Филип Рот - Моя мужская правда

• Название: Моя мужская правда
• Автор: Филип Рот
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8370-0168-9

В центре остросюжетного романа — семейные отношения Питера и Морин Тернопол, молодого талантливого писателя и женщины, мечтающей быть его музой, но превращающейся а Немезиду. Их союз был основан на обмане и моральном шантаже, но длился он так долго, что даже после смерти Морин Питер все еще пытается — и тщетно — освободиться в вымышленном им мире…

---

Я представил (и не в первый раз за эту неделю) добрую, умную, молодую и красивую Карен Оукс, мою двадцатилетнюю студентку; о, берегись, девушка, Синяя Борода уже положил на тебя взгляд! Во время пятого на дню телефонного разговора с Морин (если я бросал трубку, она немедленно звонила снова) благоверная пообещала устроить публичный скандал по поводу «этой малолетней красотки с велосипедом и конским хвостом на башке, которым она вертит, как своим похотливым преподавателем литературы». — «Ты не посмеешь, Морин». — «Очень даже посмею, если ты тотчас не прилетишь ко мне». Что ж, я и без того уже собрался возвращаться. Плевал я на угрозы. Непредотвратимого не предотвратишь. И не месть звала меня назад. И никаких иллюзий на предмет семейного умиротворения тоже не существовало. Странное чувство: мне не терпелось проверить, может ли быть еще хуже, чем сейчас. И если может, то как разрешится лихо закрученный сюжет этой тягостной постановки. Ты можешь вообразить себе финал? Могу. Лес в окрестностях озера Мичиган. Истерическая разборка по поводу Карен. Питер заносит топор над безумной головой жены. Хрясть — и готово дело. Если, конечно, Морин не изловчится опередить меня, не зарежет во сне, как цыпленка, или не отравит. Но я буду бдителен. Я стану защищаться… Такие вот рисовались картины. Ничего более толкового я придумать не мог. Я жил внутри мелодрамы. Я жил в ночном кошмаре. Одним словом, я все еще жил с Морин.

Несмотря на протесты, Моррис отправился провожать меня. Мы вместе спустились в лифте, вместе сели в такси, вместе доехали до аэропорта Ла-Гуардиа; у кассы северо-западного направления он встал за моей спиной и купил себе билет до Мэдисона на тот же рейс, что и я, на соседнее место. «Ты и в постель с нами уляжешься?» — «Не хотелось бы. Боюсь, что сны будут дурными. Но, если твоя безопасность потребует, рискну».

И тут я снова сорвался. Впал в немыслимую неудержимую слезливость. Мы никуда не полетели; Моррис сдал билеты. В такси, по дороге на Манхэттен, я прорыдал брату несколько фраз об обстоятельствах моей женитьбы. «Господи, — ахнул он, — ты попался, как кур во щи. Любитель против профессионала. Нулевые шансы, мальчик». Я уткнулся мокрым лицом ему в грудь; Моррис обнимал меня за плечи.

— И ты хотел вернуться к ней! — простонал он.

— Я хотел убить ее.

— Ты? Ты хотел?

— Топором. Этими вот руками.

— И ты смог бы? Эй. мазохист-подкаблучник, смог бы?

— Да, — утвердительно клюнул я его в грудь, продолжая давиться слезами.

— У тебя разум дошкольника, Пеп. Ты можешь захотеть, но не можешь сделать. Так что лучше и не хоти лишнего.

— Почему?

— Потому, что жизнь нельзя обратить вспять. Потому, что ты уже окончил шестой класс, где учителя млели от твоего интеллекта. И дома тебя не ждут мамины гриббенес[89] с горбушкой черного хлеба. Тебя многому научили — но только не держать удар, Пеппи.

— А кого научили? — всхлипывая, спросил я.

— Ее — научили, как видим. Жаль, что она не передала тебе хоть малую толику своих познаний. Твоя благоверная даже по телефону может сделать то, что хочет.

— Ты думаешь?

По дороге из аэропорта я ощущал себя инопланетянином, прилетевшим, скажем, с Марса и только что вышедшим из своей летающей тарелки: все чужое, незнакомое, кругом какие-то монстры, которым монстром кажешься ты, и нет общего языка.

Во второй половине дня я вошел в кабинет доктора Шпильфогеля; Мо, сопровождавший меня теперь повсюду, остался сидеть в приемной: широко расставив ноги и упершись руками в колени, он внимательно смотрел по сторонам, словно телохранитель важной персоны. На самом деле брат просто боялся, что я, улизнув от него, снова отправлюсь в аэропорт. На следующие сутки прилетела Морин. Бдительный Мо не допустил ее до меня, вообще дальше дверей не пустил. Миссис Тернопол вернулась в Мэдисон, забрала из квартиры свои вещи, снова ринулась на Восточное побережье, поселилась в гостинице на Бродвее и заявила, что не тронется с места до тех пор, пока я не отклеюсь от братановых штанов. Пора вернуться к супружеской жизни. А если нет, ей не остается ничего другого, как обратиться в суд, раз уж мы ее к этому принуждаем. Когда раздался телефонный звонок, Морриса рядом не было. Я поднял трубку, хоть он и просил меня этого не делать. Морин охарактеризовала моего брата как похитителя мужей, а доктора Шпильфогеля обозвала мошенником.

— У него даже лицензии нет, Питер, я все разузнала. В Европе была, а здесь он не получил квалификационного подтверждения. Твой Шпильфогель не имеет связи ни с одним официальным психоаналитическим учреждением — не удивительно, что он подбивает пациента бросить жену!

— Ложь, Морин, ложь, никто меня ни на что не подбивает.

— Кто лжет, так это ты! Предатель! Я тебя кормлю и обстирываю, а ты обманываешь меня со своей студенточкой! Я — на кухне, а вы… У меня за спиной!!

— А ты сама, Морин? Ты — без греха?

— Никто из нас не без греха. Но твоему ненасытному донжуанству оправдания нет. Эти двое, братец и Шпильфогель, настраивают тебя против меня, а ты слушаешь разинув рот. А сам трахаешь студенток направо и налево!

— Это как?

— Это омерзительно! Я же сама поймала тебя за руку с той девчонкой! У которой конский хвост на башке!

— Так вот что называется «направо и налево!» А как называется твой чертов сдвиг, из-за которого тебе везде только одно видится? Ты сама лучше всех настроишь против себя кого угодно!

— Я? Что я такого сказала? Когда?

— Всегда!

— Зачем же ты на мне женился, если я такая гнусная тварь? Чтобы поматросить и бросить — знай, мол, наших?

— Я женился, потому что у меня не оставалось другого выбора.

— Вот новость-то! А мне помнится, ты сказал: «Будь моей женой, Морин». Разве нет? Сделал мне предложение.

— После того, как ты пообещала покончить собой, если я его не сделаю.

— Ты всерьез?

— Что «всерьез»?

— Всерьез поверил, что кто-то может пойти на самоубийство из-за тебя? Самовлюбленный осел! Университетский Нарцисс! Ты и впрямь считаешь себя центром вселенной?

— Сдается, ты так считаешь. Иначе на кой черт я тебе сдался?

— Господи, — вздохнула она, — Господи Иисусе, да слышал ли ты когда-нибудь про любовь?

СЬЮЗЕН: 1963-1966

Прошел уже почти год с тех пор, как я решил не жениться на Сьюзен Макколл и положил конец нашему долгому роману. Раньше о браке речи вообще не шло, так как Морин не желала давать мне развода ни под каким видом. Ее не устраивали ни семейное законодательство штата Нью-Йорк, ни мексиканский брачный кодекс, ни другие законоуложения. Но одним солнечным утром (всего лишь год, ничем не примечательный год минул с того дня) Морин стала трупом, а я вдовцом, свободным от всех обязательств, добровольно возложенных на себя в 1959-м вопреки собственному желанию, но в полном соответствии с моими тогдашними понятиями о порядочности. Теперь я мог жениться вторично — была бы охота.

Сьюзен тоже имела опыт семейной жизни, окончившийся точно так же — смертью брачного партнера. Ее муж, насколько я понимаю, был правильным парнем из Принстона. Их странный союз, как и наш, оказался бездетным и еще менее продолжительным. В сложившихся обстоятельствах Сьюзен стремилась вновь создать семью и стать наконец матерью — «пока еще не поздно». Ей уже перевалило за тридцать, и вероятность произвести на свет не вполне полноценное потомство ее пугала; насколько сильно, я узнал, нечаянно наткнувшись на стопку медицинских книг, купленных, вероятно, у букиниста с Четвертой авеню. Картонная коробка со специальной литературой стояла на полу стенного шкафа, куда я однажды утром сунулся в поисках банки кофе; Сьюзен в это время была у своего психотерапевта. Сначала я подумал, что миссис Макколл хранит эти книги со школы — мало ли, чему их там учили. Но, посмотрев внимательней, обнаружил, что «Основы наследственности человека» Амрама Шейнфилда и «Наследственность» Эшли Монтегю вышли из печати уже после того, как молодая вдова переехала в Нью-Йорк.

В книге Монтегю глава (шестая) под названием «Воздействие окружающей среды на внутриутробное развитие ребенка» была сплошь испещрена пометками и подчеркиваниями; а вот кому они принадлежали, я мог только догадываться. «Изучение репродуктивного процесса у женщин показывает, что наиболее благоприятный со всех точек зрения период репродуктивности приходится на возраст от двадцати одного до двадцать шести лет… С тридцати пяти отмечается резкий процентный рост появления на свет неполноценных детей, страдающих олигофренией, в том числе монголизмом (монголоидной идиотией, болезнью Дауна), что служит трагическим примером того, как реагирует генетическая система на негативное воздействие возрастного фактора, под влиянием которого нарушается нормальное развитие эмбриона». Конечно же, пометки делала Сьюзен. Например, снабженную четырьмя восклицательными знаками запись на полях — «возрастной фактор!!!!» — выдавала ученическая аккуратность округлых букв: ее почерк.