Тамара Воронина - Приносящая надежду

• Название: Приносящая надежду
• Автор: Тамара Воронина
• Жанр: Фэнтези

---

— Почему ты на меня смотришь так, словно впервые увидела?

Лена призналась. Маркус усмехнулся в отсутствующие усы.

— Как когда. Случается, что очень даже забродит. И начинаю шуту завидовать. Только помнишь, я тебе сто лет назад говорил: мало ли чего мы хотим, у нас это вообще, как у животных, голова отказывать начинает, другим местом думаешь. Только мы все ж не животные, себя в узде держим. Я не влюблен в тебя. Но я и в Ариану не влюблен. Понимаешь, что я хочу сказать? Не будь в твоей жизни шута, я бы уж постарался занять его место и в твоей жизни, и в твоей постели. Краснеть будем? Ты вот еще Гарвина спроси.

— О чем? — подошел эльф, услышав свое имя. Маркус преспокойно объяснил. Гарвин фыркнул.

— Так и не поняла, что желание мужчин совсем необязательно связано с чувствами? И вообще… чаще не связано. Любим мы одну женщину, а хотим всех. И даже я — тебя. Но редко.

— После долгого воздержания, — добавил Маркус. — Как и я.

Почувствовав смущение Лены, шут протолкался к ней, взял за руку, задержал. Мужчины, посмеиваясь, пошли вперед, а Милит увлеченно играл с Гару, зашвыривая палку на олимпийское расстояние. Пес иногда халтурил, притаскивая другую палку. Милит журил его и требовал принести нужную. Гару вертелся вокруг, повизгивал и совал ему в руки палку, но эльф был неумолим, и Гару мчался вперед в поисках требуемого.

— Они тебя обидели?

Пришлось покаяться. Шут заулыбался.

— Всего-то? Это же так просто… В общем, оба правы.

— Ты… сегодняшняя ночевка…

— А ты не чувствовала? Мне очень трудно далась сегодняшняя ночь… — Пальцы сжались. Каким-то образом он умудрялся не только просто держать ее за руку, но и поглаживать ладонь.

— Я помню твое первое прикосновение. Как вчера было, — сказала Лена.

— Серьезно? — обрадовался он.

— Первое прикосновение первого мужчины. Разве забудешь? Особенно в моем возрасте. Ох, Рош, я все-таки бы хотела, чтобы первый мужчина так и был единственным, без Лиасса, без Милита…

— Ну, Лиасса давно пора забыть. Один раз, да еще не по своей воле…

— Не по своей. А почему, спрашивается, мне было так хорошо?

— Так хорошо, что ты плакала? Я же помню. Ты никак не от счастья плакала. А телу было хорошо — ну, умелый мужчина обязательно должен этого добиться, иначе это уже просто насилие. Лиассу было нужно, чтобы тебе было хорошо. Иначе он бы ничего не получил. — Потом он решительно добавил: — Обязательно ночью палатку поставлю.

Он поправил плащ, горбатившийся на спине: рюкзачок Лена надевала под плащ, потому что иначе никак не получалось. Хорошо им, в штанах да куртках… Ни морозец под юбку не забирается, ни плащ… впрочем, это им не холодно, а Лена бы поверх куртки все же и плащ надевала бы, потому что тепло все-таки относительное.

Набегавшийся Гару потерял интерес и к палке, и к Милиту и теперь лениво трусил рядом с Леной, изредка взглядывая на нее покровительственно: что, еще не потерялась? ну смотри мне. Интересно, а есть в Книге Лены или видениях Гарвина собака?

Палатку пришлось ставить даже не на ночь. Небо затянуло тучами, заморосил дождь. Милит посмотрел наверх, покачал головой:

— Палатки. Скоро так польет, что… ой-ой. Вот там, под соснами поставим.

Едва успели. Гару сунулся было к ним, но Маркус ловко ухватил его за хвост и втянул в их трехместную палатку. Шут улыбнулся.

— Он тоже помнит. Про сено. Плащ снимай быстро, замерзнешь.

Сам он уже стянул куртку и прикрыл ей свой мешок, аккуратно расправив — чтоб просохла. Так же пристроил и ее плащ, но уже почти вслепую, не сводя с нее очень говорящего взгляда. Лена едва успела активировать амулет…

Они лежали, обнявшись так, словно были чем-то единым, и Лена, положив голову ему на грудь, слушала, как бешено колотится его сердце, постепенно успокаиваясь. Ее трясло, и никак не от холода. Она даже не поняла еще, холодно или жарко, ощущения были где-то вне элементарных. Нехотя оторвав одну руку от Лены, шут выудил одеяло и умудрился так, одной рукой, расправить его. Если бы они осознавали, что происходит в океане, то, наверное, просто умерли бы, потому что даже отпускал он их неохотно и медленно, причем с каждым разом все неохотней. Никого не надо. Ничего не надо. Слушать его сердце. Гладить его плечо. Чувствовать его кожу.

— Я люблю тебя, Лена. Дышу тобой. Иногда кажется, что мне не нужен воздух, раз есть ты. Я не понимаю, почему это не переходит в привычку, почему не становится слабее… должно ведь, правда? У всех со временем меняется. Это не плохо. Это естественно. А у меня вот только крепче становится. Не сильнее, потому что не бывает, но крепче. И знаешь, мне уже все равно, почему — сила твоя на меня действует, как наркотик, или просто привязанность от того, что ты подарила мне не только мою жизнь, но и себя, мне — первому… Какая разница, в чем причина? Правда? — Лена промычала что-то невнятное. Говорить не интересно. То ли дело слушать этот голос. А еще можно целовать это худое плечо. — И знаешь, меня в этом убедил Милит… Он ведь уже сколько времени обходится без близости с тобой, то есть без этого наркотика. И я бы смог. Только не хочу. А без тебя — не смогу.

— Ты без меня — не бывает. И я без тебя — не бывает.

— Я не знаю, уничтожаешь ты меня или возрождаешь. Главное, что ты здесь. И все хорошо. Делай со мной все что захочешь. Скажешь умри — умру, скажешь убей — убью, скажешь уйди — останусь, велишь не любить — удивлюсь.

Лена приподнялась, чтобы заглянуть в глаза.

— Что?

— Это баллада. Старая очень. И ужасно сложная, мне не спеть, не хватит голоса. Всегда казалась мне надуманной… пока я не понял, что так оно и обстоит. Я сделаю все, что ты скажешь. Я — твой.

— Ну так и я…

— Нет, — перебил он. — Ты не сделаешь все, что я попрошу. Ты — моя, я знаю. Знаю, что любишь…

— Рош, нельзя любить до потери человеческого облика, — начала сердиться Лена. Он покачал головой.

— Нельзя. Наверное. Но я так скажу: смотря кого. Тебя — можно. И даже не возражай. Я не поспорить с тобой хочу. Просто хочу, чтобы ты знала. Я уже об этом говорил… раз сто. Только неправильно все время говорю, ты никак не понимаешь. Это мне — в радость. Я не раб… хотя и раб. Собственностью короны до конца мне стать так и не удалось, а твоей собственностью — хочу стать, но ты не позволяешь. И за это я тебя только крепче люблю. Глубже. Серьезнее. И наш океан — это ведь тоже не просто так, правда? Ни у кого, никогда, и никто никогда о таком даже не слышал… Мне кажется, что Гарвин даже и не верит… Мне во всяком случае.

— А мне верит?

— Тебе — да, потому что у женщины такое может быть. Но чтоб у мужчины… чтоб вообще — ничего.

— То-то он ходил подсматривать, — проворчала Лена, снова прижимаясь к его плечу. — Вообще не понимаю, как можно…

— Он эльф, — напомнил шут. — Я бы не стал, и Маркус тоже. Ты же знаешь. Устроены они немножко иначе. Взгляд на мир другой. Мировоззрение, как ты говоришь. Хорошее слово. Емкое. — Он замолчал, и Лена, слушая его выравнивающееся дыхание, уже начала задремывать, когда он сказал: — Если бы я мог сделать тебя счастливой…

Сон слетел мгновенно.

— То есть как — если бы мог? — поразилась Лена. — Ты сделал, Рош.

— Ты просто не знаешь, о чем говоришь, — тихо засмеялся он. — Если бы ты осознавала, что у нас… если бы вместо океана было то, что должно…

— Рош, чем поклясться, что я счастлива? Почему ты уверен, что у нас должно быть что-то другое?

— Потому что ты женщина, а я мужчина. И ты должна чувствовать все, когда мы вместе. Ну, я тоже, конечно, должен, только мне и так хорошо.

— А мне-то тем более.

— Не целуй меня.

— Почему?

— Потому что я за себя не ручаюсь.

— И не надо.

Он решил компенсировать океан и отсутствие воспоминаний ласками. Лена умирала под его руками и губами, перехватывало горло, она даже вздохнуть не могла, не то что заговорить. Дурак. Почему такой дурак? Чем ему плох океан?

* * *

Дождь прошел к утру. Пару раз кто-то из мужчин, чертыхаясь, выпускал из палатки Гару, а потом, чертыхаясь еще громче, вытирал его мокрую шкуру: спать-то приходилось вповалку. Как они умудрились проспать около полутора суток? Лена с шутом спали далеко не все время.

— Однако утомленным выглядишь, — заметил Гарвин, покосившись на шута. — И Аиллену вон замучил.

— А мне кажется, что ей нравится быть замученной, — хихикнул Маркус. — Вон довольная какая. И дерется еще!

Милит сворачивал палатки, беззастенчиво высушив их магией. Искать сухие дрова не хотелось, а чаю хотелось, и Гарвин в несколько секунд вскипятил воду. Магия стала настолько привычной, что Лена давно перестала удивляться. Не удивлялась же она телевизору или компьютеру.

А телевизор и компьютер уже стали просто словами. Архаизмами. Именно так — устаревшими, потому что мир магии казался уже не средневековым, а очень даже продвинутым. Несмотря на публичные казни, применение пыток и прочие обычаи, казавшиеся ей варварскими. Какой-нибудь араб из Ирака ее, русские, привычки тоже мог считать варварскими. Тем более что налет цивилизованности имеет обыкновение исчезать при первых звуках войны, например.