Михаил Кузмин - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Михаил Кузмин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7331-0768-7

Поэтическое наследие М. Кузмина (1872–1936) в таком объеме издается впервые. Представлено 11 стихотворных книг и значительное количество стихотворений, не вошедших в авторские сборники. Большая часть текстов сверена с автографами, в примечаниях использованы обширные архивные материалы, в том числе Дневник поэта, а также новейшие труды отечественных и зарубежных исследователей творчества М. Кузмина.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

9. Четвертый свидетель / Сыщик

Когда нас пригласили вместе с Дэзи
На место преступленья, я не знал,
В чем дело. Может быть, простой грабеж
Иль воровство. В лицо мне эта дама
Была известна, но особой слежки
За ней не полагалось, так что я
Не знал — ни кто она, ни с кем водилась,
Ни где бывала, — и пришел, как в лес.
Но для собаки не играет роли
Осведомленность: стоит ей на след
Напасть — и вам преступника отыщет.
Одно скажу, что не специалист
Тут действовал: следов он не засыпал
И прямо побежал, не забегая
Туда-сюда, без всяких остановок.
За ней помчалось на автомобилях
Нас человека три. В поля, за город,
За полотно куда-то нас вела.
Мы думали, совсем уж убежала…
Вдруг слышим лай — и бросились туда.
Лежал без чувств преступник на сугробе;
Сидела Дэзи, высунув язык,
И уходил вдали слепой прохожий…
Ведь на снегу все видно, словно днем.
Отдался в руки он беспрекословно.
Свое я дело сделал. Дальше — вам!
Напомню только, что одна собака
В суде бывает лишена пристрастья,
Ей все равно — что молод, стар, красив,
Один ли сын иль что-нибудь такое…
Все это — человеческие чувства,
А ею водит нюх и запах крови.
Где запах крови, там ищи убийства.

10. После суда

Зачем идти домой,
Когда не встречу брата?
Весь мир мне стал тюрьмой,
А жизнь цвела когда-то
Привольно и богато
Тобой, одним тобой.

Зачем он все молчал,
В устах улыбка жалась?
Он правды не искал,
И правда оказалась,
Как будто приближалось
Начало всех начал.

Начало всех начал друзей согнало
К Эммануилу за перегородку.
Тут ничего о Вилли не напомнит,
Тут тиканье часов их успокоит,
Глубокий голос уврачует раны,
Закат об утренней заре пророчит.

Ведь одного лишь нет,
А будто все разбито,
И омрачился свет,
И солнце тучей скрыто.
До крика не забыто,
Какой несем ответ.

Связать нельзя черты,
Не восстановишь круга,
Своей неправоты
Не отогнать испуга,
И смотрят друг на друга,
И повторяют: «Ты».

11. Ночью

Шаги за спиною, и черный канал,
А на сердце льется тягучий асфальт.
Зачем он увидел, зачем он догнал?
Пускай бы лишь искры, да сажа из труб,
Да куст бузины, неопрятен и тощ,
Тщедушный изгнанник младенческих рощ!

Обгонит, быть может, и мимо пройдет?
Вот эта скамейка в тени на мосту…
Нет, шаг замедляет, за руку берет…
Теперь никуда от него не уйти!
О, как ненавистен и светлый пробор
И братом любимый болотистый взор!

— Куда вы, Мицци? Час глухой,
И место здесь глухое.
— Зачем следите вы за мной?
Мне тяжелее вдвое.

— Я должен вас оберегать,
Теперь я вместо брата.
— Нет! Вилли будет жить опять,
Как с нами жил когда-то! —

Стал гуще липкий полумрак.
— Не верите? молчите?
— Наверно, все и будет так,
Как вы того хотите.

— Известно, вижу, что-то вам,
Чего другой не знает.
Быть может, сами были там,
Где дух Эдит витает?

Зачем молчанием томить?
Сознайтесь: были? были??..
Она могла помехой быть —
И вы ее убили.

Так ясно все! Конечно, вы…
Другой посмел бы кто же?
Но он смолчал — и вы правы,
И все на бред похоже!

— Нет, я не убивал… А бред
Всегда был в этом деле.
Сказали бы: «Виновных нет», —
Когда б понять сумели.

— Кругом такая пустота…
Я ничего не вижу…
Я не любила вас всегда,
Теперь же ненавижу!..

— Все это бред. Я вам — не враг.
Я друг, поймите, Вилли. —
Они ускорили свой шаг,
Про тех не говорили.

И быстро и молча проходят они
Заводы, заставы, заборы, мосты…
Слилися вдали городские огни,
И ветру просторней, и тише дышать…
Виднеется вдруг словно вымерший дом —
По снам позабытым он сердцу знаком.

12. Посещение

В окне под потолком желтеет липа
И виден золотой отрезок неба.
Так тихо, будто вы давно забыты,
Иль выздоравливаете в больнице,
Иль умерли, и все давно в порядке.
Здесь каждая минута протекает
Тяжелых, полных шестьдесят секунд.
И сердце словно перестало биться,
И стены белы, как в монастыре.
Когда раздался хриплый скрип ключа,
Сидевший у стола не обернулся,
А продолжал неистово смотреть
На золотую липу в небе желтом.
Вот перед ним какой-то человек.
Он в волчьей шапке, с черной бородою,
В руках он держит круглый белый хлеб
И узкогорлую бутылку с рейнским.
— Я навестить пришел вас. Может быть,
Не только навестить… — Молчит, ни слова.
— Мне все известно. Вы ведь Вильгельм Штуде.
У вас есть сестры, Марта и Мария,
И друг у вас Эрнест фон Гогендакель…
А Джойс Эдит вам не была невестой.
— Вот чудеса! Газетные известья!
Кто ж этого не знает? Имена!
— Ну хорошо. Тогда напомню то,
Что не было помещено в газетах:
Что вы Эдит совсем не убивали,
А взяли на себя вину затем,
Чтоб не коснулось подозренье друга.
— Зачем нам заново вести все дело?
В суде сказалося не мненье судей,
А чья-то правда правду оттолкнула
И мне не позволяла говорить.
Теперь мне все равно, как будто чувства
Мои исчезли, связки и суставы
Распалися. Одна осталась жажда
Да голод маленький. Вот, я читал,
Что дикари живьем съедают бога.
Того, кто дорог, тоже можно съесть.
Вы понимаете? я будто умер,
И приговор есть только подтвержденье
Того, что уж случилось. Право, так.
— Я вам принес хорошего вина.
Попробуйте и закусите хлебом.
— О, словно золото! А хлеб какой!
Я никогда такой не видел корки!
Вливается божественная кровь!
Крылатыми становятся все мысли!
Да это — не вино, не хлеб, а чудо!
И вас я вспоминаю. Вас видал,
Еще когда я назывался Вилли.
Теперь я, может быть, уж Фридрих, Карл,
Вольфганг иль как-нибудь еще чуднее.
— Идемте. Дверь открыта. Все готово.
Вас ждут. Вы сами знаете — вас любят.
И заново начать возможно жизнь.
— А Джойс Эдит, бедняжка, не воскреснет.
— Воскреснет, как и все. Вам неизвестно,
Что у меня предсмертное письмо
Ее находится? Улики сняты.
— Ах так!.. Я разучился уж ходить…
Я не дойду. Какое солнце! Липы!

13. Дом

Благословен, благословен
И сад, и дом, и жизнь, и тлен.
Крыльцо, где милый друг явился,
Балкон, где я любви учился,
Где поцелуй запечатлен!

Вот две сестры, учитель, друг.
Какой восторженный испуг!
Ведь я опять на свет родился,
Опять я к жизни возвратился,
Преодолев глухой недуг!

Зачем же Мицци так бледна?
О чем задумалась она,
Как будто брату и не рада, —
Стоит там, у калитки сада,
В свои мечты погружена?

— О, тише, тише, — говорит, —
Сейчас придет сюда Эдит.
Она уснула — не шумите.
К окну тихонько подойдите
И посмотрите — тихо спит…

Нет, Вилли, нет. Ты был не прав.
У ней простой и нежный нрав.
Она мышонка не обидит…
Теперь она тебя не видит,
Но выйдет, досыта поспав.

Смешной нам выдался удел.
Ты, братец, весь позолотел:
Учитель, верно, дал покушать?..
Его по-детски надо слушать:
Он сделал все, что он умел.

Взгляни с балкона прямо вниз:
Растет малютка-кипарис,
Все выше траурная крошка!
Но погоди еще немножко —
И станет сад как парадиз!..

Как золотится небосклон!
Какой далекий, тихий звон!
Ты, Вилли, заиграл на скрипке?
Кругом светло, кругом улыбки…
Что это? сон? знакомый сон?.. —

А брат стоит, преображен,
Как будто выше ростом он…
Не видит он, как друг хлопочет —
Вернуть сознанье Мицци хочет —
И как желтеет небосклон…

1928