Лев Кобылинский - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Лев Кобылинский
• Издательство: Водолей
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7137-046-1

Поэтическое творчество Эллиса (Л.Л. Кобылинского) — выдающегося поэта, переводчика, теоретика символизма — практически неизвестно современному читателю. «Рыцарь без измены», единственный в русской поэзии певец Марии, Эллис соединял в себе, казалось бы, несоединимое — Данте и Бодлера; высочайший религиозный взлет и «Цветы Зла». «Один из самых страстных ранних символистов, разбросанный поэт, гениальный человек», — писала об Эллисе М. Цветаева. В книгу вошли оба изданных в начале века поэтических сборника Эллиса «Stigmata» и «Арго», собрание переводов «Иммортели» и фрагменты неизданной рукописи «Крест и Лира», опубликованные в парижском журнале «Символ».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Моя звезда

В час утренний, в прохладной дали,
смеясь над пламенем свечи,
как взор. подъятый ввысь, сияли
в мгле утренней, в прохладной дали,
доверчиво твои лучи,—
и я шептал, молясь: «Гори.
моя звезда, роса зари!»

В вечерний час, в холодной дали,
сливаясь с пламенем свечи,
как взор поникший, трепетали
в вечерний час, в холодной дали,
задумчиво твои лучи,—
и я шептал, молясь: «Гори.
моя звезда, слеза зари!»

Пожатие

Вы руки моей коснулись
в полумраке, невзначай.
миг — и звезды улыбнулись,
двери Рая разомкнулись,
и благоухает Рай.

Здесь неверны все желанья,
словно тучки и пески;
здесь одно очарованье —
мимолетное касанье
тайно дрогнувшей руки!

Печальный мадригал

Ты кубок золотой, где нет ни капли влаги,
  где только мгла;
ты траурный корабль, где с мачты сняты флаги
  и вымпела.

В дни детства нежного твой венчик ярко-пестрый
  отторгнут от земли.
ты городской букет, где проволокой острой
  изрезаны стебли.

Ты грот бесчувственный, где эхо в тьме пещеры
  забылось в забытьи,
поля пустынные, безжизненные сферы —
  владения твои.

Как арфы порванной, как флейты бездыханной,
  твой хрупкий голос слаб;
прикованный к тебе печалью несказанной
  я твой певец и раб!

Ах, то моя слеза в пустой сверкает чаше.
  мой тихий плач…
Но в час, когда ты вновь проснешься к жизни нашей.
  я вновь палач!

Встреча

И звезды сказали им «Да!»,
и люди сказали им «Нет!»,
и был навсегда, навсегда
меж ними положен запрет.

И долго томились они.
и лгали всю жизнь до конца,
и мертвые ночи и дни
давили уста и сердца.

И Смерть им открыла Врата,
и. плача, они обнялись.
и, вспыхнув, сердца и уста
единой звездою зажглись.

Одиночество

В. Нилендеру

О эти тихие прогулки!
Вдали еще гудит трамвай,
но затихают переулки,
и потухает неба край.

Бродить, читая безучастно
ночные цифры фонарей,
на миг бесцельно и напрасно
помедлить у чужих дверей;

и, тишину поняв ночную,
смирившись с нею потужить,
и из одной руки в другую
лениво трость переложить.

Один, один. никто не ранит,
никто не рвет за нитью нить.
Один… Но сердце не устанет,
и нелюбимое любить.

И тихий голос отпевает
все, что навек похоронил…
Один… Но сердце уповает
на верность тихую могил.

Самообман

Каждый миг отдавая себя,
как струна отдается смычку,
милый друг, я любил не тебя,
а свою молодую тоску!

И рассудок и сердце губя,
в светлых снах неразлучен с тобой,
милый друг, я любил не тебя,
а венок на тебе голубой!

Я любил в тебе вешний апрель,
тишину необсохших полей,
на закате пастушью свирель,
дымку дня и прозрачность ночей.

Я любил в тебе радостный май,
что на легкой спине облаков
прилетает напомнить нам Рай
бесконечным узором цветов.

В мгле осенней твой горестный взгляд
я любил, как старинный портрет,
и с портрета столетья глядят.
в нем раздумий означился след.

Я в тебе полюбил первый снег
и пушистых снежинок игру,
и на льду обжигающий бег,
и морозный узор поутру.

Я в тебе полюбил первый бал,
тихой люстры торжественный свет,
и в кругах убегающий зал,
и на всем бледно-розовый цвет.

Кто же отнял у сердца тебя,
кто насмешливо тайну раскрыл,
что, в тебе целый мир полюбя,
я тебя никогда не любил?

Resignation

А. Блоку

Я власти горьких вдохновений
свой дух и крылья предаю,
как лебедь, песнь благословений
я, отходя от вас, пою!

Всему, что тает, облетает,
всему, на чем печать греха,
что уплывает, убывает,
я расточаю боль стиха!

Тебе, о серп едва зачатый
и блекнущий от взоров дня,
и вам, больные ароматы,
вам, отравившие меня!

Люблю я пены переливы
в песках потерянной волны
и недопетые мотивы
и недосказанные сны!

И вас, нежданные невзгода,
и горестная тишина!
Ах, слезы сердца слаще меда
и упоительней вина!

Люблю я кротость увяданья
и воск покорного лица,
люблю страданье для страданья
и безнадежность без конца!

Все, что безропотно и кротко
исходит от незримых слез,
но в чьей судьбе смешно-короткой
неисчерпаемый вопрос!

И вас, иссякнувшие реки,
сердца, закованные в лед,
вас горемыки, вас калеки
мое безумие поет!

Но нет душе испепеленной
святей, как все отнимет даль,
тебя, любви неразделенной
неизреченная печаль!

Призрак

Ты, как чайка, в лазурь уплыла,
ты, как тучка, в дали замерла,
ты, рыдая, закат обняла.

Ветер утра живит небосвод,
дышит сумраком зеркало вод,
под тобою закат и восход.

Над тобой глубока вышина,
под тобою чутка глубина,
безмятежна твоя тишина.

Ты паришь над своею судьбой:
под тобой полог струй голубой,
никого, ничего над тобой.

Чуть дыша в голубом забытьи,
чуть колышат эфира струи
распростертые крылья твои.

Твой полет беспредельно-высок,
я покинут, забыт, одинок,
бесприютен мой бедный челнок.

Преклони же свой взор, преклони,
грезы ночи от крыл отжени,
с белых крыльев перо урони!

Урони и в лазурь улети.
чтобы мог в бесприютном пути
я от радостных слез изойти.

Дым

Воздушно-облачный, неверный, как мечтанья,
над грязным городом, где вечен смрад и гул,
легко-телесные он принял очертания
и, в синеву небес вливаясь, утонул.

Он уплывает ввысь, туда, навстречу снегу,
чтоб с ним соткать одну серебряную нить,
и землю белую и снежных тучек негу
в один серебряный напев соединить.

Он каждый миг иной, он бледное дыхание
под тяжким саваном затихнувшей земли,
его излучины, порывы, колыханье
возводят новый мир в лазоревой дали;

как жизнь богата их и как их смерть богата!
Смотри, как мчатся вдаль крылатые ладьи
за далью золотой, туда, в страну заката…
Вот снова замерли в бессильном забытьи.

Им нет нигде пути, им нет нигде запрета,
они печаль земли возносят до луны,
то удлиняются, как призрак минарета,
то развеваются, как утренние сны.

Им свят один закон — безбрежный мир свободы,
нет их причудливей, нет в мире их вольней:
едва протянуты готические своды,
уж мир классических воздвигся ступеней,

дым ластится к земле волнистый, оживленный,
то увядает вдруг, как вянут паруса,
растет над лесом крыш воздушною колонной,
  но умирать уходит в небеса!

Водомет

Он весь — прозрачное слиянье
чистейшей влаги и сиянья,
он жаждет выси, и до дна
его печаль озарена.

Над ним струя залепетала
песнь без конца и без начала.
к его ногам покорно лег
легко порхнувший лепесток.

Лучом во мгле хрустальный зачат,
он не хохочет, он не плачет,
но в водоем недвижных вод
он никогда не упадет.

Рожден мерцаньем эфемерным
он льнет, как тень, к теням неверным,
но каждый миг горит огнем,
безумья радуга на нем.

Он весь — порыв и колыханье,
он весь — росы благоуханье,
он весь — безумью обречен,
весь в саван светлый облечен.

Он дышит болью затаенной,
встает прозрачною колонной,
плывет к созвездьям золотым,
как легкий сон, как светлый дым.

И там он видит, слышит снова
созвездье Лебедя родного,
и он возможного предел
туда, к нему, перелетел.

Он молит светлый и печальный,
чтоб с неба перстень обручальный
ему вручила навсегда
его хрустальная звезда.

Он каждый час грустней и тише,
он каждый миг стройней и выше,
и верится, что столп воды
коснется радужной звезды.

А если, дрогнув, он прольется,
с ним вместе сердце разобьется,
но будет в этот миг до дна
его печаль озарена!

Смерть облака