Брижитт Бро - Во имя любви к воину

• Название: Во имя любви к воину
• Автор: Брижитт Бро
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-386-01215-1

«Во имя любви к воину» — роман, основанный на реальных событиях, удивительная история любви французской тележурналистки и главы одного из афганских племен. Против них — неумолимое общественное мнение, разница в возрасте, друзья и родственники… Эта книга — о долгом пути к счастью двух людей из разных миров, которых объединяет только чувство любви, живущее в их сердцах.

Эта книга — история столкновения двух культур, история войны и мира, история невероятной любви.

Брижитт Бро, французская тележурналистка, руководитель женской школы телеоператоров в Афганистане, просит покровительства у главы пуштунского племени Шахзады Мохмад Хана. Он — воин, отец семерых детей, истинный патриот, депутат кабульского парламента. Она — эмансипированная европейская женщина. Но любовь, неожиданная и невозможная, стирает все границы и предрассудки…

Брижитт Бро живет в Кабуле, в Афганистане, с 2002 года. Она журналист и создатель документальных фильмов.

Доминик де Сэн Перн — писательница, автор книги «Любовники Черного Солнца».

---

Часть его семьи жила в Исси-ле-Мулино, в предместье Парижа. Многие из его двоюродных братьев, дядюшек и тетушек покинули Афганистан после падения режима Наджибуллы, в тот момент, когда только разгоралась гражданская война. Они любили свою страну издалека. Приезд Шахзады был для них настоящим событием, которое они хотели достойно отпраздновать. Я пойду с ним. Но со всей осторожностью: меня предупредили не делать ничего, что могло бы нанести ущерб его репутации.

Кстати, несколькими неделями раньше Шахзада привел меня к своим родственникам в Гушту, рядом с Джелалабадом. Все прошло гладко, но в конце нашего визита, желая привлечь его внимание, я назвала по имени. «Шахзада» звучит слишком нежно, на его вкус. В машине он призвал меня к порядку: «Не начинай снова, прошу тебя. Не нужно, чтобы люди знали о наших чувствах». Мне стало очень грустно: «Нам никогда не удастся сделать это, Шахзада. Мне постоянно кажется, что я делаю что-то не так, совершаю ошибки…» Я плакала от отчаяния. Если так, он никогда не возьмет меня за руку на людях. Никогда не обнимет за плечи. Не поцелует меня. Все эти маленькие знаки любви были непозволительны для нас, но так необходимы для меня. Они — неотъемлемая часть моей культуры и языка, которые именно так демонстрируют чувства нежности и страсти.

Чтобы утешить меня, он остановил машину в безлюдной местности и стал учить меня стрельбе из автомата.

Нас принимали в большой квартире в Исси-ле-Мулино. Человек тридцать гостей расположились в креслах, на диванах и стульях в гостиной. При появлении главы момандов все встали. Шахзада поприветствовал каждого. Некоторые мужчины были одеты по-европейски, другие — в традиционные наряды. Они обнимались, произнося свое «салам». Меня здесь встретили дружелюбно, и Шахзада представил меня как свою подругу.

Телефон звонил не переставая. Моманды диаспоры хотели поговорить со своим лидером. Поэтому Шахзада провел большую часть времени за телефонными разговорами, оставив меня в гостиной под шквалом вопросов. Кто я? Чем я занималась в Афганистане? В чем заключалась моя работа? Что я думаю об их стране? Я говорила о своей операторской работе и нашем фильме. Ничего компрометирующего я не сообщила, во всяком случае, мне так казалось.

Вернувшись в отель, Шахзада замкнулся в себе. Я была в недоумении. Что я сделала не так?

— Брижитт, ты слишком много говоришь с мужчинами.

Я протестовала. Как же можно было говорить с ними по-другому? Совсем немного? Сколько слов? Два? Три? Это было бы затруднительно, поскольку я всего лишь отвечала на заданные мне вопросы. Он не унимался:

— Ты прекрасно знаешь, что так не делается… У людей сложится очень нехорошее мнение о тебе…

Но этим все не закончилось. На вечере был один из кузенов Шахзады, недолюбливающий его. Он переиначил мои слова и использовал их для своих инсинуаций, заявив, что я работала в разведке. Афганцы обожают такие истории, и, несомненно, слухи быстро доползут до Афганистана. Шахзаде в этом случае придется рассчитывать только на своих друзей. Навредит ли это нам? Никогда не знаешь.

Позже мы поехали во Франкфурт к родственникам его жены. Они хотели повидаться с ним. И снова — большая квартира, заполненная момандами, покинувшими родину много лет назад. Они обращались к Шахзаде очень уважительно. Я была представлена по имени, без всяких уточнений. Не подруга, не будущая жена. Это обстоятельство рождало во мне умилительное чувство тайной любовницы. Но постепенно, час за часом, из-за отсутствия общего языка я стала чувствовать себя здесь лишней.

Женщины были одеты в довольно длинные платья поверх национальных брюк, и, хотя они были в Европе и у себя дома, их волосы были скрыты под платками. Они улыбались мне. Среди них была настоящая красавица — младшая сестра Кути. Дивное лицо с глубокими, словно озера, карими глазами, какие, без сомнения, были и у Кути в день ее свадьбы, до того как жизнь в пустыне закалила ее и заострила черты.

Какая-то женщина смотрела на меня украдкой. Мне объяснили, что это свекровь той молодой красавицы. Она подошла к Шахзаде и, разговаривая с ним, продолжала бросать на меня взгляды. Шахзада объяснил мне все по дороге домой. Подруга этой женщины познакомилась со мной на фестивале в Дортмунде, когда я представляла «Взгляды афганок». После показа мы немного пообщались, и ее поразила манера, в которой я говорила о молодом лидере момандов в Джелалабаде. Афганское «сарафанное радио» быстро донесло эту весть до семьи.

Вопрос, который поставила перед Шахзадой та женщина, умилял своей простотой:

— Брижитт сказала, что влюблена в тебя. Это правда?

— Нет. Брижитт — подруга, ничего больше.

Его дипломатичная ложь вывела меня из равновесия. В Афганистане у меня никогда не возникало ощущения, что меня прячут. Там нас соединила торжественная помолвка, которая отвела мне место в его большой семье. Я не знала, что сказать. Я подозревала, что эта осторожность связана с клановыми традициями, хитросплетениями семейных отношений, от чего я была слишком далека.

Мы вернулись во Францию. Я собиралась представить ему своих друзей, которые, несмотря на расстояние и сложности налаживания постоянной связи, остались со мной. Особенно те, что в Нанси, где я продолжала снимать квартиру.

Моя подруга Анник ждала нас на перроне вокзала. Моя милая Анник! Вихрь эмоций накрыл меня. Но все-таки я постараюсь не плакать! Я наконец вернулась домой, и все теперь будет в порядке…

Уже через две секунды я поняла, что они не поладят между собой. Она поцеловала меня, поздоровалась с ним, после чего почти не замечала его присутствия. На этой запруженной платформе, в толпе спешащих, раздраженных людей, отталкивающих друг друга, чтобы успеть на поезд, Шахзада стоял не двигаясь, опустив руки. Наши многочисленные чемоданы стояли у ног. Он не выказал намерения нести их. Одетый снова в купленный мимоходом европейский костюм, он немного потерял в своем величии. Анник смотрела на него недружелюбно, ожидая, когда же наконец он сделает то, чего ждут от мужчин, — донесет вещи до машины и положит их в багажник. Как объяснить ей, что у себя на родине Шахзада был властелином, который не поднимал даже небольшого пакета, человеком, перед которым все суетились, пытаясь уловить его малейшие жесты, желания? Как объяснить, что в настоящий момент, на этом шумном тротуаре, среди криков пассажиров, непрекращающихся объявлений по громкоговорителю, воя клаксонов, он чувствовал себя совершенно потерянным? Единственное, что связывало его со своей культурой, был пакол, который он носил по-прежнему. Анник рассматривала его с любопытством.

Шахзада чувствовал себя неуютно все время пути до моего дома. Воспользовавшись моментом, когда мы оказались вдвоем на кухне, шкафы которой Анник наполнила провиантом, она шепнула мне: «Не понимаю, что ты нашла в этом типе». Она ушла разочарованная. Ей казалось, что я заслуживаю большего. Слышать такое было немного неприятно, но я знала, что это суждение было продиктовано эмоциями. И конечно, такую оценку я услышу еще не раз.

Я снова оказалась в своей светлой квартирке, как птица в гнезде. Здесь наконец я смогу контролировать ситуацию, делать все, что хочу. Шахзада обвел взглядом деревянную обшивку стен, маленькую деревянную лестницу, ведущую в комнату, диваны, стеллажи с книгами — все, что создавало мою повседневность в моей предыдущей жизни, на чем был отпечаток всего того, чем я была и о чем Шахзада до сих пор не знал. Он пожирал глазами все вокруг, чтобы лучше понять меня. Его привлекла библиотека. Он приблизился к ней с почтением, читал на корешках названия, которые он не понимал. «Здесь книги об Афганистане», — объяснила я ему. Он взял одну, открыл на странице, где была заложена фотография. Ему улыбалось лицо Масуда. Он тут же закрыл книгу и положил на место. Потом молча присел на софу. Ушел в свои мысли.

По его логике, все было просто. Он хранил мои фотографии, потому что любил меня. Я фотографировала его и берегла негативы, потому что любила его. Я сохранила портрет Масуда в одной из своих книг, потому что его любила.

Шок привел его в оцепенение. Я объясняла ему, что речь идет об открытке, иллюстрирующей мой фильм, показанный в Панджшире. Но слова пролетали мимо его ушей, он не слышал меня. Я смертельно устала, меня вывела из себя эта ситуация. Ни я, ни он не проронили ни слова до следующего дня. Такое долгожданное путешествие терпело фиаско.

Проблемы со здоровьем Шахзады, о которых я говорила его отцу, чтобы он разрешил ему покинуть Афганистан, не были лишь предлогом. Он нуждался в лечении. В Нанси у меня была замечательная подруга-врач Женевьева. Она записала нас ко многим врачам своей клиники, с тем чтобы Шахзада мог в один день пройти обследование у разных специалистов. Мы пришли туда хмурыми, уставшими, разбитыми после бессонной ночи. Когда Женевьева встретила нас, мы были похожи на супругов, находящихся на грани развода. Была ли он удивлена? Она не показала виду.