Анита Брукнер - Очередное важное дело

• Название: Очередное важное дело
• Автор: Анита Брукнер
• Издательство: Росмэн-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-353-01470-7

Юлиус Герц, семидесяти трех лет, живет замкнуто и одиноко в маленькой лондонской квартире, заполняя дневные часы чтением газет и прогулками по городу. Всю жизнь он старался думать прежде всего о других, а теперь, оставшись один, чувствует, что стал «изгнанником из реальной жизни». Может, любовь поможет ему начать все сначала? Но с красавицей Фанни они не виделись тридцать лет…

Анита Брукнер (р. 1928) известна нашему читателю по роману «Отель „У озера“», который получил Букеровскую премию в 1984 году и стал бестселлером в Англии, а затем и в России. Роман «Очередное важное дело» был номинирован на премию Букера в 2002 году.

---

Главное, что его привлекало в этом плане, — это побег, уход, его воля, опрометчиво ищущая удовлетворения, хотя бы в разрушении его осторожной жизни. Ибо именно таким ему виделся план. Прежде всего, благоразумным, хотя могло показаться, что это вторично по отношению к тому мимолетному отказу от предусмотрительности, отказу продолжать тщательно делать все то, что он делал в своем нынешнем респектабельном виде. Того факта, что его жизнь не принесла ему никакого удовольствия, было достаточно для обвинительного приговора. Теперь он стал относиться более доброжелательно к своей краткой, но подлинной страсти к Софи Клэй. Это, как он теперь видел, была любовь: он влюбился в нее. И ему не нужно было указывать себе на то, что поздняя любовь всегда смехотворна. Он наблюдал за нею, следил за каждым ее жестом, ловил, как безумный, звук ее шагов; он испытывал к ней чувства молодого человека. В этом была его трагедия. Он пережил это единственным известным ему способом — замкнувшись еще больше. Отчасти это помогло, и теперь он мог вполне непринужденно с ней разговаривать. Он не поддался искушению убежать, а вновь призвал на помощь хорошие манеры. И тем не менее пыл, который не был потрачен на завоевание такой женщины (любой женщины), не вполне логично принял форму запоздалой идиллии с еще одной женщиной, к которой, как теперь выясняется, он почти ничего не испытывает. Это напоминало брак по расчету, какие приняты в закрытых сообществах. В этом браке каждый будет сам по себе, будет ощущать недостатки другого, будет стараться шутливо извинять их, в пример всем другим правильным и несчастливо женатым зрителям. И он — и она тоже — привели этот механизм в действие! Потому что это было настолько рациональное предложение, что отклонить его не нашлось бы причины. Они — двое одиноких людей, которым дали шанс на товарищеские отношения в том возрасте, когда товарищеские отношения уже не в ходу. Тем не менее он жалел, что он не поехал вперед, бряцая оружием, независимо от того, присоединится к нему Фанни или нет. Он получил бы мимолетное удовлетворение, действуя импульсивно, не беспокоясь за результат. Ни при каких условиях этот поступок не обратил бы его прошлую жизнь в историю провала, что так стесняло его дыхание, сжимало грудь. Именно это чувство провала заставляло его каждую ночь класть под язык таблетку, с тех пор как его планы спутались. Мгновенное облегчение, вызванное лекарством, отчасти обманывало его: еще не все потеряно, можно изобрести задержку, продолжить, разумеется, но в своем темпе и в соответствии с собственными пожеланиями. Эти пожелания, увы, совпали бы с желаниями той, чья воля всегда оказывалась не ее собственной волей. В конечном счете он мог оказаться в такой же зависимости от Фанни, в какой она обещала оказаться от него самого.

Он мог, конечно, отодвинуть этот план на неопределенный срок. В его распоряжении были десятки оправданий. Он мог сослаться на необычно холодную погоду, хотя на самом деле заметно уже теплело. Он мог сослаться на необходимость привести в порядок дела, хотя фактически никаких дел не было. Но объясняться было не с кем, поскольку мир оказался безразличным. Письма, пожалуй, получились неблагоразумными, а то, что предназначалось Бернарду Саймондсу, было слишком уж прощальным. Оно могло пробудить подозрения в этом чрезвычайно разумном мозгу. Письмо к Джози просто было неуместным; она его проигнорирует, как игнорировала большую часть его излияний. Фанни — сама хозяйка собственных планов и вряд ли станет ему подчиняться. Оставался нерешенным вопрос с квартирой. Он поручил эту проблему Софи, которая может решить ее за пару недель, если не дней. Но он сомневался, что примет кого-нибудь из кандидатов, которых она может предложить, и даже если они со всех сторон его устроят, всегда сумеет вывернуться. По правде говоря, он больше не хотел, чтобы в его квартире поселился чужой человек. Он может просто сказать, что передумал. Это ее разозлит, но она уже и так на него злится. Перспектива монотонных дней вновь стала его привлекать. Все же моралью того любопытного озарения, которое к нему пришло, — о том, что он подвержен переменам, что ради самого себя он должен вызвать эти перемены, — была, по-видимому, неизбежность. Она предстала перед ним как решение всех проблем, и хотя он знал, что идеальных решений не бывает, он до сих пор еще хранил память о том почти эстетическом волнении, которое обточило его фантазию почти до завершенности или, если не завершенности, то красоты законодательного акта. Он как будто пишет книгу, книгу своей жизни, или чьей-то бесконечно более важной. Он себя ощущал своим собственным героем: то, что он делает, это сюжет. В то же время он сомневался, достаточно ли он храбр, чтобы быть этим героем. Он знал, что ему не хватает героических качеств. Даже разумные аспекты плана его больше не привлекали. Его право — принимать в расчет собственные колебания. Дальнейшее чувство провала касалось лишь его, и милосердный остальной мир смотрел на это сквозь пальцы.

Стук в дверь вернул его к действительности, к тому, что сейчас пятница и три часа дня, и к непривычно мощному потоку солнца, бьющего в окна. Он пошел впускать гостя или не гостя.

На площадке стояли Софи Клэй с каким-то молодым человеком.

— А, Софи, — сказал Герц. — Вы сегодня рано.

— Мы по поводу квартиры. Я думала, это срочно. Знакомьтесь — Мэтт Хендерсон. Он ищет жилье, а на следующей неделе он улетит в Нью-Йорк, поэтому такая спешка…

— Входите, входите. Не слишком рано для чая?

— О, мы не хотим чая, — сказала она.

— Зато я хочу. И в любом случае нужно кое-что обсудить. Проходите, мистер Хендерсон. Присаживайтесь. Значит, вы собираетесь на следующей неделе в Нью-Йорк. Тогда вам, наверное, хочется решить все до отъезда. Хотя должен вас предупредить, что могу несколько задержаться с отбытием. Мои планы еще не до конца созрели.

Мистер Хендерсон, который еще не произнес ни слова, пропустив вперед Софи, вошел в гостиную с вежливой и дружелюбной улыбкой. Его поразительное лицо явно пользовалось этой улыбкой во всех формальных случаях.

— Я надеюсь, мы вас ни от чего не оторвали, — сказал он.

— О, вы американец.

— Наполовину. Моя мать американка, а отец англичанин. Я рос и здесь, и в Штатах. И в основном я работаю здесь, хотя часто езжу домой. Как тут здорово. — Он с удовольствием осмотрелся, не выражая никакой обеспокоенности тем, что планы Герца могут не совпасть с его собственными. Его прекрасная голова, обрамленная темными вьющимися волосами, несомненно, явилась причиной того, почему Софи так быстро занялась этим проектом. И неспортивные, но впечатляющие линии тела говорили сами за себя. Герц отметил, что Софи не сводит взгляда с этого молодого человека, а когда они еще стояли на пороге, она бросила на Герца выразительный взгляд, в котором Герц даже прочел мольбу. Она положила глаз на этого Хендерсона, который казался абсолютно непроницаемым для ее пристального взгляда, но Герц видел, что, если у них еще нет романа, она намерена сделать его своим партнером. Герц видел, что она им увлечена, а он ею — нет. Этот молодой человек не нуждался в помощи богов: его внешность и манеры помогут ему достичь любой цели. Он пока что был Ипполитом для любой Федры, неподвластный женским расчетам, способный невинным продолжить свой путь неразбуженного человека. Он наверняка понимает, что ему повезло с внешними данными, однако достаточно воспитан, чтобы их игнорировать. Несомненно, он сам делает свой выбор. Он понимал, что у него есть средство достигнуть своих целей, и это объясняло его раскованную самоуверенность.

Но не в случае Софи. Герцу было забавно, но одновременно с тем и грустно видеть, что этот мужчина, который сейчас внимательно осматривает квартиру, волнует Софи настолько, что она становится другой, превращается в просительницу. Как еще можно истолковать почти резкий взгляд, который она бросила на Герца, словно открывая ему свои намерения? Как ни трудно ей было выражать свои чувства — а Герц видел, что у нее эта проблема была всегда, — ее глаза теперь говорили за нее. Маленькое застывшее личико Софи было столь же непроницаемо, как всегда, но он заметил напряженность в ее позе. Ему показалась прискорбной эта потеря автономности, как в его, так и в ее случае, но он надеялся, что она в достаточной степени женщина, чтобы с этим справиться. Но неизвестно, насколько успешно. Мужчины лучше к этому приспособлены, чем женщины. И Софи, собственные эмоции которой казались недоступными, всякую неуместную нежность со своей стороны будет воспринимать как нарушение приличий. И это так. Внимание мистера Хендерсона было полностью поглощено квартирой, он с довольным выражением лица тщательно осматривал все углы. Пройдя мимо Софи, он коснулся ее плеча добрым дружеским касанием. Герц мысленно вздохнул. Вот, значит, чем можно покорить женщину — не мольбами и даже не напором, а явным безразличием. Герц не смог себя заставить обратиться к молодому человеку по имени, и это также подтверждало, что уважением к себе он обязан в равной степени красоте и самообладанию. Видно было: если он захочет, он поселится в квартире в ближайшее же время.