Стефан Жеромский - Пепел

• Название: Пепел
• Автор: Стефан Жеромский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

«Пепел» Стефана Жеромского – один из наиболее известных польских исторических романов, повествующих о трагедии шляхты, примкнувшей к походам Наполеона. Герой романа молодой шляхтич Рафал Ольбромский и его друг Криштоф Цедро вступают в армию, чтобы бороться за возвращение захваченных Австрией и Пруссией польских земель. Однако вместо того, чтобы сражаться за свободу родины, они вынуждены принимать участие в испанском походе Наполеона.

Показывая эту кампанию как варварскую, захватническую войну, открыто сочувствующий испанскому народу писатель разоблачает имевшую хождение в польском обществе «наполеоновскую легенду» – об освободительной миссии Наполеона применительно к польскому народу.

В романе показаны жизнь и быт польского общества конца XVIII – начала XIX в.

---

Рафал остановился как вкопанный и в первый раз за столько времени засмеялся от души новой для него, незнакомой, как чудный мир, мысли.

Он задумался над тем, как хорошо жить… Незаметно погрузился он в размышление о том, как прекрасен, как бесподобен мир, каким великим и благословенным чудом является жизнь, как удивительно страдания претворяются в стократное богатство радости, навеваемой созерцанием земли…

В это самое мгновение над водою, вдоль ветвей, мимо всей чащи берез и ольх, сосен и ив, с шумной, пронзительной, далеко слышной песней пролетел зимородок. Его полет едва можно было уловить глазом, с такой быстротой пронесся он в воздухе. Рафалу только почудилось будто лазурная или зеленая, как сапфир, нить, будто дивно красочный крик радости охватил, опоясал и связал весь этот букет земли. Крик этот насквозь, до самого дна пронизал душу слушателя. Уже царила немая тишина, а звук еще долго трепетал в нем и навсегда остался в его душе…

Утром

Быстро, незаметно промчался год в Стоклосах. Осень Рафал, как гость, проохотился, зиму проплясал, а весной хозяйничал как помощник управляющего вместе с Трепкой, а подчас и с Кшиштофом. Здоровье и жизнерадостное настроение не оставляли его в это время. Особенно зимой он чувствовал себя прямо как в раю. Не было недели, чтобы где-нибудь в округе не веселились, – веселились, что называется, напропалую, до утра, до новой ночи и опять до утра. Как хороший танцор и изящный кавалер со столичным лоском, Рафал пользовался большим успехом. Он не упускал случая поухаживать, ища невесту с богатым приданым. Перебирал, раздумывал, а пока что веселился как никогда.

Трепка очень его полюбил. Весной, летом и под осень он понемногу сдавал ему хозяйство в Стоклосах, а сам все больше и больше зарывался в книги. Охота, лечение крестьян и скота, хождение по хатам являлись его любимым времяпрепровождением. Молодой Цедро зиму провел с отцом и сестрой во Львове, где панна Мэри впервые выезжала в свет. Трепка немало отпустил колких шуточек по поводу Львовских зимних балов, хотя в глубине души был рад, что его молодой друг не торчит в Вене. Однако осенью тысяча восемьсот пятого года Кшиштоф, покорный воле отца, снова отправился в придунайскую столицу. Трепка и Ольбромский в ту осень проводили дни верхом, с борзыми, а по вечерам играли в шахматы или читали.

Трепка оказывал на товарища большое влияние. В его разговорах и смехе, в издевках и язвительных остротах всегда заключалось особое жало. Чтобы не чувствовать уколов, Рафал стал вдумываться в мысли старого чудака, и чем больше он вникал в них, тем большее находил удовлетворение. Трепка был милым и в высшей степени интересным человеком. С ним можно было побеседовать о чем угодно: от таких замысловатых предметов, которые и умом-то трудно было постичь, до сущих пустяков, и даже коснуться клубнички. Большой дока он был по части разговоров. Он умел так осветить предмет и всякое житейское дело, что они начинали представляться совсем иными, а уж остер был так, что, даже сталкиваясь с ним постоянно, трудно было его раскусить.

После долгого ненастья как-то в конце октября выдался денек потеплее. Осенний туман расстилался над полями и увядшими уже лиственными лесами. Дороги так развезло, что только верхом, и то на хорошей лошади, можно было пробраться по непролазной грязи. Рафал и Трепка, оба в высоких сапогах, с ног до головы забрызганные грязью, ехали ранним утром верхом, намереваясь пустить борзых, если окажется, что расположенные повыше поля пообсохли Они думали доехать до большой дороги, ведшей к Тарнову, а оттуда по проселку через буковые леса выехать на эти поля. Малоезжая глинистая дорога в лесу была потверже, но зато скользко там было, как на льду.

Жалкая холодная травка ярко зеленела под темными деревьями. Листья на буках, на дубах и кленах уже потемнели, намокли, пропитались гнилью и теперь никли бессильно и вяло. Когда ветер дул с полей, он увлекал за собою больные листья, окрашенные уже желтым цветом смерти или чуть тронутые серой краской увяданья. На земле под копытами лошадей шуршали давно опавшие листья. Весь лес был полон тревогой прощанья и тоскою разлуки.

Трепка ехал впереди и напевал про себя свой единственный любимый старинный романс:

Если встретимся мы взорами,
Я замечу перемену:
Ты глядишь куда-то в сторону,
Озираешь грустно стену.
И тогда печаль глубокая
Стиснет сердце одинокое…

Печальное лесное безмолвие, тишина подернутых осенним туманом равнин и сам хмурый день как будто жаждали такой песни. И Рафал охотно слушал ее… Если бы Трепка перестал ее мурлыкать, он сам бы начал ее напевать…

Они свернули с лесного проселка на ровные поля и поехали к большой дороге. Борзые, которые шли без своры, мигом рванулись вперед и стрелой помчались вниз. Охотники поскакали за ними в туманную мглу. Вдруг они остановились как вкопанные. На всем протяжении дороги, сверкая тысячью красок, из мглы выступали густые толпы людей.

– Какие-то войска… – осаживая коня, шепотом проговорил Трепка.

Вглядевшись внимательно, он прибавил:

– А ведь это не австрийцы!..

Ноздри его нервно вздрагивали и прищуренные глазки дико сверкали. Трепка пустил лошадь шагом. Оба всадника медленно подъезжали к дороге. Борзые, вытянувшись как струна, неслись туда же, но вдруг сразу стали как вкопанные Замерев на месте, с поднятыми кверху ушами и вытянутой вперед шеей, они нюхали воздух.

Сойдя с размытой дождями дороги и нарушив строй, шли вдоль нее по полю вытянутыми колоннами роты гренадер с тяжелыми ружьями на плечах и ранцами за спиной. Огромные прямые двухцветные султаны на их шапках, похожих на перевернутые кверху дном ведра, колыхались, как лес. Белые ноги в суконных гамашах, мерно ступая, до колен уходили в размокшую глину. За гренадерами тянулись полки егерей, в таких же шапках, но уже без султанов, навьюченные огромными ранцами, патронташами, манерками и палашами. Штыки их казались волнующейся гладью озера, которая уходит в бесконечность среди туч и туманов, и стальные волны ее колышутся в безмолвии и тишине.

Тут и там волны озера описывали полукруг и клубились, клокоча, около какого-то центра. Трепка догадался, что там застряли орудия. Действительно, приглядевшись, оба они увидели длинную вереницу пушек, глубоко увязших в грязи. Вокруг них суетились артиллеристы в темных куцых мундирах выше колен, пачкая в грязи суконные гамаши. Широкие белые ремни, крест-накрест перевязанные на груди, были забрызганы грязью, а огромные шапки касались земли, когда, подкладывая домкраты, солдаты пытались вытащить из топи колеса, лафеты, передки, винграды и зарядные ящики.

Поодаль, за пехотой и артиллерией, тянулась стороной конница. Драгуны с высокими султанами, уланы в четырехугольных шапках, блистающие нарядными своими мундирами, наконец полки белых кирасир[384] на рослых конях. Огромные их каски с мохнатыми султанами сверкали на солнце. Казалось, будто это железные легионы римских воинов идут и идут волнами без конца из непроглядной ночной мглы…

На войне, на далекой

День догорал над посеревшими полями. Тут и там уже зеленели озими, но все же от полей веяло пустотой осенних паров. На пастбищах, ближе к реке, сверкала еще яркая зелень травы, а на низких лугах ровно щетинился последний покос отавы. Между деревьями, окружавшими старый дом в Стоклосах, разостлалась прозрачная сизая дымка. Бесчисленные стаи воробьев усеяли голые ветви лип и неистово чирикали. Вороны, хлопая крыльями и каркая, взбирались, сталкивая по-соседски друг дружку, на сухую вершину итальянского тополя. Могильной сыростью были охвачены кучи сметенных листьев. А с юга, издалека, дул тихий, теплый ветерок.

Три друга – Трепка, Цедро и Ольбромский – сидели на крыльце усадьбы и молча наслаждались этим последним теплым днем в конце ноября. Все они были заняты своими мыслями, неотступно теснившимися в уме. Открытые поля влекли взор к далекому-далекому горизонту. Ведущая к усадьбе песчаная, обсаженная липами дорога, прибитая недавним дождем, а теперь высохшая и затвердевшая, мало-помалу тонула в густой унылой тени сиротливо стоявших обнаженных деревьев.

– Обратили ли вы, господа, внимание, как нежно прощается с нами заря?… – проговорил Трепка.

– Точно целует, – прошептал Цедро.

– У пана графа, о чем ни заведи разговор, вечно поцелуи на уме…

– Да ведь я еще, слава богу, не старая развалина.

– То ли дело Рафал! Голову даю на отсечение, что он думает сейчас об ужине.

– Ну, а в самом-то деле! Какой прок желудку от рассуждений да размышлений.

– Славный ветерок! Даю слово, такого дня да с таким ветерком вы ни в каких Флоренциях не дождетесь, хоть годами ждать будете.

– Да, верно, никто и не пробовал годами ждать ветерка в этой самой Флоренции.

Вдруг собаки, дремавшие на песке перед крыльцом, подняли головы и насторожили уши. Одна из них залаяла, другая быстро вскочила, и все сразу, как по команде, сорвались с места и бешено помчались в аллею. Друзья в ожидании лениво повернули головы в ту сторону. Собаки вдруг сразу замолчали и, поджав хвосты, пугливо повизгивая, стали пятиться во двор. Из полутьмы аллеи медленно выходил на свет нищий на костыле, в рваной одежде. Тяжело ковыляя, он приближался к раскрытым воротам. В воротах он остановился. Солнце уже догорало, и последние горизонтальные лучи его скользили над землей. Трепка прикрыл рукой глаза от яркого багрового света, падавшего ему прямо в глаза, и произнес: