Максим Ююкин - Иван Калита

• Название: Иван Калита
• Автор: Максим Ююкин
• Издательство: Издательство "Яуза"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 978-5-699-36023-9

Он получил от современников далеко не самое почетное прозвище. Историки-«западники» обвиняют его в «предательстве» и «раболепстве перед Ордой»: дескать, его власть держалась на татарских саблях, на его руках кровь соплеменников, а на его совести — мученическая смерть тверских князей...

Иван Калита действительно дрался за власть люто, яростно, беспощадно, не щадя ни других, ни самого себя, не брезгуя ни подкупом, ни доносами хану, ни ордынской помощью.

Но именно в его княжение Русь получила необходимую передышку, окрепла, оправилась, подняла голову (по свидетельству летописцев: «Быстъ тишина христианам и престаща татарове воевать Русскую землю»), именно при Иване Даниловиче и его сыновьях родилось «непуганое» поколение, посмевшее выйти на Куликово поле, именно его внук Дмитрий Донской одержал великую победу, с которой началось осво-бождение и возвышение Руси...

---

— Гм... — Юрий задумчиво поскреб подбородок. — Что ж, звучит не худо. Но как быть с таким делом: случись, не дай бог, новая война, свейское войско окажется к Новугороду гораздо ближе, чем ранее, тогда как Свейская земля как была, так и останется за морем, а значит, для новгородской рати по-прежнему недоступной. Сие несправедливо! Коли уж делить Корелу, то не заполонять ее ратью, не ставить новых городков — пусть там все остается по старой пошлине. Раз уж мы идем на мировую, то и граница наша должна быть мирной!

Теперь черед задуматься настал свейскому послу.

— Я думаю, это ограничение может быть принято, при условии, конечно, что будет взаимным, — неохотно сказал он наконец.

— И гостям чтоб в наших землях не чинили никаких пакостей, — прибавил Юрий. — И ваши пусть ездят в Новгород горою и водою свободно, и нашим пусть будет чист путь в море.

И это предложение не вызвало у посла возражений. Последовательно согласовав содержание будущей смолвы, собеседники расстались для подготовки и взаимной сверки грамот на двух языках. Через несколько дней мирный договор был подписан. Не пролив, паче чаяния, ни единой капли крови, Юрий, оставив в Ореховом городе сотню воев, с остальной ратью победителем возвратился в Новгород.

9

Казалось, после многих тяжких испытаний судьба, словно одумавшись, торопилась согреть новгородского князя своей запоздалой милостью: за благополучным разрешением старого спора со свеями — будто забыв, что эта победа была достигнута почти вопреки его воле, Юрий как должное принимал славословия благодарных подданных — последовало более скромное, но все же очень приятное торжество над устюжскими князьями — верными ростовскими подручниками, которые не хуже литовцев или немцев крепко досаждали новгородцам набегами на их села и грабежом их гостей. Подписав во взятом им Устюге докончальную грамоту с трепещущим в ожидании справедливого возмездия князем-разбойником Василием, Юрий окончательно уверился в том, что высшие силы снова на его стороне и теперь самое время попытаться возвратить себе так обидно отнятый у него великий стол.

Добираться до Орды Юрий решил кружным путем, через земли пермяков: слишком свежи еще были в памяти князя воспоминания о том, как он едва не угодил в руки тверичей, и по сравнению с этой грозной опасностью предупреждения о непредсказуемости долгого путешествия по дикому и пустынному краю казались ему просто смехотворными. Дорога, однако, оказалась нелегкой: и мохнатые, шевелящиеся, точно огромное живое существо, болота, и распяленные на много поприщ вокруг горбатые склоны гор, и бесконечные равнины, и глухие леса пришлось преодолеть князю и его спутникам, прежде чем они достигли места, откуда извивающаяся голубая стежка Камы, скромная в верховье, но неуклонно расширяющаяся по мере приближения к принимающей ее в свое материнское лоно Волге, вела прямиком до самого Сарая. У живших на берегах Камы пермяков были куплены большие учаны, и вот нескончаемым встречным товаром потянулись по обе стороны печальные и глухие места: темные леса под угрюмым и холодным северным небом, низкие, заливные луга, редкие нищие селенья, люди в одежде из звериных шкур, с настороженным вниманием провожающие глазами чужаков, которых бог знает какие ветры занесли в их замкнутый, устоявшийся веками скудный и суровый мир.

От этого унылого однообразного зрелища и в душе Юрия прежнее питаемое честолюбивыми надеждами воодушевление стало понемногу' сменяться какой-то тихой печалью: точно некоей мировой скорбью, распростертой над суетными людскими помыслами, повеяло на него с этих богом забытых просторов.

— Что за люди здесь живут, Чешко? — спрашивал Юрий старого, с дряблым обвислым лицом, кормчего, который не раз бывал в этих местах и потому со знанием дела направлял княжий учан по бесчисленным извивам реки, счастливо избегая подводных камней и мелей. — Какого они роду-племени?

— Известно какие люди — пермь, — охотно отвечал Чешко, радуясь случаю скоротать разговором долгое и скучное плавание. — А отколе они тут взялись, про то один бог ведает. Иные сказывают, что они одного корня с корелою, токмо, по моему разуменью, сие навряд ли правда: больно уж несходно у них все — и одежа, и избы, и обычаи, и идолов розных почитают, да и живут друг от друга далече. С другого боку, — помолчав, продолжал кормчий, — лопочут они вроде подобно; хоть и не одним языком, а все же обчие слова уловить можно: вот, к примеру, река — по-пермяцки она «юг», а по-корельски как? «Йоги»! Так что какое-никакое сродство меж ними, верно, все же имеется. А что их по лицу земли так разметало — так на то божья воля.

На двенадцатый день плавания путешественники добрались до относительно большого городка Искора, где было решено сделать остановку, чтобы пополнить запасы продовольствия. Пока княжеские слуги усиленно осваивали язык жестов в общении с местными торговцами, Юрий, желая размять отвыкшие от твердой земли ноги, отправился прогуляться по городу. В отличие от попадавшихся ему по пути селений, где люди жили в плетеных шалашах, дома в Искоре были бревенчатые, крытые дерном и — изредка — лубом. Город опоясывала каменная стена. В самом центре городка возвышался небольшой конусообразный холм, на котором стояло грубое человекоподобное каменное изваяние с короткими раздвинутыми в стороны ногами, вытянутыми вдоль туловища руками и непропорционально большой сидящей прямо на плечах головой с огромными выпученными глазами. Перед изваянием горел костер, возле которого хлопотала одетая в какие-то диковинные лохмотья косматая старуха; на ее тонкой морщинистой шее болталось сразу несколько бестолково позвякивавших при каждом ее движении монист. Время от времени старуха поднимала над головой кожаный бубен с вышитыми на нем странными, похожими на птичьи следы знаками и, поднимая горящие лихорадочным огнем тускло слезящиеся глаза к каменному болвану, с дикими завываниями ударяла в него сухой сморщенной ладонью. У подножия холма в благоговейном молчании замерли выстроившиеся в ряд люди, числом около полусотни; не отрывая глаз они следили за каждым движением старухи. Каждый из этих людей что-то держал в руках — мешок, сверток или корзину; у некоторых были сплетенные из лозы клетки, в которых томилось какое-нибудь мелкое животное или птица, чаще всего утка или петух.

Поняв, что набрел на языческое капище, Юрий с отвращением сплюнул, перекрестился и хотел поскорее пройти мимо, но, к его величайшей досаде, старуха в очередной раз разогнулась над хряско бесновавшимся огнем и, заметив человека, чей внешний вид сильно выделял его из толпы обитателей городка, устремила на него долгий пристальный взгляд. Затем, словно забыв о своем таинственном занятии, она с несвойственной ее годам резвостью сбежала с холма и, гремя монистами, приблизилась к князю. Юрий ускорил шаг, но старуха схватила его за руку и стала внимательно, точно читая книгу, рассматривать его лицо. Возмущенный такой дерзостью, Юрий хотел вырвать руку и оттолкнуть старуху, но будто какая-то могучая сила сковала его волю: князь покорно остановился и не шелохнувшись смотрел в темные, воспаленные, похожие на тлеющие угли глаза ведуньи, которые продолжали читать на его лице какие-то невидимые, ведомые только ей одной письмена. Это длилось несколько минут; потом старуха подняла руку и стала что-то исступленно кричать, дотрагиваясь то до груди Юрия, то до его щек, то до выбившейся из-под шелома пряди волос. Звук ее голоса словно разбудил князя.

— Да отвяжись ты, старая ведьма! — в гневе крикнул Юрий и, высвободив руку из маленькой костлявой старческой лапки, вскинул ее, чтобы ударить назойливую ведунью. Негодующий ропот, прокатившийся по неотступно наблюдавшей за происходящим толпе, заставил его одуматься. Юрий опустил руку и, бросив на старуху яростный взгляд, быстро зашагал в сторону исада. Когда князь рассказал об этом происшествии Чешко, лицо старого кормчего приобрело озабоченное выражение.

— Не след тебе, княже, было туда ходить, да еще одному, — проговорил он, отводя правило в сторону; учан развернулся на середине реки и двинулся точно вдоль русла, будто дождевая вода по колесной колее. — Бог знает что могло бы статься, кабы ты ее ударил: вельми почитают они своих ведунов, мерзость языческую, прости господи!

— А все-таки любопытно, что она мне говорила, — задумчиво произнес князь, глядя на разбегающиеся от стенок учана тонкие складки воды. — Она словно хотела меня предостеречь, словно ведала обо мне что-то худое.

— Э-э, княже, коли брать в голову бредни всякой сумасшедшей бабы, то и жить нельзя! — нахмурившись еще больше, проворчал Чешко. — Мало ли что им нечистый на ухо шепнет. А хрестьянину лишь на божью волю полагаться и пристало, так-то.

И, поскольку учан шел ровным широким плесом, кормчий позволил себе немного расслабиться: облокотясь о бок судна, он вполголоса затянул какую-то заунывную песню.