Джоанна Расс - «Если», 1999 № 05

• Название: «Если», 1999 № 05
• Автор: Джоанна Расс
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКАЕжемесячный журнал
Содержание:

Джоанна Расс. ВТОРЖЕНИЕ, рассказ

ФАКТЫ

Стивен Бернс. ПРОКАТИМСЯ ПО ВИВАЛЬДИ, рассказ

Евгений Харитонов. МЕЛОДИИ ИНЫХ МИРОВ

ФАКТЫ

Уильям Бартон. ПАЛИТРА ТИТАНА, повесть

Жозефа Шерман. ПАРТИЯ В МЕХЕН, рассказ

Грей Роллинс. В ОЖИДАНИИ СУДА, рассказ

ВИДЕОДРОМ

*Адепты жанра

-- Евгений Зуенко. НЕИЗВЕСТНЫЙ ЛУКАС

*Рецензии

Бим Г. Пайпер. НЕСЛУХ, повесть

Майкл Кэнделл. СОБАКИ, КОШКИ, ПОПУГАИ И ДРУГИЕ, рассказ

Пол Макоули. ЧУДОВИЩА ВОЙНЫ, повесть

Вл. Гаков. КАРТОГРАФЫ АДА, РАЯ И ОКРЕСТНОСТЕЙ

КУРСОР

КРУПНЫЙ ПЛАН

*Александр Ройфе. КОМАНДАНТЕ ЧЕ И БОГИНЯ ИШТАР

РЕЦЕНЗИИ

АНКЕТА

*Жюри выносит решение

PERSONALIA

_{Обложка Хасими Сораяма.Иллюстрации О. Васильева, О. Дунаевой, А. Жабинского, А. Филиппова, С. Шехова}

---

TL-2 готовился к запуску. Он был уже полностью заправлен и нацелен в небо. На Земле такие ракеты всегда окутывал туман конденсации, здесь же горючее приходится нагревать, предохраняя от замерзания, поэтому к небу поднималось только узкое струящееся перо термального искажения. Сегодня оно достигало высоты всего нескольких сот метров, а дальше его сдувал ветер.

У меня на глазах из сопел двигателей вырвался синий огонь, и темный конус ракеты начал медленный подъем. Потом вспыхнуло оранжевое пламя, свидетельствуя о начавшейся реакции нагретого водорода и компонентов атмосферы — азота и различных органических соединений.

Впечатляющий язык сине-бело-желтого огня вознесся в оранжево-бурое небо, прорвался сквозь первый слой прозрачно-голубого облака, потом сквозь второй и растаял. Сначала в месте исчезновения корабля оставался рассеянный свет, но скоро померк и он.

Целью полета был еще один спутник Сатурна, Энцелад, где люди обнаружили в ледяной ловушке несколько миллионов литров гелия — драгоценного газа, который здесь, на Титане, не умели ни производить, ни добывать.

Оставшийся отрезок пути я посвятил гаданию, можно ли прожить остаток жизни на Луне, не сводя взгляд с тлеющего в небе куска угля — погибшей Земли.

Возможно, мы совершаем большую ошибку. Возможно, это им следовало бы перебраться сюда, к нам.

Набирая скорость под безликим бурым небом, мчась по красно-золотисто-оранжевой поверхности, затянутой голубой дымкой, я пытался вспомнить разноцветную живность Кристи, но почему-то никак не мог…

* * *

Я укрылся в своей каморке и долго смотрел в стену, потом включил мини-терминал и стал в тревоге ждать, пока помехи на экране сменятся меню.

Что произойдет, когда откажет электроника? Неужели все мы умрем? Или примемся мастерить самоделки, летать без электронного слежения? В конце концов, программа освоения космоса началась еще до настоящих компьютеров. Человек ступил на Луну в докомпьютерную эпоху. Та же допотопная технология могла бы забросить нас и сюда, на спутник Сатурна. Или не могла бы?

В видеоархиве не нашлось ничего такого, чего бы я еще не видел, кроме последней дюжины эпизодов французского комического сериала «Какой ужас!», заполонившего экраны перед самым Концом. В последний момент они были записаны на лунной базе. Там все знали, должны были знать. О чем они думали? Трудно себе представить.

Меня хватило всего на тридцать секунд: беззаботный смех, бледно-голубое небо, белые облачка, зеленые деревья, Сена, Эйфелева башня…

Я старался не высовывать нос за дверь, чтобы не столкнуться с Дженной, которая выразительно на меня посмотрела, когда я пришел за ужином. Вернувшись к себе, я не мог не вспомнить, как мы с ней в последний раз оставались вдвоем. Эти мысли сменились воспоминаниями о Кристи в распахнутом комбинезоне, готовой к судьбе, которая еще хуже смерти, потом — о Лайзе в нашей супружеской постели.

Говорят, человек помнит не саму боль, а только сам факт, что ему было больно. Может, и со счастьем то же самое?

Я болтался, как призрак, под потолком несуществующей комнаты и смотрел на женщину, чье прикосновение, вкус, запах давно утратил. Я мучался чувством потери, пытался восстановить в памяти кусочки былого счастья.

Иногда я спрашиваю себя, зачем вообще покинул Землю. Разве не бывает счастья без денег?

Говорят, раскаяние — самое дорогостоящее чувство на свете, но это вранье. Кающийся совершенно свободен: он может каяться, сколько ему влезет. Когда раскаяние встает поперек горла, он обнаруживает, что ему некуда деться от своего горя.

Пока я пялился на видеоменю, образ Лайзы сменился в моей памяти более свежим — Дженны, а потом Кристи, вернее, ее глазами, полными мольбы.

* * *

На следующий день я поехал на Рабочую станцию № 17 — буровую позади гряды Аэрхерст, разместившуюся на длинном склоне. Открывающаяся оттуда перспектива не имеет равных ни на Земле, ни в других местах, где я успел побывать: равнина, тонущая в тумане, в неописуемой дали. Тут спасовал бы самый роскошный горнолыжный курорт.

Когда я впервые попал на Титан со всеми его фантастическими видами, то невольно стал сравнивать его с планетами, где бывал раньше: с красными каньонами Марса, обрывистыми оранжевыми горами Венеры, черными лавовыми полями Луны… Вспомнил и то, как впервые увидел из космоса Землю. Невероятное зрелище: синий шар, окутанный белой морозной пеленой…

Любуясь невообразимыми просторами Воскового моря, я подумывал, не стоит ли уведомить Лайзу, что я никогда не вернусь, что буду прилежно снабжать ее средствами, что переведу ей все деньги, а она пусть подыщет себе человека, который помог бы ей истратить всю эту прорву долларов и родить детей, о которых она мечтала.

Ведь уже тогда заходила речь о спутниках Урана! А я мечтал, как вскарабкаюсь на пик высотой в десять тысяч километров. Мои мысли уже занимали гейзеры Тритона, над которыми висит в черном небе бледно-голубой Нептун.

От подобных грез у меня голова шла кругом. Но теперь все это в прошлом.

На Рабочей станции № 17 работали две русские женщины, прибывшие к нам с Троянцев года два назад: высокие, стройные, рыжеволосые. Эти инженеры-нефтяники из Тюмени были похожи одна на другую, как сестры-близнецы. Им было лет по сорок, а может, и больше того; по Солнечной системе они кочевали уже не менее пятнадцати лет.

Обе постоянно сыпали шутками, умели поднять настроение, непрерывно друг над другом подтрунивали, употребляя то английские, то какие-то непонятные словечки. Сейчас главной темой их шуток был я: речь то и дело заходила о том, которая из них отхватит меня первой, а кому я достанусь уже обессиленным.

В их жилом пузыре, вдыхая экзотические запахи и наблюдая, как одна из них стягивает скафандр, демонстрируя разошедшийся шов на нижнем комбинезоне, я сорвался и отпустил непристойное замечание.

Катерина — кажется, это была она — удивленно вытаращила глаза, бросила на Ларису не понятный мне взгляд, потом вымученно улыбнулась.

— Простите, — сказал я, спохватившись.

Катерина выпрямилась, так и не сняв до конца скафандр, и сказала чересчур мягко:

— Можешь не извиняться. Мы рады. Раньше мы за тебя беспокоились.

* * *

Я достиг одного из мест, где любил останавливаться, — вершины Аэрхерста. Чуть в стороне от колеи там лежит нетронутый белый снег. Я выключил фары, заглушил двигатель и замер.

Вдали, над равниной, я увидел ливень. В темном небе висела огромная плоская туча черно-серого оттенка. Изливавшийся из нее дождь казался туманом, состоящим из точек; самих точечек было не разглядеть, они сливались в серебристо-синюю колонну, заслонявшую пейзаж.

Где-то в вышине, за облаками, парил почерневший Сатурн, затмевающий Солнце. Я хотел разглядеть края тени, но не сумел этого сделать. Как-нибудь в следующий раз.

Мне было приятно, что они за меня беспокоятся. Выходит, есть еще люди, которым я не безразличен.

На пульте замигал индикатор: с перерывом в четверть секунды цвет индикатора поменялся с красного на голубой, с голубого на желтый, с желтого на зеленый: цвета сливались в один. Я дотронулся кончиком пальца до кнопки, назвал свой позывной и прислушался. Среди помех я различил голос Кристи:

— Можешь внести мою станцию в план ремонтных работ?

Ее голос звучал необычно: в нем слышалось волнение и странное сочетание неуверенности и порыва. Хотя все это могло быть и плодом моего воображения. Много ли можно прочесть в голосе, искаженном помехами почти до неузнаваемости?

— Что у тебя стряслось?

— Точно не скажу, — ответила она после долгой паузы. — Наверное, то же самое, что в прошлый раз, только хуже.

В прошлый раз ничего особенного как будто не произошло. Несколько испорченных микросхем — сущая безделица. Я пробежал глазами свой график, вспомнил Кристи с ее цветастой живностью и в расстегнутом комбинезоне.

— Я провожу плановую проверку автоматизированного трубопровода с этой стороны гряды, — ответил я ей. — Могу свернуть к тебе между подстанциями три и четыре.

— Когда? — Намекает на срочность? Забыла, что со всякой срочностью теперь покончено?

— Через тридцать один час.

Новая пауза, бесконечная и невыносимая. Даже помехи не могли скрыть ее разочарования.

— Что ж, пусть будет так, — сказала наконец она.

— До встречи.

Я нажал кнопку и откинулся в кресле, любуясь ливневыми тучами. Небо над ними медленно темнело, наливаясь сочными красками.

Что у нее произошло? Неужели опять все те же разноцветные мазки? Одно ясно: лично я тут ни при чем. В очередной раз вспомнив ее расстегнутый комбинезон, я снисходительно улыбнулся. Правда, снисхождение требовалось мне самому. Никогда еще я так не зацикливался на одной мысли. Или прежнее существование ныне нельзя брать в расчет?