Стефан Жеромский - Пепел

• Название: Пепел
• Автор: Стефан Жеромский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

«Пепел» Стефана Жеромского – один из наиболее известных польских исторических романов, повествующих о трагедии шляхты, примкнувшей к походам Наполеона. Герой романа молодой шляхтич Рафал Ольбромский и его друг Криштоф Цедро вступают в армию, чтобы бороться за возвращение захваченных Австрией и Пруссией польских земель. Однако вместо того, чтобы сражаться за свободу родины, они вынуждены принимать участие в испанском походе Наполеона.

Показывая эту кампанию как варварскую, захватническую войну, открыто сочувствующий испанскому народу писатель разоблачает имевшую хождение в польском обществе «наполеоновскую легенду» – об освободительной миссии Наполеона применительно к польскому народу.

В романе показаны жизнь и быт польского общества конца XVIII – начала XIX в.

---

Дверь, до которой они дошли, отворилась. Князь пропустил своего секретаря в небольшую комнату и удалился. Когда он вернулся через минуту, на нем был фрак, застегнутый на все пуговицы, черные чулки и невысокие башмаки со стальными пряжками. Из-под фрака выглядывал белый шелковый фартук, не доходивший до колен, а от левого плеча к правому боку тянулся широкий белый шарф. Князь был в перчатках.

Они молча прошли две пустых, совершенно темных комнаты. Вдруг с грохотом отворилась дверь, и Рафал очутился один в высоком, сводчатом, полутемном, обитом сукном зале. В этом зале стоял черный странной формы стол, а на нем череп, в который была вставлена свеча, горевшая ничуть не таинственно. Рафал повел глазами и не без трепета увидел по углам человеческие черепа, берцовые и другие кости. Однако вместо волнения, которого он ожидал, его охватила скорее досада. Он злился, что тут нарочно наставили черепов и костей,[324] чтобы напугать его, как дурака.

Он вспомнил свои ночные похождения и расхохотался в глаза черепам. Вместо молитвы и сосредоточенности, которые для этой минуты ему столько раз рекомендовал князь, он чувствовал в душе раздражение, противное всякому благоговению. За дверью Рафал слышал торжественные воодушевленные речи или хоровые возгласы, как ответы солдат во время муштры на учебном плацу.

Но вот после минутного молчания из мрака и тишины донеслось пение. Сначала запел один голос, а потом раздался громкий хор:

О selig war dieses Pilgerleben
An meines Freundes Arm durchlebt,
Fest steht er wie e'n Fels im Meere,
Von Ungemach sein Haupt erhebt…[325]

Не успело еще отзвучать пение, как в стене, которая точно раздвинулась перед Рафалом, блеснул свет. Неслышно распахнулись невидимые двери, и в полосе света появились трое мужчин, одетых так же, как князь. У того, который стоял посредине, была на плече обнаженная шпага. Подойдя к Рафалу, он заговорил с ним по-польски, тихим и мягким голосом. Из всей его длинной речи Рафал запомнил многократно повторявшиеся слова: доверие и искренность, сострадание к бедным, послушание, кротость, терпение, мужество и молчание. На вопрос: намерен ли он исполнять все эти требования? – он ответил утвердительно. Тогда все трое удалились, оставив его опять одного.

Однако прежде чем он успел прийти в себя и почувствовать удовольствие от того, что остался один, дверь, как и раньше, распахнулась, и те же лица вошли снова. Стоявший посредине стал говорить о названных семи обязанностях, долго распространяясь о значении и важности каждой из них. Когда на заданный под конец вопрос: хочет ли он принадлежать к братству, ставящему себе целью следовать этим добродетелям? – Рафал опять ответил утвердительно, ритор дал знак, и его спутники приблизились к юноше и стали его раздевать. Они сняли с него фрак, жилет и обнажили левую сторону груди, сняли башмак, чулок и обнажили до колена левую ногу. Затем они завязали ему глаза широким, плотным платком. Тогда он снова услышал голос ритора:

– Я отбираю у вас шляпу, шпагу, часы и все металлические предметы, которые есть при вас.

Дверь тихо скрипнула, и послышался чей-то воодушевленный голос, а вслед за ним трижды громкие удары в ладоши и дружный возглас:

– Huze, huze, huze![326]

Через мгновение Рафал почувствовал, что стоит между двумя мужчинами и что кто-то третий прикасается к его груди концом шпаги. Кроткий голос ритора звучал теперь дико и злобно, когда он задал грубый вопрос:

– Что тебе здесь нужно?

– Я желаю быть принятым в братство свободных каменщиков, – ответил Рафал.

– Твое желание будет исполнено, – ответил тот же голос. – Может быть, к великому твоему недовольству. Слушай, что я говорю.

Оба спутника, стоявшие по бокам, повели Рафала вперед. Шедший впереди него постучал. Чей-то чужой голос опять задал Рафалу несколько вопросов: кто он? откуда? сколько ему лет? отдал ли он все металлические предметы? по-прежнему ли желает вступить в братство? Когда он ответил на все эти вопросы, дверь с шумом отворилась и вопрошавший толкнул его в руки двух руководителей, стоявших по бокам, и крикнул:

– Прочь, несчастный! Предаю тебя твоей судьбе…

Рафал почувствовал, что его ведут в большой теплый зал, полный людей и залитый светом. Поставленный лицом в определенном направлении, которого ему жестами приказали строго и неизменно держаться, он услышал хорошо знакомый голос друга князя, майора прусских войск. Голос этот говорил:

– Дерзкий мирянин! Какие цели ведут тебя сюда? Может быть, просто любопытство? Может быть, желание проникнуть в тайну? Трепещи! Трепещи, несчастный! Ты стоишь на краю пропасти, которая грозит тебе гибелью. Отвечай! Не простое ли любопытство привело тебя сюда?

– Нет.

– Твоих слов недостаточно. Брат блюститель! Приложи конец шпаги к груди дерзкого смельчака! Прикажи ему в поисках света совершить путь с запада на восток, и если встретишь с его стороны малейшее сопротивление, пронзи насквозь его предательское сердце!

Рафал снова почувствовал вплотную приставленное к груди острие шпаги в том месте, где бьется сердце. Кто-то взял его за правую руку и повел вокруг зала. В определенном месте он приказал ему сделать низкий поклон, через несколько шагов предложил низко нагнуться, как будто надо было пройти под низким сводом, в другом месте – высоко поднять ногу, как будто надо было переступить через препятствие. Когда Рафала, как ему показалось, привели, наконец, на прежнее место, послышались глухие удары деревянного молотка и вслед за этим шум, крики, лязг оружия. Раздался второй удар, и все стихло.

Затем кто-то по-немецки спросил, как вел себя «вновь прибывший». Чей-то голос ответил, что мужественно.

Послышался голос майора, произнесшего по-польски:

– Проводите его под стальной свод…

Рафал услышал лязг множества шпаг, ударяющихся одна о другую, и, согнувшись, прошел по кругу под этими лязгающими шпагами. В конце пути он опять поклонился. Майор заговорил в третий раз.

– Проводите его в то страшное место, к которому мы сами приближаемся с трепетом. Прикажите ему испытать действие пылающего огня. Да, братья! Пусть узнает он силу всех стихий, и если дрогнет, сбросьте его в бездну, которая его окружает!

Рафал почувствовал сначала, что около его лица пылает сухая смола, а затем с двух сторон на него дует ветер из мехов. Спустя некоторое время его опрокинули на тачку и повезли по неровной поверхности. Наконец на минуту его оставили в покое, и он занял место в конце ряда людей, подвигавшихся все время куда-то вперед.

Наконец он услышал голос майора:

– Прикажи ему опуститься на левое колено, положить руку на евангелие и дай ему в руки циркуль. Пусть приложит острие его к своей груди…

В эту минуту Рафал в первый раз почувствовал невыразимый, панический страх. Он слушал мягкую речь мастера, объяснявшего ему важность данной им присяги… Заколебался. Еще минута, еще мгновение – и он вскочит с пола, сорвет с глаз повязку. Прочь! Он весь облился холодным потом…

В это время раздался стук деревянного молотка и заставил его забыть о своем намерении. В ту же минуту Рафал почувствовал на темени холодное прикосновение остриев множества шпаг. Это прикосновение точно прибило, пригвоздило его к земле. Все его намерения развеялись в прах. Над самой его головой послышался мягкий, ласковый голос князя Гинтулта, читавшего слова присяги. Рафал до глубины души обрадовался, как в тот момент, когда увидел, что спасет Кшися Цедро. Он стал повторять за князем чужие слова с таким же глубоким, ужасным и в то же время влекущим непониманием, с таким же безумным, смертельным страхом, от которого спирает дыхание в груди, как в Сандомире, когда ему пришлось первый раз исповедоваться.

– Клянусь, – повторял он за князем, – перед всевышним строителем мира моим спасением и моей неза-пятнанной честью, что с величайшим тщанием буду хранить тайны братства. Клянусь, что, доколе жив, не допущу разглашения этих тайн, не допущу, чтобы они стали известны всем, будучи написанными, высеченными резцом или разглашенными другим каким-нибудь способом. Кроме того, клянусь и обещаю с величайшим благоговением соблюдать все статуты высокочтимого братства, а если понадобится, пролить кровь свою за него. В случае если преступлю их, позволяю, чтобы мне перерезали горло, вырвали и бросили в морскую пучину сердце и внутренности, а тело сожгли, и ветер чтобы развеял мой прах. Да поможет мне всевышний строитель мира! В подтверждение своей присяги целую слова моего спасителя…

Едва только новый каменщик произнес последние слова, мастер проговорил:

– Брат посвящающий, приблизь чашу для крови!

Рафал почувствовал, что возле него стоит князь и что это его называют братом посвящающим. К груди Рафала приставили холодный медный сосуд. В ту же минуту он услышал голос майора, которого мысленно называл уже великим мастером. Мастер приставил острие циркуля к левой стороне груди нового ученика и проговорил по-немецки: