Михаил Колосов - Бахмутский шлях

• Название: Бахмутский шлях
• Автор: Михаил Колосов
• Издательство: «Советская Россия»
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1973

Колосов Михаил Макарович родился в 1923 году в городе Авдеевке Донецкой области. Здесь же окончил десятилетку, работал на железнодорожной станции, рабочим на кирпичном заводе.

Во время Великой Отечественной войны Михаил Колосов служил в действующей армии рядовым автоматчиком, командиром отделения, комсоргом батальона. Был дважды ранен.

Первый рассказ М. Колосова «К труду» был опубликован в районной газете в 1947 году. С 1950 года его рассказы «Голуби», «Лыско», «За хлебом» и другие печатаются в альманахе «Дружба» (Лендетгиз). В 1954 году вышел сборник Колосова «Голуби». В последующие годы М. Колосов написал повести «Бахмутский шлях», «Яшкина одиссея». В них рассказывается о том, как жили и боролись против фашистских захватчиков ребята-подростки во время Великой Отечественной войны в одном из шахтерских поселков.

Позже выходят сборники рассказов и повестей «Зеленый гай», «Карповы эпопеи», «Барбарис».

«Мальчишка» — это история паренька Мишки Ковалева, отец которого погиб на фронте. Жизнь у Мишки трудная, путь извилист. Найти дорогу в жизни Мишке помогает давний друг его отца — слесарь паровозного депо Сергей Михайлович.

Для детей среднего школьного возраста

---

«НАШ НЕМЕЦ»

Пока разговаривали, поезд минул входной семафор. Покачиваясь на стрелках и повизгивая на крутых изгибах рельсов, он пробирался между составами на свободный путь. Наконец, паровоз, отдуваясь, остановился, и вагоны, набежав и мягко стукнувшись друг о друга, замерли.

Лейтенант надел пилотку, разогнал большими пальцами складки гимнастерки под ремнем, схватив планшетку, спрыгнул на землю.

— Петрович, смени Самбекова. А ты не отходи от эшелона, — сказал он Григорьеву. — Пойду выясню маршрут. И ты никуда не уходи, — кивнул он Яшке. — Может, и дальше нам по пути.

Улыбнулся Яшка, но сердце екнуло — неужели придется расстаться с этими людьми? Меньше чем за сутки он привык к ним и даже забыл, что они просто случайные попутчики, согласились подвезти его немножко.

Но на этот раз Яшке повезло: дальше эшелон направлялся в сторону Киева.

— Разве на Львов через Киев? — спросил Яшка и достал свою карту. — Львов прямо, а Киев — вверх.

— Ты смотри, он с картой! — удивился Григорьев. — Стратег!

Лейтенант взял карту, долго смотрел и, возвращая, пояснил:

— Вернее, Киев немного севернее. Но Киев — узел, оттуда скорее доберешься.

Яшка с удовольствием остался с ними в теплушке. Он даже обрадовался, что так у них получилось. Но еще больше обрадовался маршруту Петрович.

— В пятнадцати километрах от дома будем проезжать! — воскликнул он. — От бы забежать, посмотреть, чи живы там мои?

— Вряд ли удастся, Петрович, — сказал лейтенант. — Отстанешь от эшелона — ни за что ведь потом не догонишь. И ехать куда — не узнаешь: часть наша, видать, перебазировалась. Вон как маршрут меняется. Отстанешь, патрули задержат — посчитают дезертиром.

— Да я знаю, — вздохнул Петрович, поддергивая винтовку на плече. — Я кажу, хорошо б было узнать, чи живы там мои… — и он пошел вдоль состава.

Лейтенант постоял немного, влез в теплушку.

— Обещали долго не держать нас здесь, — сказал он солдатам. — Так что никуда не разбредайтесь.

Поезд действительно вскоре тронулся. Когда выехали в поле, Самбеков принялся за еду, оставленную ему на ящике. Поев, он полез на нары спать. Укладываясь поудобнее, проговорил:

— Солдат спит — служба идет. — Лег и почти сразу же захрапел.

— Счастливый человек, — лейтенант взглянул на нары. Ему никто не ответил: Григорьев продолжал читать, а Яшка не знал, что отвечать. — Брат-то твой старый, молодой?

— Молодой, — сказал Яшка. — Только перед войной десять классов кончил.

— Да, все мы успели что-нибудь только-только. Я только кончил институт, только женился, только начал жить, он вот только девять классов кончил… — кивнул лейтенант на Григорьева. — А ты?

— Сейчас в восьмой ходил бы…

— Обязательно ходил бы. Но ничего, ты еще свое догонишь.

Оторвался Григорьев от книжки, спросил у Яшки:

— Слушай, Яш, а как вы вот при немцах жили? Страшно ведь было?

— Сначала страшно…

— А потом?

— А потом привыкли.

— Привыкли? К немцам? — удивился Григорьев и, подняв брови, обвел всех широко раскрытыми глазами: вот так да!

— Ну не к немцам, — Яшка понял, что сказал что-то не то, покраснел, стал оправдываться: — Не к немцам, а так…

— Они же расстреливали, вешали? — не унимался Григорьев.

— Да… К нам сначала пришли итальянцы. Те больше курей стреляли. А когда немцы — эти и за людей взялись. Коммунистов забирали, комсомольцев, а потом и так многих.

— Всех видел, и итальяшек! — почему-то позавидовал Григорьев. Это подбодрило Яшку, и он продолжал рассказывать.

— И австрийцев и румын… Румыны кукурузу едят, а австрийцы — галеты. Австрийцы хорошие были, — сказал и осекся: опять не то ляпнул. Пояснил: — Двое, которые у нас стояли…

— Чем же они хороши?

— Ну, разговаривали, спрашивали, как мы жили до войны. А как увидят — офицер идет, так сразу умолкают. А потом говорят: «Дойч, никс гут». Значит: «Немец, нехороший». Когда уезжали, один даже плакал — не хотел на фронт. Нам две пачки галет оставил.

Все молчали, и тогда Яшка добавил:

— Невкусные, как картонки…

— Люди, они ведь разные бывают, — заметил старик. — Что германцы, что австрияки…

Не согласен Яшка со стариком, хотел возразить: все-таки немцы — одно, а австрийцы — другое. И румыны и итальянцы тоже не такие, как немцы. Итальянцы рубахи, ботинки продавали людям, а немцы — нет. Да разве обо всем расскажешь? А тут Григорьев со своими расспросами:

— Ну, а вы боролись или как?

— Чудной ты, — усмехнулся лейтенант, — нашел у кого спрашивать, у пацана!

— А что? Он же знает…

— Мы листовки собирали, — сказал Яшка. — Наш самолет сбросит в поле, а мы соберем и разбросаем по поселку. За листовку людей тоже расстреливали…

— И не боялся?

— Нет. А то раз на Октябрьскую мы с Андреем на воротах у полицая красную звезду нарисовали.

— Зачем?

— Ну так, чтоб знал. Думали, за эту звезду его немцы сцапают. Он вредный, гадина, был. Не получилось, успел закрасить. Много случаев было. Один раз мы чуть не влипли с немцем, перепугались, а тот наш оказался.

— Как наш?

— Не знаю.

— Да ты толком расскажи-то.

А было вот что.

С шумом, гамом, с ревом моторов Васильевку заполнила какая-то немецкая часть. Дом, в котором жили Воробьевы, облюбовал офицер. Толстый, с большими мешками под глазами, он осмотрел комнаты, буркнул что-то солдату и сел на стул, тяжело дыша. Положил на этажерку фуражку, бросил в нее перчатки, осмотрелся. Не вставая, изучил развешанные на стене фотографии, указал на снимок отца, спросил:

— Папа?

В комнате никого не оказалось. Мать, Андрей и Яшка были в кухне. Тогда он крикнул:

— Матка!

— Чего он там? — испугалась мать и робко переступила порог. Андрей вошел вслед за ней. Яшка тоже не отстал. Так все трое они и появились в дверях.

— О! — пробасил немец. — Фамилие? — и показал три пальца.

— Фамилия? Воробьевы мы… — быстро сказала мать.

— Да нет, он спрашивает — семья? Фамилие по-немецки — семья, — объяснил Андрей.

— Да-да, семья, три человека нас, — закивала мать головой и тоже показала три пальца.

— Понимаешь по-немецки? — уставился офицер на Андрея.

— Мало, в школе учили… Шуле…

Офицер ткнул рукой в сторону увеличенной фотографии отца;

— Папа?

— Да-да, папа… Их вот папа, — мать обернулась к ребятам.

— Фронт? Партизан?

— Нет, машина, локомотив — капут, — сказал Андрей.

Офицер помолчал немного, заключил:

— Гут! — указал на кровать, приказал убрать постель и махнул, чтобы ушли.

Мать осталась в кухне, Яшка и Андрей вышли на улицу. Ломая столбики заборчика и подминая под себя кусты сирени, во двор вползал задним ходом огромный автобус. Вид у автобуса был необычный: всего по два окошка с каждой стороны и те зарешечены. Яшка заметил через стекло какую-то сложную аппаратуру с множеством блестящих кнопок, выключателей, разноцветных лампочек.

Тот самый солдат, что входил в дом с офицером, вылез из кабины, шуганул ребят от машины, понес в комнату какие-то вещи. Вернувшись, достал малокалиберную винтовку и пошел в сад. Там пошарил в кустах крыжовника, потом побрел на соседний огород, и вскоре оттуда донесся слабый выстрел, кудахтанье кур и крик тетки Анисьи:

— Что же ты делаешь, паразит ты несчастный? Убил курицу! Куда же ты потащил ее?

Из-за деревьев показался немец. Улыбаясь, он нес за крыло серенькую курочку.

— Чтоб ты подавился ею, проклятущий! — не унималась Анисья.

— Я, я! — бормотал солдат. — Гут, гут!

Проходя мимо ребят, подмигнул им.

— Гут?

— Гут, — процедил сквозь зубы Андрей. — Гутнул бы тебя…

Но солдат не понял, что сказал Андрей, и даже не остановился.

Хозяевам немцы разрешили спать в кухне. Раскладывая на полу постель, мать недоуменно говорила:

— Немцы попались какие-то чудные: из хаты не выгоняют. И не трогают ничего, одной курицей ублаготворились. А Анисья — глупая баба, из-за курицы шум подняла: им что курицу убить, что человека — одинаково. И право — чудные какие-то немцы.

— Подожди хвалить, — буркнул Андрей. — Может, завтра такое устроят — не возрадуешься.

— А вы языки придерживайте, — сказала мать, — не очень высказывайтесь…

Когда легли спать, Яшка подвинулся к брату, зашептал:

— А что это у них за машина?

— Не знаю.

— Наверное, она очень нужная — видал, какие в ней разные механизмы? Вот бы мину под нее подложить!

— Лежи… «мину». Где ты ее возьмешь?..

На другой день ребята осмелели. Они убедились, что ни офицер, ни его солдат не понимают по-русски. Солдат ходил, насвистывая немецкую песенку, и, казалось, не замечал ни ребят, ни матери.

— Свистит. Свистнуть бы его промежду глаз кирпичом, — сказал вслух Андрей.