Максуд Кариев - Спитамен

• Название: Спитамен
• Автор: Максуд Кариев
• Издательство: Совеменный писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5—265—02458—1

В историческом романе видного узбекского писателя Максуда Кариева «Спитамен» повествуется о событиях многовековой давности, происходивших на земле Согдианы (территории, расположенной между реками Амударьей и Сырдарьей) в IV–III вв. до н. э. С первого дня вторжения войск Александра Македонского в среднюю Азию поднимается широкая волна народного сопротивления захватчикам. Читатель станет соучастником давних событий и узнает о сложной и полной драматизма судьбе талантливого полководца Спитамена, возглавившего народное восстание и в сражении при реке Политимете (Зеравшане) сумевшего нанести первое серьезное поражение Александру Македонскому, считавшемуся до этого непобедимым.

---

— Не мог.

— Почему? — вырвалось у нее.

Лицо Антика покрыла мертвенная бледность, ресницы его задрожали, и он, делая над собой усилие, медленно произнес:

— Я люблю вас… Как раб может любить свою госпожу… а пес своего хозяина…

У Одатиды словно арканом перехватило горло, и она не смогла бы произнести ни слова, если бы даже захотела. Она не знала, как поступить и что сказать. Разгневаться и прогнать его?.. Но зачем притворяться, если она не испытывает к нему ни капельки гнева? Скорее наоборот, у нее было ощущение, будто в ненастье проглянуло сквозь облака солнце и коснулось ее светлым теплым лучом.

— Ступай, — глухо произнесла Одатида, опустив глаза.

Оставшись одна, она какое-то время сидела, раздумывая над тем, о чем поведал ей Антик. И решила проверить, все ли, что он сказал, — правда?.. Быстро поднялась и вышла на улицу. Ярко светило солнце. Земля после стаявшего снега еще не совсем просохла, прохладный ветерок приносил аромат цветущих в эту пору полевых цветов. В ослепительно синем небе пел не переставая невидимый жаворонок. Где-то жалобно блеяли ягнята, и им отвечали хриплоголосые мамаши. Опять весна, жить бы да радоваться…

Возле одной из юрт, вокруг которой была вытоптана трава, мальчишки играли в альчики. Одатида подозвала одного из них, попросила разыскать сыновей, сказать им, что мать зовет. Мальчишка помчался стремглав к возвышающемуся за аилом зеленому бугру, из-за него доносились голоса ребятни.

— Сойми — и–иш!.. Барки — и–иш!.. Рамти — и–иш!.. — раздались поочередно имена ее детей.

А сама тем временем вернулась в хижину и переоделась в одежду, предназначенную для верховой езды.

Дети один за другим влетели в дом.

— Ты звала нас? — спросил Рамтиш, запыхавшись.

— В степи сейчас такие цветы, такой чудесный воздух… грех сидеть в аиле! Седлайте-ка коней, прокатимся с ветерком! — весело сказала Одатида.

О, когда дело касалось верховой езды, то не было надобности их упрашивать. Они с восторженными криками бросились наперегонки к конюшне. И когда Одатида вышла, ее уже поджидали оседланные кони.

Все четверо почти одновременно вскочили в седла, и кони с места взяли галопом. Не менее, чем людей, манил их простор, и хотелось унестись сломя голову на самый край земли, чтобы увидеть и узнать, что скрыто там, за голубоватой дымкой. Из-за юрт с лаем выкатились собаки, до этой минуты беспечно дремавшие на солнышке, и не отставали от них до самой окраины аила, норовя схватить коней за ноги.

Степь была залита ласковым солнцем. Кони мчались, как по мягкому зелёному ковру, из-под копыт летели ошметки земли. Навстречу им подул порывистый ветер. Впереди весь горизонт был затянут темно — синей мглой. Там клубились тучи, временами оттуда доносились глухие раскаты грома. В лицо Одатиде хлестнули две-три крупные капли дождя. Дети, подзадоривая друг дружку криками, унеслись вперед. Она обернулась — аила, расположившегося в широкой лощине, уже не было видно. Ее грудь постепенно заполняла радость, вытесняя из нее тревогу. И чем дальше они уносились в степь, тем больший восторг овладевал ею. Из глаз ее текли слезы, скорее всего от ветра, потому что не плакать ей хотелось, а смеяться, петь. «Неправду сказал Антик!.. Неправду — у!.. Она свободна, как птица, вольна делать, что хочет…»

Далеко-далеко справа, на пологом холме, похожем на черепаху, она заметила всадника, но не придала этому значения. Лишь подумала: «Чабан какой-нибудь пасет отару…» Некоторое время спустя она увидела всадника слева. «Да мало ли кто там!..»

Но вон и впереди на холме уже несколько всадников. Нет, похоже, это не случайно… Они здесь неспроста… Подумала так, и сердце ее упало. Натянув изо всей силы поводья, она окликнула сыновей, сделала им знак, чтобы они подъехали к ней. И тотчас увидела скачущих по направлению к ней с двух сторон всадников. По пять-шесть человек в каждой группе. «Выходит, не обманул Антик… Правду сказал… Лучше б слова твои оказались ложью…» Сыновья обступили мать и вынули кинжалы, настороженно глядя на приближающихся всадников. У Одатиды глаза были зоркие, она издалека узнала каждого из скачущих. Это были мужчины из их аила, с которыми она встречалась по нескольку раз на дню, и всякий раз они почтительно приветствовали ее. Да и сейчас, когда они остановились рядом, с трудом сдерживая разгоряченных коней, она не заметила на их лицах ни капли враждебности.

— Мир вам, бека! — приветствовал ее старшой, подъехав ближе всех и прижимая руку к сердцу, затем поочередно поклонился и ее сыновьям. — Далеко ли путь держите?..

— Вам тоже мир!.. — сухо ответила Одатида. — Разве не предки массагетов говорили, что человек свободнее птицы, поскольку ему никто не может сломать крыльев? А вы когда-нибудь спрашивали у птицы, куда она держит путь?

— Нынче времена такие, что приходится спрашивать, бека. И у птицы, и у зайца, и у лисы. Немало недобрых людей бродит по степи, и они легко могут стать чьей-нибудь добычей. Осиротеют гнезда…

— Со мной вон какие джигиты, — Одатида окинула взглядом сыновей, уже спрятавших кинжалы в ножны. — Разве они дадут меня в обиду?..

— Похоже, бека не знает, что на расстоянии всего одного дня пути расположился Искандар?.. Что мы скажем вашему мужу, случись что с вами?

— Искандар далеко, а мы не проехали и часа…

— Может, он и далеко, да руки у него длинные. Не обессудьте, бека, но мы вас дальше не пустим. Вам лучше вернуться в аил, — сурово проговорил старшой, давая понять, что ему недосуг растягивать разговор.

Одатида все поняла. Ей тем более ни к чему тянуть время. Она окинула презрительным взглядом лицемерного старшого, круто развернула коня и поехала обратно. Сыновья минуту-другую еще оставались на месте, скрестив с массагетами взгляды. Слишком неравны были силы. Иначе они заставили бы старшого извиниться перед матерью за непочтительный тон. А сейчас им пришлось догонять мать…

С того дня уж минула неделя. Антик более не заговаривал с Одатидой о бегстве. При встречах лишь смотрел на нее с немым вопросом. И она чувствовала, что нервы у него на пределе. Глаза красные от бессонницы. Однако только теперь сообразила, что он ведь не спит, охраняя их покой…

С ума можно сойти, пока Спанта вернется.

Одатиде не хотелось ничего говорить сыновьям: как бы они все вместе не отправились к Саксону потребовать объяснений да не натворили еще больших бед. Скорее бы Спанта вернулся с золотом да рассчитался с алчным старцем. Тогда они вновь обретут свободу и смогут умчаться в любую сторону света… Уберечь бы только сыновей до возвращения мужа. Она перестала даже выпускать их на улицу, и они недоумевают, почему их мать день-деньской сидит в сумеречной хижине, закрыв дверь на все запоры, тогда как на улице ярко светит солнце, доносятся голоса перекликающихся женщин, а мальчишки играют в шумные игры. Порой им уже было невмоготу с утра до вечера находиться в темной хижине, но ослушаться мать они не смели и затевали между собой борьбу, поднимая во всех комнатах пыль. Одатида их за это не бранила. Дети есть дети, пусть резвятся. Чтобы и самой хоть как-то отвлечься, она усаживалась за низенький столик и принималась чинить одежду сыновей, износившуюся настолько, что в прежнее время ее давно бы выбросили, или вышивать сюзане, или шить курпачу. И все ее внимание там, на улице. Ветер ли прошелестит за дверью, собака ли пробежит, она вздрагивала и настораживалась. Боялась, вдруг идут за детьми. И невольно смотрела при этом на меч, висевший на стене возле двери.

Что бы она делала, если бы не знала, что где-то поблизости находится Антик?..

Тяжко человеку, когда у него камень на сердце. А если сердце придавит скала?.. А если гора?.. В последнее время несчастье за несчастьем обрушивались на Спитамена. Собрать их в кучу, такая гора и образовалась бы. Но труднее всего пережить, когда покидают тебя последние друзья. Когда обманываешься в людях и теряешь последние надежды, просто жить не хочется. Настроение седока всегда передается лошади. Конь под Спитаменом плетется понуро. Спитамен его и не торопит. Куда спешить?.. Зачем?.. Это раньше он, возвращаясь издалека, всегда торопил Карасача — хотелось поскорее оказаться дома, обрадовать Одатиду добрыми вестями, дорогими подарками, подхватить на руки детей. Тогда у него был дом, а в нем благополучие. Эх, Карасач, Карасач!.. Если он чувствовал, что Спитамен почему-либо не в духе, то несся галопом по вольной степи, будто у него выросли крылья, чтобы и хозяин почувствовал себя окрыленным. И любая грусть слетала со Спитамена со встречным ветром, а ароматы трав слегка пьянили и взбадривали… А сейчас он едет, опустив голову, и со стороны могло бы показаться, что он дремлет. Ни весна его не радует, ни свежая зелень трав, ни цветы, ни песни журчащих в вышине жаворонков…

С утра несколько раз менялась погода. То набегали тучи и по степи бежали серые тени, пока не сливались вместе и не начинал моросить дождь. Потом ветерок прогонял облака к северу, промытое небо сияло, как шелк, а солнце щедро осыпало землю теплыми лучами. В низинах курился мглистый туман, макушки холмов, покрытые цветами, будто щеголяли в пестрых бархатных тюбетейках. Но Спитамен не замечал ни дождя, ни солнца. Порой ему чудился топот настигающего его коня, и он оборачивался, думая, а вдруг кто-нибудь из соратников все-таки пустился вслед за ним. Однако оказывалось, что так гулко бьется его собственное сердце, или обманулся, приняв топот копыт своего коня за поступь чужого. Вздыхал и снова думал, как ему теперь быть. Уже голова распухла от мыслей, а выхода не находилось. И сколь бы долгой ни была дорога, вряд ли он что-нибудь придумает…