясали неоновые иероглифы: в Старом городе разгорался очередной уикэнд.

— Так что? Рассказать, как я сегодня от «сикрет сервиса» убегал?

Известие о том, что за Иосичем в очередной раз шпионят японские гэбэшники, меня вовсе не удивило. Чего ожидать от человека, который годами кормился с перепродажи подержанных железяк богатеньким русским? И ведь какое-то время неплохо кормился! Нашим-то буратинам все равно, что он уже синяк-синяком. Какая кому разница, какого он цвета, если у этого синяка — еврейско-хохлацкий изобретательный ум плюс отменный японский? Если он давно вжился в местную среду, прекрасно владеет хитростями торговли списанной техникой, а также знает, как скинуть цену у дилера, как обойти налоги, как договориться с таможней, портом, капитанами…

В общем, клиентов у Иосича в свое время хватало. Самых разных — русских, японцев, канадцев-американцев, иранцев-пакистанцев и даже австралийцев с новозеландцами. Что говорить — не все из них были кристально чисты перед местной фемидой. А потому неусыпный «хоан» то и дело пытался выследить, куда Иосич ездит и с кем общается. И хотя виза у него была безупречная (уж японские-то дилеры постарались: официальный сотрудник фирмы, комар носа не подточит), — раз в пару месяцев в жизни Иосича появлялся Новый Японский Друг. Доброжелательный, обаятельный и очень-очень одинокий. Закамуфлированный под кого угодно. Под нового участкового, который ходит по домам и знакомится с жителями вверенной ему улицы. Под газового инспектора, звонящего в дверь с контрольной проверкой. Под случайного собутыльника в якитории по соседству. Но непременно влюбленный во все славянское («вот, даже парусски нимножика учир, харащо?») — и жаждущий во что бы то ни стало поговорить с Иосичем по душам.