Хосе Карлос Сомоса - Афинские убийства, или Пещера идей

• Название: Афинские убийства, или Пещера идей
• Автор: Хосе Карлос Сомоса
• Издательство: ACT, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026953-6

Афины времен Платона.

Эпоха расцвета философии – и серии жестоких, непонятных убийств, жертвами которых становятся юноши-эфебы.

Снова и снова находят в уединенной роще останки тел, на первый взгляд, растерзанных волками…

Снова и снова уходит от расплаты истинный убийца…

Наконец, расследование преступлений начинают двое друзей-философов, способных подойти к нему с самой неожиданной стороны…

---

Он достал предмет из-под плаща. Оба молча смотрели на него.

– Почему ты думаешь, что это ему положил кто-то другой? – спросил Диагор. – Может быть, Эвний взял это до того, как…

Гераклес нетерпеливо покачал головой.

– Тело Эвния закоченело, и кровь из него уже не текла, – пояснил он. – Если бы это было у него в руке в момент смерти, пальцы бы сжались так, что я не смог бы так легко его вытащить. Нет, кто-то переодел его девицей и засунул это в кулак…

– Но, святые боги, зачем?

– Не знаю. И это беспокоит меня. Эту часть текста я еще не перевел, Диагор… Хотя со всей скромностью могу сказать тебе, что переводчик я неплохой. – И вдруг Гераклес развернулся и начал спускаться по ступеням стой. – Но полно, все уже сказано! Не будем терять времени! Нам предстоит выполнить еще один подвиг Геракла!

– Куда мы?

Диагору пришлось ускорить шаг, чтобы догнать Гераклеса, воскликнувшего:

– Знакомиться с очень опасным человеком, который может нам помочь!.. Идем в мастерскую Менехма!

И удаляясь, он снова спрятал в плащ увядшую белую лилию.[51]

В темноте какой-то голос спросил:

– Кто тут?[52]

В темноте какой-то голос спросил:

– Кто тут?

Было сумрачно и пыльно; пол засыпан обломками и, пожалуй, даже мусором; под ноги то и дело попадалось что-то твердое и гремящее, как камни, и что-то мягкое и ломкое, как отбросы. Тьма стояла сплошная: непонятно было, ни где ступаешь, ни куда идешь. Помещение могло быть огромным или крохотным; возможно, кроме входного портика, был еще другой выход, а может быть, и нет.

– Подожди, Гераклес, – прошептал другой голос. – Я тебя не вижу.

Из-за этого самый слабый шум вызывал неописуемый испуг.

– Гераклес?

– Я здесь.

– Где?

– Здесь.

И поэтому обнаружить, что там на самом деле кто-то был, было равносильно крику.

– Диагор, что происходит?

– О боги… Я на минуту подумал… Это статуя.

Гераклес приблизился на ощупь, протянул руку и до чего-то дотронулся: если бы это было человеческое лицо, его пальцы погрузились бы прямо в глаза. Он ощупал зрачки, распознал скат носа, волнистый контур губ, раздвоенную выпуклость подбородка. Он улыбнулся и сказал:

– Действительно, статуя. Но тут их, наверное, много: ведь это мастерская.

– Ты прав, – признал Диагор. – Да я уже почти могу различить их: глаза уже привыкают.

Так оно и было: кисть зрачков начала вырисовывать в черноте белые силуэты, наброски фигур, различимые эскизы. Гераклес кашлянул – его мучила пыль – и провел сандалией по лежавшему под ногами мусору: раздался звук, похожий на грохот сундука с побрякушками.

– Куда он подевался? – сказал он.

– Почему бы нам не подождать в прихожей? – предложил Диагор, которому было не по себе от нескончаемой темноты и от статуй, медленно вырастающих вокруг. – Не думаю, что он задержится…

– Он здесь, – сказал Гераклес. – Иначе зачем ему оставлять дверь открытой?

– Такое странное место…

– Просто мастерская художника. Странно, что окна закрыты. Идем.

Они прошли вперед. Сделать это было уже проще: постепенно перед их глазами всплывали острова мрамора, бюсты, установленные на высоких деревянных полках, еще не вырвавшиеся из камня тела, прямоугольники, из которых высекали фризы. Само вмещавшее их пространство также становилось видимым: это была довольно просторная мастерская с ведущей в прихожую дверью в одном торце и чем-то похожим на тяжелые занавеси на другом. Одна из стен была исцарапана золотыми нитями, слабыми пятнами блеска, бегущего по дереву огромных закрытых ставен. Скульптуры и каменные блоки с их зародышами неравномерно стояли по всему залу, выделяясь из художественного хлама: отбросов, осколков, кусков камня, мраморной пыли, инструментов, обломков и разорванных кусков материи. Напротив занавесей возвышался довольно большой деревянный помост, к которому вели две короткие лестницы, расположенные по бокам. На помосте виднелась гора белых простынь, окруженная завалами каменных осколков. В этих стенах было холодно и, как это ни покажется странным, пахло камнем: неожиданно насыщенный, грязный запах, подобный тому, который возникает, когда, нюхая землю и с силой втягивая в себя воздух, ощущаешь острую легкость пыли.

– Менехм? – громко окликнул Гераклес Понтор.

Последовавший громоподобный шум, несвойственный этому каменному сумраку, вдребезги разбил тишину. Кто-то снял доску, закрывавшую одно из широких окон – ближайшее к помосту, – и бросил ее на пол. Сверкающий, резкий, как проклятие богов, полдень беспрепятственно пронесся по залу; вокруг него видимыми клубами извести вилась пыль.

– Моя мастерская по вечерам закрыта, – сказал мужчина.

Несомненно, за занавесями была потайная дверь, потому что ни Гераклес, ни Диагор не заметили, как он вошел.

Он был очень худ, и вид у него был болезненно неряшливым. В его всклокоченных серых волосах было еще совсем немного седины, и она красовалась грязными белыми прядями; бледность лица пятнали синяки под глазами. Во всем его облике не было ни единой черты, которую обошел бы своим вниманием художник: редкая, неравномерно растущая бородка, неровно подбитый плащ, развалины сандалий. Его жилистые мускулистые руки были сплошь перепачканы, на ногах тоже была грязь. Все его тело напоминало подержанный инструмент. Он кашлянул, пригладил – безуспешно – волосы; красноватые глаза его мигнули; игнорируя посетителей, он повернулся к ним спиной и направился к столу у помоста, где были разложены инструменты, занявшись, казалось – проверить это было невозможно, – подбором нужных ему для работы резцов. Послышался металлический стук, похожий на ноты расстроенных цимбал.

– Мы знали это, любезный Менехм, – произнес Гераклес ясно и мягко, – и пришли сюда не покупать твои статуи…

Менехм обернулся и одарил Гераклеса осколком взгляда.

– Что ты здесь делаешь, Разгадыватель загадок?

– Беседую со своим коллегой, – ответил Гераклес. – Оба мы художники: ты ваяешь истину, а я – ее раскрываю.

Скульптор вернулся к своей работе за столом, неловко бряцая инструментами. А потом сказал:

– Кто с тобой?

– Я… – с гордостью поднял голос Диагор.

– Один друг, – прервал его Гераклес. – Можешь поверить мне, он тесно связан с моим присутствием здесь, но не будем терять времени…

– Правильно, – согласился Менехм, – мне нужно работать. У меня заказ для знатной семьи из Скамбонид, и срока осталось меньше месяца. Да и другие дела… – Он снова зашелся таким же грязным, как его слова, порченым кашлем.

Внезапно он оставил свое занятие за столом – постоянно резкие, нескладные движения – и по одной из лестниц поднялся на помост. Гераклес очень любезно произнес:

– Всего лишь несколько вопросов, друг мой Менехм, и если ты поможешь мне, мы быстро все закончим. Мы хотим знать, знакомо ли тебе имя Трамаха, сына Мерагра, и Анфиса, сына Праксиноя, и Эвния, сына Трисиппа.

Менехм, собиравший на подиуме покрывавшие скульптуру простыни, остановился:

– По какой причине ты задаешь мне этот вопрос?

– О, Менехм, если ты отвечаешь на мои вопросы вопросом, как же нам закончить быстро? Идем по порядку: сейчас ты отвечаешь на мои вопросы, а потом я отвечу на твои.

– Я знаком с ними.

– По твоей работе?

– Я знаком со многими эфебами в Городе… – Он запнулся и дернул за простыню, которая никак не поддавалась. Терпения у него не хватало; в жестах читалась резкость борца; он воспринимал непокорность предметов как вызов. Он дал полотну две короткие попытки, будто предупреждая его. Потом сжал зубы, уперся ногами в деревянный помост и с грязным ворчанием дернул обеими руками. Издав такой шум, будто высыпали отбросы, и смешав бесплотные сборища пыли, простыня подалась.

Открытая в конце концов скульптура была сложной: она изображала человека, сидящего за заваленным свитками папируса столом. Незаконченное основание извивалось в бесформенном целомудрии девственного, не тронутого резцом мрамора. Фигура сидела спиной к Гераклесу и Диагору, и была так сосредоточена она на своем деле, что виднелась только макушка ее головы.

– Кто-нибудь из них позировал тебе? – поинтересовался Геракл.

– Иногда, – последовал лаконичный ответ.

– Однако, думаю, не все твои натурщики еще и играют в твоих спектаклях…

Менехм вернулся к столу с инструментами и готовил ряд разнокалиберных резцов,

– Я даю им свободу выбора, – не глядя на Гераклеса, буркнул он. – Иногда они делают и то, и другое.

– Как Эвний?

Скульптор резко обернулся. Диагор подумал, что ему нравится издеваться над собственными мышцами, как пьяному отцу – издеваться над детьми.

– Я только что узнал про Эвния, если ты к этому клонишь, – сказал Менехм; его глаза превратились в две неотступно следовавшие за Гераклесом тени. – Я никак не причастен к его припадку безумия.