Стефан Жеромский - Пепел

• Название: Пепел
• Автор: Стефан Жеромский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

«Пепел» Стефана Жеромского – один из наиболее известных польских исторических романов, повествующих о трагедии шляхты, примкнувшей к походам Наполеона. Герой романа молодой шляхтич Рафал Ольбромский и его друг Криштоф Цедро вступают в армию, чтобы бороться за возвращение захваченных Австрией и Пруссией польских земель. Однако вместо того, чтобы сражаться за свободу родины, они вынуждены принимать участие в испанском походе Наполеона.

Показывая эту кампанию как варварскую, захватническую войну, открыто сочувствующий испанскому народу писатель разоблачает имевшую хождение в польском обществе «наполеоновскую легенду» – об освободительной миссии Наполеона применительно к польскому народу.

В романе показаны жизнь и быт польского общества конца XVIII – начала XIX в.

---

– Ну, теперь, братцы, делать нечего!

– На бой!

– Двери настежь!

Крупными шагами, с удалою песней на устах, они спустились вниз. Поправили на себе патронташи, пояса и ремни. Шапки сдвинули на ухо. Крепко застегнули под подбородком ремешки. Выпрямили друг другу черные султаны.

– Улан! Иди в середину.

– Оставьте меня в покое! Я пойду без вас, один!

– Иди в середину! Я тебе приказываю, я тут сейчас командир! – сказал крайний солдат.

– Карабином плохо владеет, а туда же, он, видишь ли, один пойдет!

– На руку!

– Шагом марш!

С дверей, выходивших на улицу Сан Энграсия, солдаты сорвали железный засов. Падая на камни, он лязгнул, как меч палача. С треском распахнулись обе створки дверей.

– Да здравствует император! – в один голос крикнули солдаты, и железной поступью вклинились в толпу испанцев.

– В штыки!

Солдаты ринулись на защитников баррикады и рассеяли толпу, как взорвавшаяся бомба. Когда желтые обшлага сверкнули в тылу баррикады, крик отчаяния раздался на ней. Солдаты добежали до первых мешков и рухляди, образовавших ступени уличного укрепления. Прыжками, молниеносно действуя штыком и прикладом, взбирались они наверх. Быстро приседая и прыгая, коля штыками спереди и сзади, снизу вверх и сверху вниз, пронзая и раздирая острием, солдаты прокладывали себе дорогу вверх. Каждый теперь дрался за себя, за всех пятерых и за всю армию.

Не успели испанцы счесть их, как солдаты вырвались на верхушку баррикады. Они сбрасывали оттуда защитников, мчась скачками по гребню баррикады, по колесам и лафетам пушек, как желтая молния по зубцам скал. При виде их в колонне штурмующих войск раздался воодушевленный крик. Привислинские батальоны, завидев своих у цели, бросились на баррикаду и, ожесточенно сражаясь, топтали неприятеля. Тысячу дул зарядили тем временем испанцы и тысяча прищуренных глаз прицелилась в головы пятерке. Грянулся наземь ничком один, захлебнулся на бегу брызнувшей изо рта кровью другой, как подкошенный упал на колени третий. Цедро, подгоняемый холодным ужасом, с оторванной половиной шапки, обливаясь кровью от десятка ран, ослепший от порохового дыма и восторга, широкими шагами спускался с баррикады по мешкам, трупам, домашней рухляди, уже вместе с победителями. Грозная песня вокруг. На гребне неприступной баррикады е го видела вся колонна. Лакост и Хлопицкий… На него показывали шпагами, круша, преследуя и тесня испанцев к следующей батарее, в конец улицы Сан Энграсия, где начиналась уже белая в лучах солнца продолговатая площадь Коссо. В том месте, которым овладели поляки, улица Сан Энграсия представляла собой узкую щель. Справа высились стены сумасшедшего дома, слева – огромные, темные стены францисканского монастыря. Колокольня, казалось, свешивалась над темным проходом. Испанский отряд, защищавший баррикаду, еще не отступил в этот проход, а, разбившись на два отряда, в мгновение ока занял монастыри Иерусалимских дев и францисканский. Цедро вместе с толпой товарищей ударил на первый из этих монастырей. Все калитки и ворота были забаррикадированы, но их тотчас же выломали захватчики. Испанцы были переколоты штыками у входа в храм, в его ризницах, корабле и приделах, в сенях и коридорах монастыря. Когда Кшиштоф вошел в главное здание, в котором помещались кельи монахинь, оно уже было захвачено войсками. Длинные, бесконечные извилистые коридоры, по обе стороны которых располагались кельи, были уже совершенно пусты. Там царили мрак и гнетущее безмолвие. Звуки шагов отдавались, как в колодце. Кшиштоф устал смертельно. Ему хотелось заснуть хоть на минуту. Он как раз подумывал о том, не прилечь ли где-нибудь у стены, притворившись убитым, когда вдруг в нескольких шагах, на повороте, около лестницы, услышал окрик:

– Qui vive?

Цедро отдал пароль. Из непроницаемой темноты на свет, падавший от полукруглого окна сквозь старые, пробитые пулями стекла, вышел офицер с обнаженной шпагой. Цедро пригнулся и сразу же узнал его.

«Ах, опять этот Выгановский… Родственник…» – подумал он с неудовольствием.

Капитан с иронической улыбкой смерил его глазами.

– Я видел вас на баррикаде, – произнес он наконец.

– Весьма возможно!

– Браво!

– Я очутился там случайно, собственно даже против воли.

– Еще лучше.

– Солдаты, которые захватили ее, погибли. Вечная слава им! Это они втащили меня…

– Что касается славы… Да. Скромность, достойная зависти! Но громче слов, надписей на бумаге, пергаменте или, допустим, надгробном камне, говорят эти славные кровавые пятна на штанах и сапогах. Вы отличились, пан Цедро! Кельтиберов бьете беспощадно. Закажите только еще тысячу обеден монахам в Бургосе, и из вас выйдет настоящий Сид, черт возьми! Вы мне нравитесь.

– Да, я убил сегодня не одного человека, – сказал Кшиштоф, тупо глядя офицеру в живые глаза.

– Бесподобно, молодой человек.

– Особенно запомнился мне один, которого я прикончил собственноручно.

– Ха-ха… На то и война, чтобы каждый настоящий человек мог убивать врагов, сколько ему вздумается. Вас не обойдут наградой, уж я об этом постараюсь. Берегитесь только участи Гамилькара под Сагунтом,[516] на войне ведь и такое случается.

Цедро неучтиво молчал.

– Почему же вы не продолжаете своих подвигов на поле боя? Берегитесь, как огня, выпустить из рук лавровый венок! Его схватит кто-нибудь другой, а слава не ждет отсталых. Надо шагать с нею в ногу. Или вы, быть может, к монашкам? А? Скажите откровенно… Солдат солдата понимает, как балерина балерину… Выбор черничек, скажу вам по секрету, замечательный. Есть до того аппетитные, что – пальчики оближешь! Они, видите ли, аскетки. Суровый запрет, мечты и тоска… Понимаете? Иерусалимские девы… Я видел их собственными глазами. Пойдемте, покажу вам целый букет. Выберете себе ту, какая придется по сердцу. Одна беда: ни единой блондинки. Хоть бы на погляденье!

Они поднимались по лестнице, сложенной из огромных плоских плит. Долго шли по совершенно темному коридору с деревянным полом, затем свернули в другой. До слуха Кшиштофа донеслась оглушительная дробь барабана, отбивавшего незнакомый такт. Вскоре они очутились перед дубовой дверью большой трапезной. Там стояло на часах несколько гренадер. При приближении капитана они с плутовской улыбкой распахнули дверь. Выгановский вошел первым, прокладывая путь улану. Когда они пробились сквозь толпу, Кшиштоф увидел, что несколько десятков обнаженных женщин танцуют в кругу в такт ударам кочерги по медным кастрюлям и тазам. Под ударами прикладов и штыков они плясали довольно ловко.

– Чернички! – шепнул Выгановский, причмокивая губами. – Не все, но большая часть. Не могу сказать, чтобы им было особенно приятно без монашеского одеяния, но в то же время не вижу, чтобы они оказывали такое смешное сопротивление, как девушки Нумансии. Есть, правда, исключения, но об этом позже…

В глазах его при этих словах мелькнула мрачная ироническая улыбка. Нижняя челюсть выпятилась, ноздри затрепетали.

– Вы, наверно, останетесь здесь? – предупредительно прибавил он, заглядывая Кшиштофу в глаза. – А я, прошу прощения, на службе: командую sit venia verbo[517]lэтим… монастырем. Я хотел сказать другое слово, но боюсь оскорбить ваш слух.

– Нет, я здесь не останусь, – проговорил Цедро с преувеличенной небрежностью.

– Что это вы? Почему, позвольте вас спросить?

– Мне хочется спать, пан капитан!

– Спать… Во время такого торжества! Oh, c'est triste…[518]

– Я уже очень давно не спал.

– Да, это в самом деле печально… Что ж, ложитесь спать!

– Вы разрешите мне здесь где-нибудь, в коридоре?

– Пожалуйста.

Цедро отдал ему честь.

– Погодите. Я вас провожу и дам вам место. Я вам говорил уже, что по приказу победителей я назначен комендантом монастыря и его зданий, коридоров, келий, трапезной.

Они вышли из шумного зала и вяло, как дряхлые старики, побрели по той же пологой лестнице вниз.

Снова вошли они в темный коридор.

– Здесь кельи, – сказал Выгановский. – Можно было бы в какой-нибудь из них удобно устроиться и выспаться, но, к сожалению, все они временно заняты. Монашенки принимают у себя незнакомых рыцарей. У них давно не было такого удобного случая в сей земной юдоли.

– Это ваши солдаты там, пан капитан? – спросил Кшиштоф.

– Есть и мои, есть и французы.

– Если бы это зависело от меня… – не находя слов, пробормотал, задыхаясь, Цедро, – если бы я… я бы приказал расстрелять этих мерзавцев, я бы приказал… Ради бога… Да ведь их вешать надо, как собак!

– Говорите, молодой человек, говорите. смело. Разрешите, однако, обратить ваше внимание на одну подробность: это, прошу прощения, война, а не маневры на Марсовом поле на глазах у невесты в голубом шарфе. Вы, полагаю, впервые присутствуете при занятии города?

– Да.

– Я так и думал…

– Почему это вы так думали? – презрительно спросил Цедро с ледяной улыбкой на губах.