Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— Успокойся, моя джанечка. Все будет хорошо. Ты в своем доме, никто тебя больше не обидит. Давай-ка, джан, иди сейчас в баню, сбрось с себя это тряпье, помойся и надень свое лучшее платье. Ты помнишь, тебе сшили в тот год... желтое... из атласа?

Лейла кивнула со вздохом. Госпожа повернулась к стоящим поодаль служанкам, неожиданно мягко сказала:

— Девушки, проведите нашу Лейлу в баню и помогите ей вымыться.

Служанки тотчас обступили расстроенную дочь хана, повели вниз по лестнице. Баня находилась в глубине двора и, несмотря на не банный день, была хорошо натоплена: оттуда брали кипяток для мастерской, где разматывались шелковичные коконы.

Лейла вошла в теплый предбанник. Служанки помогли ей снять длинное туркменское кетени, шальвары — балаки, и, когда она предстала совершенно голой, налившаяся соками, с полными разбухшими грудями и потрескавшимися сосками, многие догадались — Лейла кормила ребенка. Все на секунду смолкли, но никто не подал виду, что удивлен изменениями в ее теле. Каждая подумала про себя: «Боже, несчастная!». Замысел госпожи — не открывать перед посторонними, что Лейла — мать, разрушился в самом начале.

Не входя в общую, где в каменных колодах обычно мылась дворовая челядь, Лейла, шлепая босыми ногами, прошла в отдельную комнату и огляделась. Здесь, как и раньше, стояла большая мраморная ванна. Из стены торчали два крана — с холодной и горячей водой. Над ними полочка, на которой всегда лежали шерстяные варежки. С Лейлой, раздевшись, вошла костлявая старуха, чтобы потереть варежкой ей спину, намылить голову и подать все, что она попросит. Тотчас она открыла краны, и вода с шумом ударилась в мраморное дно. Вскоре ванна наполнилась: Лейла залезла, постепенно опускаясь, в воду. Но едва горячая вода коснулась ее сосков, молодая ханум вскрикнула и привстала. Застыдившись, она жалостливо взглянула на старуху. Та успокоила:

— Пройдет, Лейла-джан... Поболит немного, и все пройдет...

— Не пройдет, — закусив губу, еле выговорила Лейла, и обильные слезы покатились из ее больших глаз. -— Он такой маленький, как же его кормить будут... — Из груди молодой матери вырвалось горестное всхлипывание.

— Ах, ханум, — с горестным участием пролепетала старуха и начала ее утешать.

В то время, как Лейла мылась в бане, Мир-Садык успел побеседовать е госпожой и, спустившись, повел Назар-Мергена на хозяйственный двор. Они остановились у длинного сарая, из которого несло падалью. Днем здесь разматывали шелковичные коконы рабыни хана. Они только что окончили свой дневной труд и, готовясь ко сну, суетились в тесных пристройках. Мир-Садык спросил у прохаживающихся вдоль стен фаррашей, где живет семья туркменского хана Назар-Мергена. Один из фаррашей указал на приоткрытую дверь в маленькую келью. Там горела свеча.

— Пойдем, — сказал Мир-Садык.

Назар-Мерген, обогнав перса, отворил дверь и словно застыл на пороге. Жена его — худая, как высушенная дыня, сидела на голом полу, а около нее стояли на коленках его дети. Все трое. Мать раздавала им из глиняной миски намоченные в воде кусочки лаваша. Дети, как голодные волчата, бросались за каждым куском, тискали его в рот, глотали не разжевывая.

— Ой, Сенем-джан, ты ли это? — проговорил хриплым голосом Назар-Мерген и перешагнул порог.

Женщина сначала испугалась. Но тут же вскочила, вскрикнув «отец, наш!», кинулась к мужу. Обнимая ее, Назар-Мерген чувствовал, как облепили его ноги малыши. Тот, что побольше — восьмилетний, — хватался за локоть, а двое других обняли колени.

— Отец наш пришел! За нами пришел! — радостно приговаривала жена Назар-Мергена и заглядывала ему в глаза.

— Пришел, пришел, — отвечал он, стыдясь ее ласк.— Скоро возьму вас отсюда... Вот приедет Гамза-хан...

Мир-Садык не стал смотреть на встречу этих несчастных людей. Предупредив фаррашей, чтобы разрешили Назар-Мергену жить здесь до приезда хана, он удалился со двора к себе домой, унося разочарование от встречи с Ширин-Тадж-ханум. Госпожа была сильно расстроена и, кроме словесных благодарностей, ничем не вознаградила Мир-Садыка. Он понимал, что ей не до него, но все равно сердце пощипывало от недостатка внимания.

Лейла в эту ночь спала в комнате матери. Перед сном они долго разговаривали. Ширин-Тадж-ханум, как могла, утешала дочь, рассказывала о новостях, какие произошли в ее отсутствие. Самой главной новостью было то, что в доме поселился евнух и теперь женщинам по ночам не страшно: «Он такой великан, что может справиться сразу с тремя разбойниками». В довершение сказанного госпожа попросила служанку, чтобы та позвала евнуха. Он вошел, склонил голову, увидев Лейлу, вскрикнул сиплым голосом:

— Вай, ханум... — И загыгыкал радостно, будто нашел драгоценность.

Нет, Лейла не узнала его. Он был без бороды, на голове его торчала длинная волосяная кисточка. Только мощной фигурой напоминал он Черного Джейрана. Но Лейле и на ум не пришло, что перед нею тот амбал-арбакеш, который возил соль на арбе и жил у кибитки Кеймира.

— Какой он страшный, мама, — тихонько сказала

Лейла, пряча от его пронзительного взгляда свои глаза, И Ширин-Тадж-ханум, засмеявшись, велела ему уйти.

— С ним не страшно, Лейла, — успокоила еще раз мать, — И не бойся его. Ты к нему привыкнешь. Он добрый.

Наговорившись, мать и дочь легли в одну постель. И крепко уснули.

Гамза-хан вернулся на другой день. О его приезде возвестил трубный рев карнаев и барабанный грохот. Люди выскакивали из дворов, чтобы взглянуть на каджарскую конницу. Следом за ней шли иомуды. Лейла смотрела на шествие с высоты, из бойниц и с ужасом думала о том, что скажет ей при встрече отец. Она долго не выходила из верхней комнаты. Видела, как Гамза-хан с другими господами въезжал во двор, слышала, как поднимался на балкон, как мать говорила ему, что привезли Лейлу, но пошла она к отцу лишь тогда, когда слуги начали ее искать и звать по имени.

Она вышла и остановилась на балконе. От страха ее то морозило, то бросало в жар. Хан усаживал гостей и приемной и, увидев дочь, оставил их. Подойдя к ней, не обнял, не дотронулся, только оглядел с ног до головы и задержал взгляд на ее высокой груди. Видимо, он уже знал о превратностях судьбы дочери. Лейла стыдливо смотрела на носки туфель. Хан вздохнул:

- Пока иди, Лейла, Посмотрим. Сейчас не время.

И она, холодея от его леденящих слов, повернулась и ушла к матери.

Действительно, у Гамза-хана времени не было. Слишком долго они провозились с Джадукяром, вербуя в армию шаха прибрежных туркмен. Их давно ждали на западной границе. И Гамза-хан остановился у себя в доме лишь затем, чтобы сделать кое-какие распоряжения. С ним вошли в приемную его управляющие разными мастерскими и купцы, которым Гамза-хан сбывал рис, кунжут, фрукты, шелка, а получал взамен товары из России и Западной Европы. Среди прочего торгового люда был и Багир-бек, прибывший на осенний лов рыбы. Он пришел засвидетельствовать Гамза-хану свое почтение и вместе с тем получить разрешение на закупку у веминдаров Ноукента двух тысяч четвертей риса. Разговаривая с гостями, Гамза-хан привел их в приемную и пригласил располагаться на коврах. Убранство комнаты, поданные яства и кальян располагали к длительной неторопливой беседе, но хозяин спешил, и прием проходил сугубо по-деловому. Первым Гамза-хан отпустил гургенского хана Назар-Мергена, дав разрешение на освобождение его семьи. Затем сделал наказы управляющим шелкомотальной, чувячной и пошивочной мастерских и тоже велел им идти. Мир-Садыку приказал заняться сбором податей, выехать в селения и отправить обоз в Тегеран за месяц до наступления Новруза. Наконец, Гамза-хан благосклонно улыбнулся Багир-беку. Тот вскинул брови, отрываясь от пиалы, тоже ощерился и сказал:

— С вашей помощью, ашраф, мне удалось нынешней осенью ввести свои корабли в Гасан-Кулийский залив. Примите за это мое искреннее расположение к вам и благодарность.

— Ах, Абу-Талиб, я выполнил, как говорят британцы, свою миссию.

— Да, да, ашраф, вы разогнали и увели с собой многих из тех, кто мешал ловить в Атреке рыбу. Ныне Гасан-Кули выглядит пустыней и ничто не грозит моим людям. Передайте, ашраф, хакиму Мехти-Кули-хану мое почтение к нему и пожелание успехов.

— Да, я передам ваши слова, Абу-Талиб, — нетерпеливо отозвался Гамза-хан.

Багир-бек, поняв, что он торопится, поспешил сказать:

— И еще, ашраф, у меня к вам просьба: мне нужны две тысячи четвертей риса.

— Валла! — удивился Гамза-хан. — Зачем так много?

— Ашраф, этим летом я перенес мое заведение в Астрахань и расширил торговлю. Теперь купцы Московии и Петербурга пользуются моими товарами. Две тысячи четвертей для них — это даже мало. Я купил большое поместье, моим частым гостем стал сам губернатор.

— Молодец! — заинтересованно воскликнул Гамза-хан. — Не тот ли губернатор, который засадил в острог Данияра?