Евгений Гришковец - Ангина

• Название: Ангина
• Автор: Евгений Гришковец
• Жанр: Современная проза

Введите сюда краткую аннотацию

---

Евгений Гришковец Ангина

«Я, да будет вам известно, Фукакуса, смиренный житель столицы», — Такими словами начиналась то ли повесть, то ли новелла, то ли рассказ. Он в последствии не мог вспомнить ни имени автора, ни названия того, что прочёл. Какое-то явно японское слово находилось в начале страницы, а дальше шла сама то ли повесть, то ли новелла. Возможно, это слово и было именем автора, а может это было название произведения. Он этого не понял и поэтому не запомнил. Японцы! Что с них возьмёшь?! У них что имена, что фамилии, что названия — не разберёшь.

В тот раз он не заметил, как болезнь подкралась, проскользнула в его организм и на какое-то время воцарилась в нём, изменив все ощущения, всю систему восприятия мира и собственной его жизни. Обычно об был бдителен. Обычно он внимательно прислушивался к себе и улавливал самые первые признаки любой простуды или другой хвори. Улавливал и наносил упреждающий удар при помощи проверенных и верных средств. Он верил в таблетки, микстуры, и указания врачей. Поэтому они ему помогали. А вот болеть он сильно не любил и не умел. Ему трудно давалось осознание присутствия в организме какого-нибудь гадкого вируса.

Он с детства помнил страшные рисунки, изображающие болезнетворных микробов или вирус гриппа, а также помнил кадры из каких-то научно-популярных передач, на которых фигурировали снятые при помощи микроскопа некие вирусы, представляющие из себя палочки, кругляшки или овалы. И болезнетворные палочки, кругляшки и овалы всегда были подвижнее, агрессивнее и сильнее каких-то вялых других овалов и кругляшков. Подвижные и агрессивные всегда побеждали. Это и были вирусы. Ему неприятно было знать, что такие вот твари присутствуют в нём.

Поэтому он всегда старался принять возможные профилактические меры или, заподозрив в себе даже самые малые признаки насморка или кашля, тут же обрушить на них всю силу известной ему фармацевтики. Он не хотел болеть! Он любил быть в хорошей форме. Ему нравилось чувствовать себя чистым, опрятным, выспавшимся и эффективным. Ему нравилось в это играть. Он полагал, и не безосновательно, себя неглупым человеком. Он понимал, что игра в эффективность — это игра. Но ему очень нравилось выигрывать.

А в тот раз он попросту устал и пропустил удар. Двое суток почти без сна, плохие санитарные условия, коварное время года и ряд других обстоятельств притупили бдительность, и болезнь подкралась незаметно.

Что случилось? А он полтора суток не мог улететь из Хабаровска, вот и всё. Сначала не принимал Хабаровск, потом не принимала Москва, то тут был сильный боковой ветер и наледь и ещё чёрт знает что, то там был туман и нулевая видимость. Потом восемь часов полёта. Ноябрь. И прилетел он домой, точнее в столицу, совершенно больным.

Хотя перелёты далеко не первым классом, весьма скромные гостиницы и здания аэропортов были для него не только делом знакомым, но и привычным. Раз-два в месяц он уж точно летал куда-нибудь из Москвы на два-три дня. Правда, Хабаровск, Иркутск или другие дальние-дальние города случались не часто, пару раз в год, не более. Но и к дальним перелётам он привык, выработал навыки, правила и старался их придерживаться, чтобы сэкономить силы и нести достойное звание посланца Москвы, и поддерживать столичный уровень. Он не понаслышке знал о провинциальном скептическом и ироничном отношении ко всему столичному и к нему в частности.

Банк, в котором он работал уже одиннадцатый год, имел филиалы по всей стране. И вот он последние пять лет посещал разные эти филиалы, проводя тренинги и обучая местный персонал всё новым и новым методам работы с клиентами, да и вообще работы.

Чаще всего ему приходилось встречаться и работать с людьми, которые были его старше и были убеждены в своих глубоких знаниях о том, как надо работать в местных условиях. Люди на местах почти всегда демонстрировали уверенность в том, что их город и их жизнь имеют уникальную специфику и демонстрировали своё пренебрежение к любым новым для них и чужеродным, по их мнению, московским новшествам.

Андрею, а именно так его звали, нравилось встречаться с провинциальным скепсисом и предубеждением, а потом в течение пары дней опровергать и то и другое, быть убедительным, интересным и улетать обратно в Москву победителем. Ему приятно было ощущать себя разворошившим тихий, уездный муравейник.

Для этого ему необходимо было быть всегда опрятным, подтянутым, улыбающимся, с хорошим цветом лица и глаз, уверенным в себе не только внешне, но и внутренне, остроумным, то есть, раздражающе безупречным. Этому он научился за почти одиннадцать лет работы в Банке, пройдя разные уровни.

Попал он в Банк, как ему всегда казалось, случайно. После журналистского факультета Московского университета, после понимания себя элитой и чуть ли не сверхчеловеком, после бурной жизни двух последних студенческих лет он попал в реальную журналистику. Чуть больше двух лет этой журналистики он старался не вспоминать, а некоторые эпизоды этого периода он попросту не мог вспомнить. Из той жизни его выдернул могущественный дядя Серёжа.

Дядя Серёжа, брат его покойного отца, в своё время избавил Андрея от армии и по просьбе матери, а также из чувства братского долга, присматривал за Андреем. Именно дядя Серёжа устроил племянника в пресс службу Банка, помог поступить на второе высшее, уже экономическое, образование, всячески контролировал Андрея и вёл с ним беседы о светлом образе покойного своего брата. Делал это дядя Серёжа жёстко, но умнО, и ровно до тех пор, пока не убедился в том, что племянник втянулся в работу и в рабочий азарт, и пока не получил подтверждения о том же самом от своих старых друзей, которые приютившим Андрея банком руководили.

А Андрей и сам удивился тому, как легко он втянулся. Он легко осваивал экономические дисциплины. После аморфных и умозрительных дисциплин, которые и дисциплинами было трудно назвать, то есть, после того, что он изучал, обучаясь журналистике, более строгие, внятные и наукообразные предметы усваивались легко, были понятны и имели очевидную связь с известной Андрею жизнью. Ему понравилось то, что у него многое получается, и получается без особого труда. Легко!

Потом ему понравилось носить белые рубашки, и то, что к вечеру манжеты рубашек остаются чистыми, потому что в Банке всегда чисто и даже красиво. Ему понравилось его рабочее место и ощущение себя на месте. Впоследствии его рабочее место менялось, но ощущение себя на месте только укреплялось.

Получив диплом экономиста, Андрей подумал-подумал, да и поступил на психологию, которая его, особенно поначалу, увлекла своими возможностями. Но потом жизнь преподнесла ему несколько таких уроков, что Андрей быстренько убедился в условности многих казалось бы безусловных психологических законов, и получил свой третий диплом, будучи трезво оценивающим свои возможности и даже почти самоироничным человеком.

А просто Андрей сильно влюбился, женился, прожил в браке два года счастливых и один год в аду. Тогда же он испытал радость отцовства и горе отцовства же в процессе крушения семьи и развода. Развод, как Андрей не пытался, вышел не цивилизованный, совсем не современный и отнюдь не столичный. Было много крика, брани, нервов, истерик, хлопанья дверьми и прочих ужасов. Самому ему, не взирая на изученную психологию, нечем было гордиться во всём этом процессе. Наоборот, он часто, даже осознавая всю пошлость, глупость ситуации и своего поведения не мог удержаться от этих глупости и пошлости.

В итоге, Андрей последние четыре года снова жил с мамой в квартире, в которой прошло его детство и юность. Сначала было трудно вернуться в эти стены, но потом стало удобно. Он не захотел снова жить в своей некогда детской комнате. Он занял кабинет отца. На своё усмотрение многое в квартире изменил. Мама была не против. И вот, последние четыре года Андрей был очень эффективен. А тут задержка рейса, да ещё так надолго.

Сначала объявили, что вылет задерживается на час, через час — ещё на час, а потом сразу на четыре часа. Местные стали разъезжаться по домам, чтобы переждать. А Андрею некуда было ехать. Возвращаться в филиал Банка он не хотел. После красивого и эффектного завершения своей миссии ему не хотелось без дела мозолить глаза тем, с кем простился накануне. Друзей или знакомых в Хабаровске, Хабаровском крае, да и на всём Дальнем Востоке у него не было. Из гостиницы он съехал, а на то, чтобы брать номер на дополнительные несколько часов у него не было самостоятельных полномочий распоряжаться служебными деньгами, а за свой счёт было жалко. Он остался в аэропорту.

Андрей помаялся, понимая, сколько срывается, может сорваться и уже точно сорвётся важных и не очень важных дел, но заставил себя успокоиться. Предупредить о задержке рейса он всё равно никого не мог. Москва ещё спала крепким сном. Гигантская страна, разделённая часовыми поясами, диктовала свои правила.