Валентин Рыбин - Знойная параллель

• Название: Знойная параллель
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Издательство «Туркменистан»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

Автор романа «Знойная параллель» — лауреат Государственной премии имени Махтумкули Валентин Рыбин известен читателям по сборникам стихов .«Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести «Тайна лысого камня», рассказам и историческим романам «Море согласия», «Государи и кочевники», «Дым берегов». Основная, главенствующая тема писателя — дружба народов. Вот и в новом романе В. Рыбина рассказывается о том, как зарождалась пролетарская дружба между русскими рабочими Подмосковья и туркменскими дехканами, о том, какую силу она обрела и как широко разлилась по всей стране.

Роман «Знойная параллель» — произведение многоплановое, затрагивающее многие стороны современной жизни. Герои его — люди двух поколений, рожденные Великим Октябрем.

---

— Смотри, Марат, не торопись в омут. Это только со стороны — тишь да гладь, да божья благодать. А на самом деле — сложно все.

— Об этом мы с Чары всегда помним,— говорю я ему.— Но ты не обессудь, все-таки мы решили этот новый год встретить не у тебя, а в общежитии у студенток.

— Как так? И Чары тоже едет в Хурангиз?

— Ай, надо посмотреть, как живут,— смущенно отзывается Чары.

— Ну, молодец,— удивляется Костя и тут же спрашивает сам себя: «С кем же мне Новый год встречать? Вдвоем с Ниной?»

— Слушай, братишка,— говорит Чары.— Она будет очень довольна. Она в таком положении. Ты будь внимательней к ней.

Костя предупреждает:

— Смотри, Чары-джан, привезешь в свой аул хурангизскую девушку, отец тебя палкой встретит.

— Я за невестой что ли еду? — сердится Чары.

— Кто еще с вами? — спрашивает Костя.

— Фролов, почтальон наш.

— Мама моя родная! — хохочет Костя.— Вы бы еще взяли Мирошина. Он бы вам учудил какой-нибудь номерок.

Два последних вечера старого года готовились к встрече нового. Гладили гимнастерки и бриджи, начищали до солнечного блеска сапоги. Комэск, хоть и с неохотой, но подписал увольнительные. С увольнительными к нему ходил Чары.

После ужина Чары, Фролов и я отправились к шлагбауму, остановили попутную машину, сели в кузов — и до самого Хурангиза зябли, держась за крышу кабины. Слезли на окраине города. В общежитие притопали часиков в десять вечера. Тут, в связи с наступлением нового года, у подъезда целый комендантский заслон. Сама комендантша с красной повязкой на рукаве и около нее студентки.

— Ну вот, теперь и мне будет поспокойнее,— удовлетворительно встречает нас комендантша.— С наступающим вас, молодые люди.

— Здравствуйте, здравствуйте, тетя Шура,— здороваюсь с ней как со старой знакомой и представляю друзей.

А вот и Тонин голос сверху:

— Мальчики, заходите, мы давно ждем вас!

Поднимаемся на второй этаж. Дверь в комнату девушек тотчас открывается, и оттуда вырывается взбадривающая музыка.

— Если не ошибаюсь, это «Рио-Рита»,— со знанием дела говорит Фролов и первым начинает знакомиться с девчатами. За ним не очень смело, но с очень серьезным видом называет свое имя Чары.

Девушки невероятно смущены, но по тому, каким живым любопытством наполнены их глаза, я догадываюсь: и Чары, и Фролов им понравились.

Фролов — фронтовик. Как и у Чары, у него на груди награды. А что он тянет лямку почтальона, это не его вина. Это замполит увидел в нем импозантного парня. Таким, как он, только с людьми и общаться. Внешность — шик, и за словом в карман в нужный момент не полезет. Себя он называет работником армейской спецслужбы. И эта не очень определенная формулировка как раз подходит к его плексигласовому портсигару, на крышке которого красуется портрет американской кинозвезды Дины Дурбин. Фролов тотчас захватывает внимание девушек. А Чары, строгий и немногословный, подходит к этажерке и вынимает из стопки учебников Историю партии.

— Что, разве вы тоже проходите это? — спрашивает он с таким завидным хладнокровием, что девчата сразу оказываются возле него.

Симпатичная, в кудряшках, Оля, всегда игриво настроенная, сейчас вдруг делается серьезной и заговаривает с Чары о политике. Тут уже удивляюсь я. Вот уже не думал, чтобы эта вертунья что-то соображала в политике.

Мы с Тоней стоим возле патефона и смотрим, как доигрывается пластинка. Тоня немножко бледна: то ли от волнения, то ли мне так кажется, поскольку на ней темно-синее шерстяное платье, которое делает лицо Тони еще бледнее и изящнее. Она поправляет мне подворотничок и спрашивает, озираясь:

— Сам пришивал? Слишком неуклюже. Морщит... Идем в другую комнату, я перешью.

Я охотно повинуюсь. Тоня мне кажется такой милой, нежной и женственной, такой заботливой, что я не сдерживаюсь и целую ее в щеку. А когда входим в соседнюю комнату, целую многократно.

— Марат, Марат, миленький, ты помнешь мою прическу,— тихо шепчет она.— Ты не представляешь, сколько я сидела над ней. Ну отпусти же. Снимай гимнастерку...

Я сижу напротив, смотрю, как она отпарывает подворотничок, затем подшивает вновь. И Тоня исподволь глядит на меня, но с каким-то страхом и благодарностью и время от времени настораживается, к чему-то прислушивается.

— Кто-то должен позвонить?

— Да нет, что ты привязался.— Она подает мне гимнастерку.— Вот теперь другое дело. Надевай и идем к ребятам, а то скажут — не успели встретиться, уже уединились.

А девчата уже накрыли стол. Появляется традиционная бутылка шампанского и все остальное. Фролов осматривает бутылки. Оля несет на тарелке нарезанное сало.

Спустя полчаса мы уже сидим за столом, провожаем уходящий старый год. Девушки провозглашают меня тамадой и велят дирижировать «сводным армейско-студенческим оркестром». Я никогда не говорил застольных речей, не могу ничего придумать смешного и поочередно каждому даю слово. Сначала Тоне. Она встает и желает, чтобы старый год унес все неурядицы. Пока говорили тосты, время подошло к двенадцати. Открыли шампанское, разлили в стаканы, встали, пожелали друг другу всех благ и выпили. Сразу же завели пластинку: «Голубой Дунай» Штрауса, принялись было танцевать, но тут Фролов догадался, что надо поздравить тетю Шуру и вообще всех, кто остался на праздник в общежитии, и мы шумно выкатились из комнаты. Комендантшу застали за столиком, возле телефона. Фролов торжественно нес стакан с шампанским, но она наотрез отказалась от него:

— Я бражки своей, самодельной, выпила, и слава богу. А за то, что вспомнили старуху, спасибо. Главное ведь не питье, а внимание.

Мы пошли дальше. Но тут раздался телефонный звонок. Вслед послышался окрик:

— Глинкина! Антонина! Тебя просят. По междугороднему!

Тоня вернулась, а я остановился, чтобы подождать ее. Сразу появилось какое-то тревожное предчувствие и мысли зайчиками заметались: «Да, это тот самый звонок, которого она ждала». Я молча встал в сторонке, привалившись к перилам лестницы. Мне хорошо слышен ее голос:

— Ах, это вы! — удивляется в телефонную трубку Тоня.— Откуда вы взялись? Спасибо, спасибо... Вам тоже самого огромного счастья!

Потом она очень долго молчит, внимательно слушая своего собеседника. У меня начинает жечь сердце и становится нечем дышать. «Спокойно, Отелло, спокойно,— говорю я сам себе.— Ничего особенного не происходит. Мало ли у каждого из нас знакомых! Вот и у Тони есть знакомые».

— Леонид Иннокентьевич,— наконец каким-то не своим, очень жалким голосом произносит Тоня,— по-моему вы пьяны. Почему? А потому, что о таких вещах по телефону не говорят...

И опять она умолкает. А я уже не могу стоять на месте, потому что в моем воображении возникает улыбающаяся физиономия минералога. Ты посмотри, на что способен этот старый Дон-Жуан! Он же признается ей в любви! Но она-то, она почему так внимательно выслушивает всякий вздор? Не только внимательно, даже с каким-то особым упоением.

— Милый Леонид Иннокентьевич, ну, конечно, я подумаю. Только, по-моему, вы не в себе немножко... Что вы сказали? Письмо? Пожалуйста. Я непременно отвечу. На до востребования? Хорошо, хорошо... И я вам желаю. Всего вам доброго...

Тоня положила трубку и встала, словно изваяние. Я слежу за ней из темноты и вдруг начинаю чувствовать себя самым подлым человеком. Ведь я подслушал чужую тайну! Нет, нет — только не это. Потихоньку, прижимаясь спиной к стенке, чтобы Тоня не заметила меня, поднимаюсь на второй этаж и вхожу в комнату. Все танцуют. Наверное, я слишком взволнован. Пластинка доигрывает, и Чары сразу спрашивает:

— Ты чего такой бледный? Наверное, тебе нельзя пить. Обычно от водки краснеют...

— Да я вроде бы неплохо себя чувствую,— отвечаю я и соображаю: как же мне теперь быть? Как вести себя с Тоней? И вообще, интересно, как после такого разговорчика она будет смотреть мне в глаза?

Тоня входит с веселым восклицанием:

— О! Вы уже во всю танцуете! А я задержалась...

— Кто-то звонил? — спрашивает Оля.

— Знакомая одна... Мамина подружка. Просила, чтобы зашла в мастерскую узнать, не сшили ли ей платье.

— Тоже мне, нашла время, когда спрашивать о платье,— удивляется Оля.

Тоня украдкой взглянула на меня и беспомощно опустила глаза. Нет, она не в силах быть спокойной. Ну а мне-то, мне-то каково?! Выть хочется от обиды. Надо взять шинель и бежать прочь отсюда. Я подхожу к вешалке, она за шкафом. Притрагиваюсь к шинели и думаю: «Но ведь испорчу праздник всем. Никто ничего не поймет, но веселье расстроится!» Достаю вторую пачку папирос из кармана, закуриваю и предлагаю:

— Не пора ли еще выпить по одной?

Тоня хватается за мое предложение, как утопающий за соломинку. Мой беззаботный тон, который дается мне с превеликим трудом, подает ей надежду, что я не слышал ее телефонного объяснения и ничего не подозреваю.