Юлия Франк - На реках вавилонских

• Название: На реках вавилонских
• Автор: Юлия Франк
• Издательство: Б. С. Г-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-93381-148-3

Картины, события, факты, описанные в романе "На реках вавилонских" большинству русских читателей покажутся невероятными: полузакрытый лагерь для беженцев, обитатели которого проходят своего рода "чистилище". Однако Юлия Франк, семья которой эмигрировала в 1978 году из ГДР в ФРГ, видела все это воочию…

---

— Есть особые пожелания?

— Спасибо, нет.

— Какого вам хлеба — из разносортной муки или хрустящего ржаного?

— Какого у вас больше.

— Вы в самом деле хотите взять две порции масла? — Женщина подняла руку с соответствующими талонами.

— Нет, это, видимо, ошибка, я и понятия не имел.

— Тогда сыру.

— Спасибо, нет.

— Колбасы?

— Нет, нет, — оставьте ее себе. — Ее вопросы были для меня слшком сложными. В продуктовых талонах я ценил одно: на них было четко написано, что можно за них получить, поэтому не приходилось принимать трудные решения. Я взял продукты, отказавшись от чечевицы, которую сегодня давали вместо консервов.

— У меня есть еще турецкие бобы! — крикнула эта женщина мне вслед, но я не обернулся и воздержался от благодарности. Я не хотел еще больше усиливать чувство собственной значимости, которое и без того отчетливо слышалось в ее голосе.

Дама в летнем платье стояла возле металлической лесенки, где сидели дети. Свои сладости они, очевидно, уже съели или спрятали. Она поставила коробку на лесенку, между детьми, и стала демонстрировать им свою добычу: хрустящие хлебцы, чайную колбасу, сахар. Она закурила сигарету и наблюдала за тем, как они вытаскивают пакетики, один за другим, вертят их, рассматривают и при этом что-то говорят.

Я пытался перехватить взгляд женщины в летнем платье, с удовольствием бы ей улыбнулся и увидел ее улыбку, но она на меня не смотрела, так что я прошел мимо нее, двигаясь вразвалку, едва переставляя ноги, поминутно оглядываясь — вдруг она обернется — и открыл дверь в свой подъезд.

Младенец орать перестал, вероятно, заснул, а может, родители взяли его подышать свежим воздухом, во всяком случае, дверь в соседнюю комнату была заперта. Волоса в щели больше не было. Правда, это можно было истолковать двояко: в конце концов, дверь могла захлопнуться от порыва ветра, и тогда волос бы вылетел сам собой. Но даже если бы он все еще был в замке — как мог я быть уверен, что и у других людей не возникла та же идея, что им не хватило хитрости проверить, нет ли в запертой двери зажатого волоса. Им было бы легче легкого вернуть волос на место. Я намазал маслом хрустящий хлебец и подошел к окну. Новенькая сидела у основания металлической лесенки и курила; она взглянула наверх на своих детей и что-то сказала. Дети засмеялись. Она стала растирать себе мокрые икры, ей наверняка было холодно. Я разгладил ладонями джемпер и кое-что прошептал. Женщина в летнем платье встала, вынула из кармана плаща какой-то небольшой предмет и протянула его мальчику в очках. Однако мальчик замотал головой, а его сестра взяла то, что ей предлагали. Потом мальчик оттолкнулся и прыгнул матери на спину.

Ритмичный скрип металлических пружин, сопровождаемый поскуливанием, позволил мне предположить, что сосед тем временем освоил новую тактику, с помощью которой скорее надеялся успокоиться сам, нежели успокоить свою жену. Я согнул вскрытую сторону пачки хрустящих хлебцев, стараясь при этом, чтобы сгиб точно совпадал с верхним краем надписи. Таким образом можно было дознаться, интересовался ли кто-нибудь в мое отсутствие хрустящими хлебцами. Смахнув одной рукой крошки в ладонь другой, я принес из кухни посудное полотенце и вытер стол. От полотенца пахло плесенью, и чтобы избавиться от этого запаха, мне пришлось вымыть руки с мылом. Если я что-то на свете ненавидел, то это были крошки, все равно какие. Хрустящие хлебцы я отнес на кухню и положил в отведенный мне ящик кухонного шкафа, на растоянии сантиметра как от его переднего края, так и от правой стенки, потом заботливо убрал остальные продукты.

Когда я обернулся, то увидел перед собой соседа, — он стоял голый и растерянно смотрел на меня.

— О, я не думал, что вы здесь. — Он почесал в затылке. — Извините.

Его прибор еще немного торчал, он поспешно прикрыл его рукой, но сделал это не от стыда, — скорее, это был жест, означавший: он сознает, что голый.

— Я подыхаю от жажды. — Сосед по-товарищески похлопал меня по плечу и открыл кран. Я отступил на шаг назад, а он нагнулся к раковине и начал большими глотками пить воду из-под крана. Потом открыл холодильник и достал бутылку пива. В отделении холодильника, которым пользовалась молодая семья, находилось только пиво. Я задавался вопросом, чем живет молодая мать. Я задавался вопросом, кормит ли она еще ребенка грудью. Вероятно, нет — младенец орал от голода. Возможно, молодая семья не доверяла мне и хранила продукты у себя в комнате. Мой бывший сосед по комнате, который пил и шумно онанировал, оставил после себя в шкафу-колонке примерно сорок пять пустых бутылок, сложенных штабелем, множество пачек с хрустящими хлебцами и пакетик заплесневелого сыра.

Я поспешил уйти из кухни, младенец опять орал, и я слышал, как женщина сказала мужу: "Это просто ад, прошу тебя, оставь меня, не то мне придется… бежать". Перед словом "бежать" было что-то неразборчивое. Я стал думать, что такое могла она сказать. Пожалуйста, оставь меня в покое. Пожалуйста, дай мне уйти. Пожалуйста, дай мне умереть. Иначе мне придется …бежать. Убежать? Иначе мне не избежать?.. Иначе я буду лежать?.. Что такое могла она сказать? Как ни старался я расслышать ответ мужчины, мне это не удалось. Сидя у себя на кровати, я целый час подавлял потребность помочиться, младенец орал; я подавлял эту потребность от страха, что в аккурат у дверей туалета снова встречу соседа и его жену. Бутылка, припасенная на крайний случай, была полна. Только когда я больше уже не мог терпеть, а в комнате не нашлось другого сосуда, который способен был на время послужить мне к облегчению, после того, как я несколько минут прислушивался к звукам в соседней комнате и счел их безобидными, — только тогда решился я выйти за порог. Задвижка на двери туалета была отвинчена. Отверстия от шурупов были еще полны мельчайших светлых опилок. Пописать я не мог, сколько ни старался на этом сосредоточиться, — не мог, и всё. У раздачи еды я слышал, как кто-то говорил, что в пятидесятые годы здесь на стенах висели объявления."Не следует разговаривать с соседями по комнате или по квартире. Они могут быть шпионами, работающими в госбезопасности или в какой-нибудь другой организации, внедренными сюда с целью выведать убеждения и привычки беженцев". Теперь этих объявлений уже не было. Их убрали, — возможно, полагая, что они внушают скорее неуверенность и страх, чем ощущение безопасности, которое призваны создавать. Однако я знал, что шпионы все еще здесь, конечно, уже не столь многочисленные, как в пятидесятые годы, но их все еще достаточно для того, чтобы поручить одному из них следить за нашей квартирой, пробраться в эту квартиру, вывинтить замок, проинспектировать письма и записные книжки или зафиксировать их содержание с помощью маленького фотоаппарата.

Пописать я все еще не мог. Возможно, задвижка была не в порядке, и управляющему домом надо было ее заменить. Младенец на секунду умолк. Тишина казалась почти неестественной. Только негромкое журчание в канализационной трубе давало знать, что в доме есть и другие обитатели. Какой-то скрип в коридоре заставил меня в испуге застегнуть штаны. Снаружи никого не было. А может, сосед не давал жене ни минуты пробыть одной в туалете, он не мог больше выносить ее причитаний и, не раздумывая, пнул дверь ногой, тем самым выломав замок. Только отверстия от винтов в этом случае не остались бы неповрежденными. Младенец орал до хрипоты. На кухне в помойном ведре я обнаружил пустые пивные бутылки, — вероятно, молодая женщина не знала, что бутылки даются под залог. Я взял одну и прокрался к себе в комнату. Бросил взгляд из окна. Новая жиличка и ее дети исчезли. Я прозевал их, не увидел, в какой корпус и в какую дверь они зашли. Наконец — то мне удалось пописать.

Меня одолела усталость, я ведь уже один раз дал себя выжить, подумал я, второго раза не будет. И тут, несмотря на крик младенца, глаза у меня закрылись сами собой.

Снилась мне женщина в летнем платье. Она отряхивала волосы, мягкие густые волосы, и от нее летели дождевые капли, попадая мне на кожу, они несли мне, голому, прохладу и тепло, я хотел ей сказать, что нсмогу и не хочу прикасаться к женщине, однако мой рот только формовал воздух, но не издавал ни звука, сколько я ни старался: казалось, голосовые связки у меня исчезли; я хотел подать ей знак, объясниться, но она протянула руку, и я отступил назад, а взгляд, который повис в воздухе между нами, не принадлежал ни мне, ни ей, — это был наш общий взгляд, внушавший мне тоску и одновременно стыд, понимающий взгляд, который не требовал прикосновения и угас, когда в женщине, сидевшей в пляжной кабинке, я узнал мою мать, — она так низко нахлобучила широкополую шляпу, что заглянуть ей в лицо я не мог, просто я знал, что это она. В конце концов она поднялась и двинулась прочь, — я следовал за ней до тех пор, пока не растаяла ее тень, а когда принялся искать следы ее ног на песке, то нашел только птичьи следы размером с ладонь.