Максуд Кариев - Спитамен

• Название: Спитамен
• Автор: Максуд Кариев
• Издательство: Совеменный писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5—265—02458—1

В историческом романе видного узбекского писателя Максуда Кариева «Спитамен» повествуется о событиях многовековой давности, происходивших на земле Согдианы (территории, расположенной между реками Амударьей и Сырдарьей) в IV–III вв. до н. э. С первого дня вторжения войск Александра Македонского в среднюю Азию поднимается широкая волна народного сопротивления захватчикам. Читатель станет соучастником давних событий и узнает о сложной и полной драматизма судьбе талантливого полководца Спитамена, возглавившего народное восстание и в сражении при реке Политимете (Зеравшане) сумевшего нанести первое серьезное поражение Александру Македонскому, считавшемуся до этого непобедимым.

---

Одатида делала вид, что ест, а сама украдкой наблюдала, как ее любимый Спанта беседует с сыновьями, и душа ее была полна радости. А ведь было, что она не раз со страхом думала: Спанта позабыл их, нарочно отвез в эту даль, глухомань, чтобы им не найти было обратную дорогу. Ей было известно немало таких случаев… Но как только Спанта почувствовал, что им что-то грозит, он увез их в ту же ночь с собой. И она поняла, что любит он своих детей безмерно… Еще бы, ведь в их жилах течет его кровь, и они — частица его самого. И радости, и печали, и утешения, и тревоги — все в них, в детях. Когда Спанта подолгу отсутствовал, она дни напролет проводила с ними, вместе с детьми заново открывала для себя мир и часто задумывалась, а станут ли они опорой для нее в старости? Что и говорить, сил они отнимали немало. Чего стоили одни только ее переживания, связанные с бесконечными перекочевываниями с места на место независимо от времени года, жары иль ненастья, когда казалось, что опасность подстерегает ее детей на каждом шагу, за каждым холмом, за каждым поворотом дороги. С тех пор, как на их землю пришла война, сердце ее не знает покоя, она живет в постоянном страхе за детей и за мужа и с ужасом думает, что ждет ее детей в будущем. Не приведи Бог, случится что-нибудь с ее детьми, она в тот же день наложит на себя руки. В отсутствии мужа она чувствует себя беззащитной, глаз не смыкает по ночам, и всякий шорох за стенкой шатра заставляет ее вздрагивать: не наймит ли крадется?..

А когда после очередного сражения с юнонами поредевший отряд возвращается в аил, Одатида спешит вместе с другими женщинами встречать его за барханы и жадно вглядывается в приближающихся всадников, ища среди них мужа, увидев его, старается сдержать рвущийся из груди радостный возглас, молча берется за стремя и, прижимаясь лицом к пыльному голенищу, идет рядом с конем до аила, слыша, как за спиной то одна из женщин начинает рыдать, то другая. Плачут те, кто не дождался мужей…

Потом, наедине, так много хочется высказать, однако они сидят и молчат, потому что из соседнего шатра доносится женский и детский плач. Там остались без покровителя и кормильца, и заботу о них должен взять на себя Спитамен. Вид у него усталый, измученный. Таким его никто не видит, кроме жены. И она забывает о женских своих обидах и делает все, чтоб угодить ему, снять усталость. Не забудет зайти в соседний шатер, где поселилось горе…

Черный раб в набедренной повязке принес на глиняном блюде вареное мясо, приправленное ароматными травами. Когда Спитамен обглодал последнюю кость и бросил ее на блюдо, были поданы фрукты в плетеной вазе и в маленьком кувшинчике густой мусаллас.

После завершения трапезы сыновья попрощались с родителями и покинули шатер.

Спитамен протянул к Одатиде руку. Она легко поднялась и пересела ему на колени. Ее головной платок соскользнул на пол. Он обнажил ей плечо и стал покрывать поцелуями. Они не замечали присутствия раба, который, передвигаясь словно тень, собирал посуду, затем как попало завернул все в дастархан, пролив в спешке вино, и, ступая на цыпочках, вышел из шатра…

— Ты очень бледна, — сказал он, вглядываясь в лицо жены, и провел рукой по ее лбу. — Устаешь?..

— Я очень люблю тебя, Спанта, — прошептала она, не сводя с него горящих глаз. — И боюсь потерять тебя…

— Потерять?.. — его жесткий рот скривила усмешка. — Откуда такие мысли?

— Ты охотник и хорошо знаешь: если и день, и другой устраивают облаву на зверя, то каким бы он хитрым ни был, в конце концов попадает в западню…

— Да, это так, но я действительно охотник, и неплохой, а не зверь, — тихо проговорил Спитамен, касаясь губами ее мягких шелковистых волос.

— И все же: они обкладывают тебя со всех сторон, как зверя, и ты мечешься… Я боюсь за тебя и за наших детей…

Спанта жарко дышал ей в ухо, ни о чем плохом не хотел думать. Он протянул руку к свисающему с потолка светильнику и, сжав пальцами фитилек, погасил его. Запахло горелым маслом. Он притянул жену к себе, однако ощутил сопротивление ее упругого тела, она уперлась руками ему в грудь.

— Спанта, — прошептала. — Зачем тебе эта война? И так уже пролито море крови… Если Искандар — сын Бога, то вряд ли кто его одолеет. Смирись, Спанта…

Он расслабил объятья.

— Сын Бога?.. Кто тебе это сказал?

— Все так говорят. Не сердись…

— Ты попрекаешь меня кровью, будто я вторгся в чужую страну с мечом в руках!..

— Не горячись, Спанта… Если Бог послал своего сына на нашу землю, значит, так ему было угодно… Простой смертный не может выйти победителем в споре с Богом. Вспомни, что постигло тех, кто не захотел признать власть Искандара. Мне даже страшно об этом подумать. Разве ты не видишь, что в волосах моих появилась седина, а на лице морщины? Если не меня, пожалей хотя бы детей…

— Я не хочу, чтобы дети мои были рабами!..

— И в своей опасной игре ставишь на кон их жизни!.. — резко сказала Одатида и заплакала.

Спитамен оттолкнул ее и вскочил. Обхватив себя за плечи, стал порывисто ходить взад-вперед; в темноте задел ногой кувшин с мусалласом, он отлетел в угол, капли брызнули Одатиде в лицо.

— Если войну с нашим кровным врагом ты считаешь игрой, то на кон я поставил прежде всего мою собственную жизнь! — сказал Спитамен, остановившись перед женой.

— Но твоя жизнь — это и наша жизнь, моя и моих детей! А их у тебя — трое!.. — сказала Одатида, медленно поднимаясь, словно кобра перед броском; глаза ее в темноте сверкали, волосы растрепались по плечам.

— Мы так редко видимся, а ты еще успеваешь ранить меня в самое сердце!..

— А ты, конечно, привык слышать от меня только сладкие, как мед, слова?!

— Они у тебя стали горше яда!.. Ступай к себе, мне надо отдохнуть. Завтра чуть свет выступаем…

Одатида молча постояла, укоризненно глядя на мужа, зябко повела плечами и, опустив низко голову, тихо вышла из шатра. Колыхнулся за нею полог, пропустив свет пригоршни звезд, и запахнулся, оставив Спитамена в густой темноте…

Трагедия в Наутаке

— Эге — ей, друзья мои, братцы! Поведаю-ка я вам о печалях сердца моего! Внемлите слову одного из блаженных, живущих подаянием!.. Кто из вас скажет, для чего человек родится на свет?

Для счастья и наслаждений? О нет — для мучений и страданий. Куда ни глянешь, всюду — зависть, клевета, сплетни, люди стали коварны и не добра друг другу желают, а зла. Хорошие люди живут мало, а клеветники и лжецы долго. Кто говорит правду — нередко лишается головы, а кто лицемерит — удостаивается наград. Ну, почему, скажите, подлым живется на свете привольнее благородных? Еще и насмехаются над честными и совестливыми. Где, скажите, справедливость? И есть ли она на свете вообще и где искать ее?.. А ведь жизнь так коротка!..

Наши предки говорили: навет — как брошенный в воду камень — взбаламутит ее, но со временем муть оседает и вода снова становится прозрачной. Кто роет яму чужому, тот сам в нее угодит. И об этом говорили предки. Кто может сказать, что они были неправы? Если бы люди умели пользоваться мудростью предков, меньше бы творилось на свете зла!

Дорогие друзья, босяки Согдианы, убогие и голодные! Это вам я говорю, блаженный Дариёд! Чархипалак[97] крутится-вертится, наполняя арыки влагой, вода течет, не переставая, но, увы, не нам во благо. Мы как явились на свет голыми и босыми, так и уйдем — если будем продолжать прислушиваться к нашептываниям Анхра — Майнью, если не отведем от себя его тень и не обернемся к светлому лику Ахура — Мазды!..

Обветренное и коричневое от загара лицо Дариёда менялось каждую минуту, глаза излучали то радость, то гнев, на устах блуждали то улыбка, то брезгливость. Откинув со лба седые волосы, он извлек из-под лохмотьев тар и, ударив по струнам, запел хрипловатым голосом:

Из-за чего эти распри, из-за чего резня?
Чего для доброты не хватает, дорогие друзья?
Судьбы людей — листья одной лозы,
Наливающейся соком жизни по весне,
А в конце осени умирающей.
Кто только не являлся в этот мир!..
Но все ушли, не завершив своих дел.
Им не хватило жизни,
Ведь она так коротка!..

— Мальчишки, вон опять тот блаженный!.. — крикнул один из мальчишек, носившихся ватагой по улицам в поисках развлечений. — Послушаем, что он говорит.

По улице шествовали слоны, на которых ехали под балдахинами какие-то вельможи. Лавируя между ними, мальчишки перебежали через улицу и, щедро вознаграждаемые подзатыльниками, стали пробираться сквозь толпу к блаженному. Но тот уже закинул за спину свой тар и направлялся в сторону базара.

— Эй, блаженный, расскажи дастан! — дернул его за лохмотья один из чумазых шалопаев.

— Дастан не рождается по воле рассказчика, если не соизволит сам, расправив крылья, покинуть его душу, как собственную клетку. А мой дастан только что улетел от меня. Ступайте вон к тем людям и прислушайтесь, — показал блаженный на оставленную им только что толпу, которая почему-то медлила расходиться. — У кого чуткое сердце, тот да услышит.