Александр Шалганов - «Если», 2001 № 06

• Название: «Если», 2001 № 06
• Автор: Александр Шалганов
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКАЕжемесячный журнал
Содержание:

Александр Шалганов. ЗДРАВСТВУЙТЕ, УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ!

Вл. Гаков. СОЗДАТЕЛИ ЖАНРА

Марина и Сергей Дяченко. КОН, повесть

Андрей Столяров. КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ, рассказ

Эдуард Геворкян. ВОЗВРАЩЕНИЕ МЫТАРЯ, повесть

Владимир Михайлов. ТРИАДА КУРАНТА, повесть

Евгений Лукин. ТРУЖЕНИКИ ЗАЗЕРКАЛЬЯ, повесть

Сергей Лукьяненко. ОТ СУДЬБЫ…, рассказ

МАСТЕР

*Кир Булычев. ВЫ МЕНЯ ЕЩЁ НЕ ЗНАЕТЕ!

ВИДЕОДРОМ

*Адепты жанра

-- Наталья Милосердова. КУ, РОДНЫЕ!..

*Хит сезона

-- Дмитрий Караваев. ГДЕ ДРАКОН?

*Рецензии

*Фестиваль

-- Дмитрий Байкалов. ПОБЕДНОЕ ФИАСКО

Евгений Харитонов. «РУССКОЕ ПОЛЕ» УТОПИЙ

КРУПНЫЙ ПЛАН

*Наталия Мазова. ПОИСКИ ХАОСА, рецензия на несуществующий роман Алины Лещининой «Путь, уводящий в облака»

РЕЦЕНЗИИ

КУРСОР

АНКЕТА «ЕСЛИ»

ПЕРСОНАЛИИ

_{Оформление обложки: Игорь Тарачков (с. 1, 4); Алексей Филиппов (с. 2, 3)Иллюстрации: О. Васильев, С. Голосов, А. Филиппов, А. Балдин, С. Шехов}

---

Понятно, что речь идет обо мне. Но из-за чего старичок распалился, было неясно. Ну да, есть много людей, готовых к случке в любое время и в любом месте. Это постыдно, неразумно и вредно. Особенно для мытаря. А в двадцать один год, когда каждый из нас сможет распоряжаться своей долей, как раз и зрелость наступит.

Я попытался в нескольких словах втолковать Речному Старцу суть исповедей мытаря, но под его насмешливым взором смешался, обор-нал себя на полуслове.

— Не надо мне, юноша, — ласково сказал Теодор, — пересказывать устав школы юных фискалов. У меня он в ливере сидит, по самые почки. Ты хоть знаешь, от чего тебя оберегают? Понимаешь, какой красоты лишился?

— Красоты? — мой смешок, надеюсь, был в меру учтив. — Я разбираюсь в красоте. И неплохо разбираюсь. Могу оценить любую вещь но дворце, сам дворец, планету…

— Да-да, — пробормотал Теодор, — приблизительно это я имею в виду.

Потом он обернулся к девушкам.

— Ну что, красавицы, кто из вас растолкует молодому человеку, в чем заключается истинная красота?

— Можно мне, — выступила вперед немного полноватая девушка с длинными волосами, собранными в пучок. — Он такой смешной.

— Попробуй, Хора.

Она взяла меня за руку.

— Пойдем, я буду танцевать для тебя.

Сатян улыбнулся и подмигнул мне. Возможно, это своего рода испытание. Ну, я-то не подведу. Но оставлять его наедине с Теодором не хотелось. Вдруг сговорятся, а меня…

— Танцуй здесь! — сказал я внезапно осипшим голосом.

— Здесь тесно, — она пожала плечами, — мало воздуха и нет деревьев. Можно и в доме, но тогда придется долго танцевать, устану. Иди за мной…

Мы прошли сквозь анфиладу комнат и оказались в тенистом парке, заросшем кустарником и травой. Неужели она собирается прыгать и скакать между тесными рядами облачных пальм, чьи стволы усеяны мелкими, но очень острыми колючками? Тогда ее белые одеяния превратятся в лохмотья. Но она, не отпуская моей руки, бодро топала босыми пятками по еле заметной тропинке. Пальмы неожиданно сменились ельником, потом мы продирались сквозь покрытые мохнатыми листьями кусты водоцвета, перебрались через ручей по каменным плитам, разложенным в искусном беспорядке, долго поднимались по скрипучим деревянным ступеням к восьмигранной беседке. Там ненадолго остановились, она достала из-под скамьи круглую сумку, а потом начали спуск по крутой просеке, и вскоре мы вышли к березовой опушке на склоне холма.

Город отсюда не был виден. Склон плавно нисходил к реке, петляющей внизу. Тот берег был круче, а за изъеденными ветрами и временем причудливыми скалами далеко на горизонте поднималась заснеженная вершина горы, имени которой я не помнил, а может, и не знал. Из густой, но невысокой травы кое-где выступали мшистые валуны. В высоком дереве, что росло наособицу, я признал по тонкому стволу и длинным, похожим на шнуры, ветвям бременскую листвянку. Не сравнится, конечно, с костяным деревом, но тоже редкое.

Пока я рассматривал окрестности, девушка присела на один из валунов и полезла в сумку. Извлекла оттуда бубен. Неплохая работа. Одна инкрустация на сотню дебетов потянет, а бубенцы, судя по хрустальному звуку, ручной доводки.

В сумке кроме бубна оказалась простенькая чаша из обожженной глины. Я уставился на нее, но ни одного прайса вспомнить не смог. Ну, бывают, наверное, здесь и просто дешевые предметы… Вслед за чашей появилась прозрачная фляга, тоже особой ценности не представляющая. Разве что напиток чайного цвета в ней — редкий контрабандный коньяк мастера Покро с Парижа-100, доставленный прямиком из Федерации по дипломатическим каналам.

Но это оказался не коньяк. Девушка плеснула немного на донышко, сделала глоток, протянула мне. Я пожал плечами, повернул слегка чашу…

Жидкость на вкус оказалась похожей на крепкий бальзам из многих трав. Глоток теплым комом упал в желудок, приятная слабость разлилась по телу, ноги на какой-то миг ослабли, я уселся прямо на траву, привалившись спиной к валуну.

Девушка улыбнулась, потом медленно обвела сосредоточенным взором все вокруг, словно запечатлевая картину. Взяла в правую руку бубен, слегка встряхнула и словно ненароком прошлась пальцами по натянутой коже. Левую руку подняла, странно растопырив пальцы.

И начала танцевать.

12.

О чем мне теперь говорить, слепому, обманутому щенку…

Она медленно, плавно кружилась на месте, иногда делая маленькие, еле заметные шажки в разные стороны. Бубен выбивал какой-то простой ритм, но я не чувствовал ритма в ее движениях, они сливались друг с другом. Это было не похоже ни на один знакомый мне танец, а ведь я посетил немало дансплацев на разных мирах: там много интересного можно услышать, а по одежде подростков… Мысль об оценке вдруг показалась неуместной. А движения танцовщицы между гем становились… чем? Не знаю, слова почему-то стали терять смысл, а образы, напротив, наполнились им.

Она летела по траве, едва касаясь ее пальцами стройных ног, вдруг замирала, а порой словно исчезала, сливалась с природой, но от меня спрятаться не могла, я видел, вот она — составлена изгибом листвянки и облаком, нет, сейчас она соткана из тени скалы, что нависает над рекой, и плеса, серебрящегося под этой скалой, через миг ее тело образуется из шелестящего ветра и вскрика испуганной птицы; но вот снова она кружится на поляне, а бубен рокочет в моей голове, и с каждым ударом одна за другой с мироздания срываются мутные вязкие пленки, и наконец, все предстает передо мной в невыносимой яркости и чистоте. Я закрываю глаза.

Потом открываю.

Она стоит передо мной, дыхание ее легко, а тела аромат сводит с ума. Мне кажется, что я сейчас умру, разорвется сердце, обрушится небосвод, солнце испепелит землю и воды, смешав тьму и свет… Хора улыбается, и губы ее расцветают тысячью загадок, она приближается ко мне, торжественно спадают с нее одежды…

Я мог ослепнуть от ее красоты.

Потом время остановилось и продолжило свое течение, когда мы лежали на мягкой траве, отдыхая.

Мне казалось, что я умер и родился, причем неоднократно.

Но когда мы вернулись обратно, к двум старикам, ведущим неспешный разговор, я, преисполненный гордого спокойствия, вдруг заметил, что оцениваю тонкую резьбу на арфе, но не по прайсу, а как-то иначе, соразмерно удовольствию, которое мне доставляет ее созерцание. Игра блесток костяного дерева забавляет своей неповторимостью, а девушка, сидящая рядом с арфой, весьма красива, но не столь прекрасна, как Хора.

Раньше я и подумать не мог, что сравнение тоже бывает приятным.

Следующая мысль была уже не очень приятна. Я открыл, было, рот, но тут заговорил Речной Старец:

— Смотри, как наш парень сияет! Вижу, сладилось дело. Ну как?

— Зверь! — коротко ответила Хора и погладила меня по голове.

Почему-то захотелось опрокинуть ее на пол и содрать одежды…

— Вот видишь, Ншан, — продолжал Старец, — мир открылся ему с другой стороны! А всего-то — разбудили подавленные половые инстинкты! Теперь ты понял, из чего на самом деле произрастает чувство прекрасного? Сняв нейроблок, мы изменили, высвободили пафосное, аффектированное отношение к миру. С помощью танца мы инициировали его, и теперь перед ним откроется истинная ценность искусства.

— Не надо горячиться, — усмехнулся Сатян. — Совратили парня, ну и ладно. Только вот онтологию не надо разводить, твоя философия немного спермой забрызгана.

Теодор тяжело задышал, руки его заелозили по столу, и он медленно покачал головой:

— А ведь стоит ей моргнуть, как он тебе кишки выпустит и на твою упрямую голову намотает!

Сатян с большим интересом уставился на меня, долго разглядывал, а потом спросил:

— Неужели намотаешь?

Я молчал. Они говорили не о том, надо их предупредить, если дадут слово вставить. А за Хору не только Сатяна, я весь Параисо вырежу быстро и легко. Нет, что-то не так, кровь, трупы — омерзительное зрелище, нельзя красоту поганить смертью…

— Убивать — некрасиво, — наконец выдавил я из себя.

— Ха! — вскричал Старец. — Это ты сейчас так думаешь. Но я рад, безмерно рад! Истинное искусство побуждает к лучшему образу действия, оно апеллирует к высоким чувствам, а не к порокам. Убедить, а не заставить, обольстить, а не принудить — вот в чем моя сила. Мику открылось прекрасное, он стал другим. Я подарю всем людям красоту, спасительную красоту!

— Да ради Бога, — протянул Сатян. — Хороший дом ты хочешь построить, крепкий. Но мне почему-то кажется, что от такой любви к искусству кровищи поболе будет, чем от доброй войны.

— За красоту надо платить. И вы будете платить, — сухо ответил Речной Старец.

— Вряд ли в локусах приживется твоя красота.

— Ну, города ваши поганые придется слегка порушить, — расплылся в нехорошей улыбке Теодор. — Признайся, какая тебе радость жить в этих тесных, удушливых клоповниках? Мои девоньки там посеют зерна распада, бурно взойдет жатва раздора. Да так, что сами жители их и разрушат. А потом я напишу об этом поэму.