Стефан Жеромский - Пепел

• Название: Пепел
• Автор: Стефан Жеромский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

«Пепел» Стефана Жеромского – один из наиболее известных польских исторических романов, повествующих о трагедии шляхты, примкнувшей к походам Наполеона. Герой романа молодой шляхтич Рафал Ольбромский и его друг Криштоф Цедро вступают в армию, чтобы бороться за возвращение захваченных Австрией и Пруссией польских земель. Однако вместо того, чтобы сражаться за свободу родины, они вынуждены принимать участие в испанском походе Наполеона.

Показывая эту кампанию как варварскую, захватническую войну, открыто сочувствующий испанскому народу писатель разоблачает имевшую хождение в польском обществе «наполеоновскую легенду» – об освободительной миссии Наполеона применительно к польскому народу.

В романе показаны жизнь и быт польского общества конца XVIII – начала XIX в.

---

Польских улан манил и пленял этот угрюмый город. Сарагоса не была крепостью, так как ее окружала только низкая стена высотой примерно в десять футов с плохими воротами. Они видели как пятнадцатого июня войска в первый раз пошли на приступ Сарагосы, как атаковали город второго июля, как овладели подгородной возвышенностью Монте Торреро и захватили капуцинский монастырь. Они были при яростном штурме монастыря Сан Хосе, видели, как его обороняли, как он был предан огню.

Уланы столкнулись с небывалой храбростью, с железной стойкостью. Они понимали уже, что пред ними не офицеры и солдаты, не буйная толпа, которая бросается врассыпную под натиском обученного батальона, а народ, который фанатическая преданность родине обратила в армию. Командующего этими народными массами не назначали «верхи». «Верхов» вообще не было.

Вождем, по единодушному и единогласному решению масс, становился самый умный, самый отважный и самый упорный. Если он плохо обдумал дело, не обеспечил успеха, неудовлетворительно выполнил задачу, неумно распорядился, повел атаку на врага слабо и нерешительно, одним словом, не стоял насмерть, как требовала воля народа, его судили на месте, и собственные подчиненные, приставив своего осужденного командира к стене, простреливали ему пулями сердце. Так погиб полковник артиллерии Песино, так погиб комендант крепости Синко Вильяс и другие. Защитники города не были разделены на регулярные части. Это были дружины, собранные и спаянные гением вождя. Чем более выдающимся был этот гений, тем многочисленнее был и отряд. Командиры отрядов не подчинялись собственно никакому верховному командованию, они исполняли приказы свыше лишь постольку, поскольку признавали их целесообразными. Однако все как один подчинялись вождю, которым по воле народа стал Дон Хосе Палафокс.[511]

Когда польские уланы стояли на горах и смотрели на угрюмый город, он казался им живым и близким. Они любили стоять так целым отрядом и подолгу смотреть на него… Нередко и Кшиштоф Цедро останавливал коня и погружался в задумчивость. Сердце разрывалось у него от дум, руки дрожали, в душе вспыхивала ярость, а с уст срывался злобный крик: «И ты должно сгинуть, виденье! Не будешь ты стоять у нас перед глазами, проклятый призрак! Против дисциплинированных, регулярных, обученных каре ты выставляешь свою гордую волю, силу своей кичливой анархии! Ха, ха! Ты должен погибнуть!» Когда из Памплоны перевозили сорок шесть тяжелых орудий, гаубиц и мортир, чтобы начать регулярную осаду, уланский полк охранял этот транспорт от нападения гверильясов во время перевозки его по Арагонскому каналу. Уланы не знали тогда отдыха ни днем, ни ночью. Приходилось все время переправляться вплавь то на ту, то на другую сторону канала. Уланы преграждали путь партизанским отрядам, спускавшимся с гор, дрались с ними в засадах, в скалистых ущельях и в горных долинах. Наконец транспорт был доставлен к Сарагосе, и войска осадили город с запада и юга, то есть от реки Эбро до форта Монте Торреро. Восточная часть со всем предместьем и заречьем осталась свободней.

В конце июля Кшиштофа как солдата, знавшего французский язык, направили в инженерно-артиллерийскую роту, которую формировал из наиболее способных улан и пехотинцев уланский капитан Гупет. В армии было так мало квалифицированных артиллеристов, что в распоряжении генерал-инженера Лакоста,[512] который должен был руководить осадными работами, было всего несколько офицеров. Батарея, порученная капитану Гупету, стояла под Монте Торреро. На артиллеристов было возложено теперь руководство рытьем окопов. Эту работу облегчало обилие оросительных каналов, вырытых еще трудолюбивыми морисками, и естественных рвов, по которым вода из шлюзов Королевского канала поступала в сады. Здесь же пролегало русло реки Уэрбы, с высокими дамбами по берегам. Оливковые рощи тянулись до самых стен города. Днем горожане подсекали пулями эти взращенные заботливой рукою рощи, подрывали сады, разрушали в них летние домики, чтобы видеть, что делают французы, и отгонять пулями занятых на земляных работах крестьян. Кшиштоф оставил коня и походы, но не переменил мундира и не отчислился из своего полка. Он сидел теперь во рвах и командовал вверенной ему группой арагонских крестьян, которые под угрозой смерти вынуждены были строить орудия смерти для своих соотечественников. Вооружившись штыком, он то и дело отражал вылазки горожан или усмирял во рвах крестьян, среди которых бунты вспыхивали, как пороховые мины. С монастырских стен и башен беспрерывно сыпались пули, летели зажигательные бомбы, куски железа и камни По ночам Кшиштоф обучался искусству устанавливать батареи, сооружать брустверы, прорезать амбразуры со щеками и подошвами, укладывать основание для орудий, ставить врытые штыри и перемычки.

К осажденным прибыло к этому времени подкрепление из двух тысяч человек испанской гвардии, но и французам были присланы из Франции на помощь два линейных полка. Батареи установили на брусьях, вбили последние гвозди помостов, брустверы выложили фашинами. На требование сдать город Палафокс ответил: «Будем биться до последнего!»

Третьего августа ахнули все пушки. Четвертого с рассвета они стали бить по замку Альхаферия, вековой тюрьме инквизиции, по воротам Кармен и по воротам Сан Энграсия. Одновременно по другую сторону реки Эбро польские стрелки двинулись на предместье Арраваль. Кшиштоф Цедро стоял в батарее против монастыря Сан Энграсия. Так как предполагалось, что ворота в этот день будут забаррикадированы мешками с. песком, то в монастырской стене старались пробить бреши рядом с воротами, с правой и с левой стороны. Образуя единое целое, огромные монастырские сооружения высились на небольшом холме. Батальон семидесятого полка и весь первый полк польской пехоты стояли во рвах, ожидая сигнала. Цедро со своими товарищами артиллеристами получил приказ принять участие в приступе с карабином в руках; для прикрытия орудий прибыл конный эскадрон.

Солдаты жаждали сражения, женщин, грабежа. Они рвались в бой. В одиннадцатом часу утра стали рушиться, обращаясь в столбы пыли, монастырские стены. В первый пролом с правой стороны от ворот тотчас же бросился капитан Баль. За ним через мост на реке Уэрбе двинулась горсточка улан-артиллеристов. В самый невыносимый зной, под ураганным огнем, который защитники вели из бойниц в монастырской стене, уланы ринулись в пролом. Тут они лицом к лицу столкнулись с защитниками. Как разъяренные звери, бросились противники друг на друга. Хлынула кровь у передних из пронзенной груди. Гора трупов загородила проход. С грохотом рушились монастырские стены. Обваливались потолки, и толпы защитников с верхних этажей летели в подвалы. Их придавливали балки, рушась засыпали живьем печи и стены. Кшиштоф очутился на краю одной из таких ям. Он оцепенел. В дыму, в столбах кирпичной пыли, под грудой осыпавшихся обломков он увидел у своих ног, как корчится в предсмертных муках кровавый клубок человеческих тел. Головы повязаны красными платками по-праздничному, словно охвачены широким обручем; длинные волосы смазаны жиром; шерстяные плащи в белую и голубую полоску, как римские тоги, доходят до самой земли… Дергались и корчились ноги в белых чулках и черных бархатных штанах, в сандалиях на деревянной подошве, с черными тесемками, завязанными на тыльной стороне ноги. Стискивая длинные ножи, все еще тянулись вверх руки.

Из развороченных проломов в треснувших стенах появлялись все новые и новые ряды одетых по-праздничному испанцев и со слепой храбростью бросались на захватчиков. Их убивали штыками и сталкивали в tv же общую могилу. Польская пехота хлынула в бреши. Обагренные кровью, в изорванных мундирах, с липкими от крови стволами ружей, они, топча раненых и умирающих, добежали наконец по карнизам вдоль подвалов, оглашаемых предсмертными стонами, до первой городской площади.

Сан Энграсия!

Наконец-то они ворвались в этот проклятый город!

Площадь была пуста. Когда они вышли на середину се, на них посыпался град пуль, сверху полетели камни. В глухих задних стенах домов были давно пробиты кирками узкие отверстия. В каждом таком отверстии вспыхивал сизый дымок. Улицы, ведущие в город, узкие, как щели между рядами высоких домов, были перегорожены вновь возведенными каменными стенами или завалены мешками с песком. Нижние окна в домах, входные двери и двери лавок были тоже замурованы и полны невидимых бойниц. Ни единой двери! Ни живой души! Неприятеля как будто не было!

Второй ужасающий залп… Дым вырвался из сплошных стен и струйками вился в воздухе… Несколько десятков трупов осталось на мостовой. Офицеры выстроили солдат повзводно и, держась у самых стен, поспешили назад, к воротам Сан Энграсия. Там они спрятались за разрушенными монастырскими стенами. Оказалось, что ворота завалены неимоверным количеством мешков с землей, образовавших гору во всю их высоту. Батальону второго польского пехотного полка было приказано оттащить эти мешки. Солдаты мигом взялись за работу, радуясь, что хоть минуту можно не идти приступом на глухие, дымящиеся стены. Работал там и Цедро. Потаскав добрый час огромные sacs à terre,[513] он валился с ног от усталости. Весь в поту, грязный, он почти ослеп от дыма и пыли. Тяжело дыша, Цедро сел на мешок и вытянул ноги. Ни единой мысли в голове… Где он. что делает? Что это за мешки, зачем они тут? Страшный рев пушек ударяет то в лоб, то в темя. Раздирающие душу предсмертные стоны… Где это он?