Максим Ююкин - Иван Калита

• Название: Иван Калита
• Автор: Максим Ююкин
• Издательство: Издательство "Яуза"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 978-5-699-36023-9

Он получил от современников далеко не самое почетное прозвище. Историки-«западники» обвиняют его в «предательстве» и «раболепстве перед Ордой»: дескать, его власть держалась на татарских саблях, на его руках кровь соплеменников, а на его совести — мученическая смерть тверских князей...

Иван Калита действительно дрался за власть люто, яростно, беспощадно, не щадя ни других, ни самого себя, не брезгуя ни подкупом, ни доносами хану, ни ордынской помощью.

Но именно в его княжение Русь получила необходимую передышку, окрепла, оправилась, подняла голову (по свидетельству летописцев: «Быстъ тишина христианам и престаща татарове воевать Русскую землю»), именно при Иване Даниловиче и его сыновьях родилось «непуганое» поколение, посмевшее выйти на Куликово поле, именно его внук Дмитрий Донской одержал великую победу, с которой началось осво-бождение и возвышение Руси...

---

«Поделом же тебе, самонадеянный болван, — мысленно выбранил себя Иван Данилович, с затаенной неприязнью наблюдая за радостным оживлением, охватившим присутствующих: было видно, что многим не терпится сейчас же отправиться на архиепископский двор, чтобы в числе первых приветствовать возвратившегося владыку, и лишь присутствие князя удерживает их на месте, не позволяя покинуть палату раньше него. — Впредь уж не дерзнешь мнить, будто тебе дано предугадать божью волю». Ловя на себе устремленные со всех сторон выжидающие и порой недоуменные взгляды, Иван Данилович поднялся и постучал посохом, призывая новгородцев к вниманию.

— Любезные друзи! Днесь господь ясно показал нам, сколь неисповедимы его пути и сколь великое торжество уготовано тому, кто и в самые тревожные дни не оставляет своего упования, — не без внутреннего усилия громко провозгласил он, пряча разочарование за старательной улыбкой. — У нас еще достанет времени, чтобы возблагодарить отца небесного за сию великую милость и благоволение, явленные им Новугороду. Теперь же поспешим, друзи, дабы не дать владыке Василию повода усомниться в великой сыновней любви, кою мы все к нему питаем.

Пышная процессия, возглавляемая великим князем, чинно, с соблюдением ряда, потекла в позолоченные двери палаты.

2

Прямо из Новагорода Иван Данилович поехал в Орду. Это путешествие было уже четвертым в его жизни, но в то же время и совсем непохожим на прежние, а потому особенно волнующим. Впервые Иван Данилович предстанет перед ханским двором в качестве великого князя Володимерского, и это обстоятельство наполняло его душу смешанным чувством гордости и тревоги. Иван Данилович понимал, сколь многое в его судьбе будет зависеть от того, насколько Узбека удовлетворят плоды его деятельности в новом сане. Между тем далеко не все здесь было просто и однозначно. Хана занимали преимущественно две вещи: дань и беспрекословное повиновение его воле со стороны всех русских князей. И если по первому вопросу Ивану Даниловичу было чем ублажить сарайского повелителя — все русские люди, от великокняжеских слуг, скакавших, загоняя лошадей, во все концы Руси, чтобы вовремя доставить в казну своего господина полагавшийся выход, до последнего сироты, приносившего тиуну несколько завернутых в тряпицу медных гривен, хорошо прочувствовали на себе, сколь велико стремление великого князя отличиться перед далеким и страшным владыкой! — то со вторым дело обстояло несколько хуже. Узбек ясно выразил свою волю: Александр Тверской должен предстать перед ханским судом! Но, к неизъяснимой досаде Ивана Даниловича, бывший великий князь благополучно избежал всех попыток принудить его исполнить строгий ханский приказ, сначала укрывшись за могучими стенами плесковского Крома, а теперь и вовсе ускользнувший из пределов досягаемости великокняжеской власти: Гедимин — это тебе не Солога. Поэтому долгие дни пути проходили у Ивана Даниловича в обдумывании ответа на неизбежный ханский вопрос о том, почему не исполнена его воля.

В Твери к великокняжескому поезду присоединился князь Константин Михайлович. Приняв после бегства Александра в Плесков княжеский венец, на котором еще играли отблески отпылавшего в Тверской земле пожара, Константин, казалось, тяготился полученной им властью. Пережитое в отрочестве потрясение, когда он едва не стал свидетелем убийства собственного отца и сам чуть было не разделил его участь, не прошло для молодого князя бесследно: Константин вырос робким, нерешительным и податливым на чужое влияние. Но именно эти черты его характера полностью устраивали Ивана Даниловича, ибо делали Константина послушным орудием в его цепких руках. У великого князя даже возникло к Константину Михайловичу нечто вроде симпатии. Заметив, что Константин держится в его присутствии настороженно и отчужденно, Иван Данилович попытался сломать разделявшую их стену, скрепляющим раствором в которой служила кровь Константинова отца и тысяч других тверичей, пролитая по вине или, по крайней мере, при деятельном участии московских князей.

— Ты, Константине Михайлыч, верно, зло на меня затаил, мыслишь, что это я Азбяка подбил разорить вашу землю, дабы вас, ослабленных, мне сподручнее одолеть было, — как можно добродушнее сказал Иван Данилович мрачно молчавшему тверскому князю, когда буланый конь Константина поравнялся со скакуном великого князя, которого Иван Данилович нарочно придержал, чтобы иметь возможность поговорить с молодым человеком, — но ты рассуди: нечто мог я ослушаться цесарева веленья? Тогда и с моею землею тако же бы сотворили. Каждому о своей вотчине в первую голову печься приходится.

Константин сперва промолчал, хотя на языке у него вертелся язвительный ответ: подбивал ты Азбяка или нет, а воспользоваться тверской замятней сумел весьма ловко! Но, проехав несколько шагов, негромко произнес, не глядя на собеседника:

— Знаешь, Иване Данилыч, когда отец ожидал в Орде суда, он все боялся помереть без покаяния, беспрестанно причащался святым дарам. Ему казалось, что это самое страшное — отойти ко господу, не исповедавшись в своих грехах. Но он ошибался: куда страшнее явиться на божий суд с грузом таких прегрешений, кои не искупить никакими таинствами, ибо они безмерны. Участь сих несчастных — геенна огненная.

На пятнадцатый день после выезда из Твери князья остановились на ночлег в Рясском городе. Появление столь высоких гостей не на шутку взбаламутило тихую, скучную жизнь в скромной вотчине князя Бориса Мстиславича. Хозяин, уже старый, с густо разветвившимся по лицу скорбным древом морщин, не жалел припасов из своих погребов и вконец извел Ивана Даниловича и Константина своим навязчивым, угодливым гостеприимством.

— В Орду, стало быть, направляешься, Иване Данилыч? — медоточивым голоском почтительно осведомился он, умильно глядя в глаза великому князю. — Что ж, дело святое: ныне ты за всю Русскую землю печальник, аки Иосиф у фараонова престола. На тебя мы все глядим с надеждою... А позволь полюбопытствовать: сколько же с тебя поганые за все про все требуют? Поди, нелегко было эдакую прорву пенязей собрать?

— А что это ты, Борисе Мстиславиче, пенязи в моей мошне считать принялся? Али в казначеи ко мне метишь? Княжить, что ль, наскучило? — отшучивался Иван Данилович.

— Наскучить-то не наскучило, — вздохнул в ответ рясский князь. — Токмо больно уж мала моя вотчина: ежели каждого сына на удел посадить, так и городков не хватит. Ты бы, Иван Данилыч, похлопотал в Сарае, может, мне еще ярлычок какой дадут, хоть на самое завалящее княженьице, а? Век бы за тебя бога молил! — вкрадчиво молвил он, с робкой, просительной улыбкой глядя на великого князя.

Иван Данилович на мгновение отвернулся, чтобы скрыть просившуюся на уста презрительную усмешку.

— Что ж, Борисе Мстиславиче, — медленно произнес он, беря с блюда пухлую кулебяку, — коли тебе тесно на своей земле, так уж и быть, избавлю тебя от сего бремени, отпишу твою вотчину в великокняжью казну. Тебя с сынами на службу к себе возьму, там на месте не засидитесь.

Рясский князь с испугом взглянул на гостя, пытаясь понять, шутит ли он или говорит серьезно.

— Что ты, княже, что ты, — торопливо забормотал он, в душе кляня себя за то, что затеял этот разговор. — Это я так токмо сказал... Мало ли что... А княженьем своим я доволен. Мне-то что? Для сынов хотел постараться...

С трудом дождавшись конца унылого пиршества, Иван Данилович вышел во двор. Наплывающие сумерки уже зажгли снег таинственным голубоватым светом; они вязли в корявом черном неводе темневшего позади хором княжьего сада, сочились сквозь безмолвно истекавшие призрачно-белыми струйками голые ветки, наполняя душу радостным целительным покоем, с которым странно не сочетался резкий, суетливый шум, непрерывно доносившийся со стороны стряпни, и торопливое снование слуг, уносивших из гридницы остатки княжьей трапезы.

Прогуливаясь по саду, Иван Данилович услышал чьи-то оживленные голоса. Три юные девушки — одна в длиннополой собольей шубе, другие — очевидно, служанки — в простеньких войлочных опашнях — забавлялись, бросая друг в дружку снежки. Беззаботно смеясь, они перебегали от одного дерева к другому и, прячась за ними, норовили подобраться как можно ближе к сопернице, чтобы уж наверняка поразить ее метким и по возможности безответным броском. Заметив приближающегося к ним незнакомого человека, девушка в шубе испуганно застыла на месте, смех замер у нее на устах; смущенно потупившись, она торопливо оправила сбившийся к макушке платок, из-под которого вытекла прядь золотистых волос, и отряхнулась. С удовольствием и внезапно подступившим сладким томлением князь поглядел на ее хорошенькое круглое раскрасневшееся личико и приветливо улыбнулся.

— Не бойся, красавица, — ласково сказал он, делая успокаивающий взмах рукой. — Я не хотел вам мешать. Ты что же, Бориса Мстиславича дочка будешь?