Жан Маркаль - Тайна святого Грааля: От Ренн-ле-Шато до Марии Магдалины

• Название: Тайна святого Грааля: От Ренн-ле-Шато до Марии Магдалины
• Автор: Жан Маркаль
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8071-0237-9, 978-5-8071-0215-7

Грааль, слово многим хорошо и давно знакомое, символ вечного поиска непостижимой цели, которым без устали занимались рыцари Круглого стола короля Артура.

Еще со времен Средневековья Грааль окружала завеса тайны: никто из авторов толком не мог объяснить, что же именно собой представляет Грааль — поднос, чашу или сосуд, и что именно в нем находится — кровь Христа или кровь древних варварских королей? Вплоть до XX века ответа на этот вопрос так и не было найдено: свою версию предлагали писатель Жюль Берн, композитор Вагнер, режиссер Стивен Спилберг в фильме «Индиана Джонс и крестовый поход». Тайные общества, например баварские иллюминаты и общество Туле, тоже занимались загадкой, связанной с Граалем. Грааль занял ключевое место в нацистской идеологии Третьего рейха — для шефа СС Генриха Гиммлера он представлялся источником абсолютной энергии, символом древних германских традиций.

Автор настоящей книги, знаменитый французский исследователь Жан Маркаль, прослеживает весь путь Грааля сквозь столетия, показывая, как изменялись и зачастую извращались представления о Граале и как это влияло на крупнейшие события мировой истории. И загадка Ренн-ле-Шато, до сих пор позволяющая различные истолкования, неизменно связывает поиски Грааля с именем Марии Магдалины.

---

Не может ли «Perce Val» означать следующее: «тот, кто раскрыл (percer) секреты, спрятанные в долине (val) теней»? В пользу этой гипотезы говорит само расположение Замка Грааля (или Замок Чудес в рассказе о Передуре). Он стоит не на холме, а на берегу пруда, в глубокой долине, утаенной от всякого, кто не обладает «даром двойного зрения». Несомненно, этот замок находится в волшебной местности, называемой кельтами «Иным миром». То была родина древних богов, знаменитых племен богини Дану, открывавшаяся взору лишь один раз в год, во время праздника Самайн, когда незримый мир становился видимым для простых смертных. Впрочем, иные отважные герои порой проникали в этот таинственный потаенный мир не дожидаясь благоприятного часа.

В пользу такого толкования говорит еще один аргумент. В одной из прозаических версий этой истории (версии, правда, несколько вялой и слащавой), датируемой XV веком, главный герой носит имя «Perceforest». Из него можно заключить, что герой вел свои поиски в лесной чаще, пытаясь найти и разгадать спрятанный там секрет. Тот факт, что лес всегда символизировал женское начало, лишь подчеркивает роль Женщины-Наставницы, той таинственной многоликой Императрицы из рассказа о Передуре, которая под видом Каридвен появляется на страницах «Истории Талиесина».

Так, может быть, Каридвен — загадочная «дева Грааля»?

Часть вторая СКВОЗЬ ПРИЗМУ ХРИСТИАНСТВА

Итак, ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что в основу многочисленных сказаний о Граале положены языческие, без сомнения кельтские, источники. Анализ таких текстов, как «Перлесво» или рассказ о Передуре, прекрасно показывает, насколько далек был первоначальный образ Грааля от общепринятого представления, сложившегося под влиянием Римской церкви. Вызвано это было тем, что произведения, языческие корни которых были очевидны, не могли свободно функционировать в эпоху усиления догматов христианства. Как только ортодоксальная христианская доктрина встречала на своем пути более древнее верование или языческий ритуал, она пыталась их уничтожить. Если верование не исчезало, Церковь «перерабатывала» его, стараясь придать ему смысл, соответствующий официальной догме. Это полностью затемняло или искажало первоначальное значение ритуалов.

Яркий тому пример — «переоценка», переосмысление мифологических героев: персонажи греческих, римских, германских или кельтских преданий становились в христианской традиции либо «святыми», либо «дьяволами» — в зависимости от своего характера или образа жизни. Сам дьявол приобрел черты древнего доисторического божества (знаменитого Цернунноса, бога с оленьими рогами), а его изображение в виде рогатого и волосатого чудища с ногами-копытами закрепилось не только в различных видах искусства, но и в коллективных представлениях общества. Однако до того как Цернуннос стал подобием дьявола, его превратили в «святого» Корнелия, высочайшего покровителя церковного прихода Карнака, являвшегося защитником рогатого скота. Контаминация этого героя с реальным историческим лицом — римским папой Корнелием — лишь усложнила первоначальный образ.

Можно привести и другие примеры подобного переосмысления. Имя древнего кельтского божества Эдейрна (по-видимому, произошедшее от того же корня, что и латинское «ternus», «вечный»), занимавшегося военным ремеслом и охотой, было использовано составителями романов о рыцарях Круглого стола: так назван один из спутников короля Артура. Впоследствии Эдейрн стал «святым», в то время как его брат Гвинн («белый») был превращен в привратника Ада, заботящегося о том, чтобы из преисподней не мог вырваться ни один осужденный. Странная судьба у родных братьев… Кельтская богиня Бригита, чьим римским эквивалентом была Минерва, обрела вторую жизнь в образе «святой Бригиты», аббатисы из Килдара (что, впрочем, не доказывает действительного существования этой раннехристианской святой…). «Языческое происхождение» не помешало святой Бригите стать второй покровительницей Ирландии. Первое место занял святой Патрик, не менее сомнительный персонаж: вероятно, это собирательный образ многочисленных миссионеров, проповедовавших слово Божье в Ирландии V века. Вполне возможно, что Дану (Дана, или валлийская Дон), богиня Начал и прародительница знаменитых племен, носящих ее имя («племена богини Дану»), нашла свое отражение в христианизированном образе «святой» Анны, матери Девы Марии, имени которой не упоминает ни один канонический текст.

В подобных условиях не стоит удивляться тому, что языческое наследие — Грааль и его поиск как инициация, позволявшая герою достичь совершенства, — впоследствии было использовано в качестве модели христианской аскезы. Однако порой благие намерения отходили на второй план: так, если взглянуть на рассказ о Перлесво под определенным углом зрения, то можно заметить, что он насквозь пропитан идеями крестового похода. Средневековое общество не отвергало столь воинственной концепции, предложенной монахами клюнийского ордена: «очищение мира от скверны», пропагандируемое «Перлесво», уничтожение зла, непременно исходящего от дьявола, — не преступление, а благое дело. Впоследствии подобное оправдание своим действиям будет использовать и «святая» инквизиция.

Приблизительно в 1200 году идеалы Римской церкви несколько меняются. Вслед за временем крестовых походов, необходимых не столько для того, чтобы укрепить веру, сколько для того, чтобы направить социальную агрессию в нужное русло, наступил период размышлений и созерцания. Милосердие, человеколюбие оттеснило в сторону понятия о правосудии и справедливости; яркий тому пример — деятельность святого Франциска Ассизского. Великолепные готические соборы окрыляли верующего, усиливая в нем любовь к Всевышнему и стремление выполнить любое его пожелание, что приводило к некоему «духовному дирижизму» в обществе.

Белое духовенство, примирившись с окружающей действительностью, довольно неприглядной в сельских областях, с головой погрузилось в повседневные заботы. Черное духовенство отгородилось от мирских проблем Добровольным отшельничеством. Новоявленные затворники проповедовали созерцание, доказывая, что Божьи намерения становятся ясными в монастырской тиши, в этом замкнутом мире, в котором, затмевая обманчивый блеск мирских иллюзий, сияет Божественная истина. В таком ключе было выдержано учение святого Бернара; аббатство Сито, духовный центр цистерцианства, способствовало повсеместному распространению нового течения. Итак, на смену действию пришло созерцание.

Не менее серьезные сдвиги произошли и в области теологии. Все усилия Церкви были направлены на то, чтобы упорядочить и прояснить некоторые догмы, ставшие несколько туманными в силу специфики своего появления: для выработки того или иного постулата то и дело приходилось прибегать к компромиссным решениям. Самым противоречивым являлся в то время вопрос о пресуществлении Христа. Проблема была решена в 1215 году в ходе Латеранского собора, на котором во всеуслышание было объявлено о догмате пресуществления: отныне хлеб, освященный духовным лицом, будет плотью Христовой, а вино в потире — его святой кровью.

Все это предрешило участь Грааля. Таинственный сосуд, являвшийся некой «святой вещью», был уподоблен чаше, наполненной кровью Распятого; кровь эта была пролита, чтобы отомстить за ошибку Адама и Евы, искупить ее и тем самым открыть человечеству путь к спасению. Таким образом, тема ритуальной кровной мести, отраженная в древнейших языческих текстах, естественным образом проявила себя и в христианской традиции.

1. ПРОДОЛЖЕНИЯ «ПЕРСЕВАЛЯ»

Вне всякого сомнения, последователи Кретьена де Труа создавали свои произведения для двора Фландрии. Сам Кретьен писал «Повесть о Граале» по заказу Филиппа Эльзасского, сына графа Фландрского, — того самого графа, что доставил в Брюгге сосуд, наполненный кровью Христа. Известно также, что волшебные истории о чуде святой крови Христовой распространялись вокруг аббатства Фекамп, любимого монастыря Плантагенетов на континенте; не миновал рой чудесных рассказов и аббатство Гластонбери.

К тому времени в Антиохии было найдено копье, якобы принадлежавшее центуриону Лонгину: воин, чье имя происходит от греческого «lagkias», пронзил им тело распятого Христа. Зародившийся в Англии и Фландрии культ святой крови Христовой и святого копья нашел поддержку в романе Кретьена де Труа: для этого автор умело использовал образы магического копья древних кельтов и таинственного сосуда, источавшего удивительный свет.

Долгое время считалось, что первым, кто продолжил «Повесть о Граале», был некий Вошье де Денен, однако в действительности первый последователь остался неизвестным. Он продолжил рассказ о приключениях Гавейна, племянника короля Артура, с того места, где Кретьен прервал свое повествование. В отличие от шампанского поэта все свое внимание он сосредоточил на рыцаре Гавейне, в то время как странствиям Персеваля не уделил ни строчки.