Джумпа Лахири - На новой земле

• Название: На новой земле
• Автор: Джумпа Лахири
• Издательство: ООО "Издательская Группа "Азбука-Аттикус", Издательство Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01339-1

Герои третьей книги Джумпы Лахири не чувствуют себя чужими ни в строгих пейзажах Массачусетса, ни в уютных лондонских особняках. Эти молодые люди, выпускники элитных колледжей Новой Англии, уже, казалось, полностью ассимилировались, воспринимают себя уже настоящими американцами. Но все-таки что-то не дает им слиться с успешными яппи, своими однокашниками, и спокойно воплощать американскую мечту. И это не только экзотически звучащие имена и цвет кожи, выдающие их бенгальское происхождение…

---

Позже она перезвонила Навину, сказала ему, что собирается отправиться в путешествие по Италии, для того чтобы он больше не пытался связаться с ней, и эта ложь навела их с Каушиком на мысль и на самом деле уехать вдвоем на несколько дней.

Они решили посетить Вольтерру, город, который изначально был основан этрусками, и именно в этом суровом, неприветливом, уединенном месте они провели оставшиеся перед расставанием дни. Путешествие заняло несколько часов: сначала они ехали вдоль берега моря, пока не добрались до Тосканы, затем быстро пролетели сквозь туманную Маремму, но немного замедлили скорость на узкой трассе, извивающейся между белых меловых холмов долины реки Чечина. Потом вдали они увидели Вольтерру — построенная на высоком холме, она казалась островом посреди зеленого моря. Аскетическая романская архитектура, гербы старинных родов, украшающие башни, произвели на Хему большое впечатление. Эти средневековые крепости были построены гораздо позже Форума, однако они казались Хеме замкнутыми сами на себе, непроницаемыми для глаз немногочисленных туристов. В Риме она чувствовала себя в безопасности затерянной среди тысяч других людей, и их любовная связь была невидимой для посторонних глаз, но в Вольтерре ей вдруг стало неуютно, как будто даже стены указывали на нее, осуждали. Атмосфера в городе также не отличалась гостеприимством, местные жители, хоть и вели себя вежливо по отношению к ним, не особенно скрывали, что не будут переживать, когда их оставят в покое.

Это место было очень тихим, как будто дало обет молчания, кроме резкого стука ее каблуков по камням, внезапно раздававшихся трелей церковных колоколов да завывания ветра других звуков Хема не слышала или не замечала. Стояла предрождественская неделя, и нарядно украшенный город имел чуть более дружелюбный, чем обычно, вид. Хема и Каушик заходили в мастерские, наблюдали, как вырезают и полируют статуи из алебастра, — этот полупрозрачный минерал издревле добывали в Вольтерре.

Здесь было холоднее, чем в Риме, и теперь вместо замшевого плаща Хема куталась в бушлат Каушика.

Сейчас она была благодарна за его согревающую тяжесть, но невольно вспоминала ту, другую куртку, которую ей приходилось донашивать в детстве и которую она так ненавидела. Даже когда они не были знакомы, их уже связывали и эмоции, и общие вещи.

Они остановились в старинной гостинице, раньше в этом здании располагался монастырь, и их комната когда-то служила монашеской кельей. Еда здесь была проще, в ресторане гостиницы им подавали миски с местной солянкой риболлита, несоленый хлеб, а вечером — горько-сладкий горячий шоколад. И когда они сидели за грубыми столами, с аппетитом поглощая крестьянскую пищу, отдыхая после многочасовых прогулок по городу, они тоже заражались спокойствием и неторопливой безмятежностью местной жизни. Каушик сделал несколько фотографий окрестностей, но ни разу не сфотографировал Хему.

Поскольку было очень холодно, большую часть времени они проводили в музеях и церквах. Знаменитый Этрусский музей Гварначчи они оставили на закуску. В его залах они увидели сотни похоронных урн, в которых этруски хранили прах умерших. Они назывались урнами, но больше напоминали небольшие гробы, выполненные из алебастра или терракоты, а крышки украшали человеческие фигуры. Головы статуй были непропорционально велики для маленьких тел, однако лица выглядели живыми. Женщины носили покрывала, а в руках держали фрукты или раскрытые веера. Боковые стороны урн были покрыты резьбой, изображающей повозки, запряженные крылатыми конями, уносящие умерших в подземное царство, фантастических животных и рыб, населяющих его. В тот день Хема и Каушик были единственными посетителями музея, и они бродили по залам, вполголоса переговариваясь и косясь на молчаливых смотрителей, сидящих в каждом зале на раскладных стульях. В том музее они увидели еще один «супружеский» саркофаг, но парная статуя, украшавшая его, не имела ничего общего с фигурами молодых влюбленных из римского музея. Эти супруги, скорее всего, прожили вместе много лет, их лица были испещрены морщинами, а по их выражению казалось, что и в загробном мире они продолжают ссориться.

После осмотра музея Хема и Каушик отправились обедать в ресторан на пьяцца дей-Приори, который им особенно полюбился. После обеда они собирались вернуться в Рим, а на следующий день Хема улетала в Индию. Утром они собрали вещи, погрузили их в машину и освободили номер, а сейчас в ресторане они заказали брускетту с черной тосканской капустой и пасту папарделли с мясом дикого кабана. Хема вытащила открытки, купленные в музее, и выложила их в ряд на столе, а Каушик разлил вино по бокалам. На одной открытке была изображена статуэтка, которая поразила их своей оригинальностью: бронзовая скульптура мальчика, так сильно вытянутого в длину, что он напоминал скорее скелет, с плотно прижатыми к бокам руками. Хема долго разглядывала странный силуэт статуэтки, но вскоре ее отвлекли голоса. В центре ресторана за большим столом сидела шумная компания молодых мужчин в строгих костюмах.

— Местные клерки на отдыхе, — прокомментировал Каушик, прислушиваясь к их громкому разговору. — Эти работают в банке. — Он послушал еще немного, потом сказал: — Они родились здесь и всю жизнь прожили в компании друг друга. Здесь и умрут.

— А я завидую им, — сказала Хема.

— Правда?

— Да, мне никогда не удавалось почувствовать вот такую крепкую привязанность к какому-то месту.

Каушик рассмеялся.

— Знаешь, ты говоришь это не тому человеку.

— А что будет, если тебе не понравится в Гонконге? Куда ты поедешь?

— Не знаю.

— Ты вернешься в Италию?

— Нет.

— Почему?

Он подлил им вина в бокалы, задумчиво поглядел на нее и как будто хотел что-то сказать, но передумал и вздохнул.

— Мне кажется, я исследовал Италию до конца, больше мне здесь делать нечего.

Больше они не разговаривали, молча съели десерт — каштановый пирог — и встали из-за стола. На улице, плотнее запахнувшись в куртки, они бросили последний взгляд на город. Наступал час passegiata — медлительной ежедневной прогулки местных жителей. Старики важно выступали впереди своих семейных кланов, окруженные многочисленными родственниками. Здесь мужчины шли с мужчинами, женщины — с женщинами, совсем как на бенгальских вечеринках, которые родители Хемы когда-то устраивали. В их лицах было что-то похожее, и одеты они были одинаково, мужчины все как один в плоских шерстяных кепках, женщины — в длинных прямых юбках и туфлях на низком каблуке. Рядом бегали, прыгали и разноголосо перекликались внуки и правнуки, и все эти поколения, похоже, прекрасно чувствовали себя в обществе друг друга.

— Поедем со мной, — сказал Каушик.

— Куда?

— В Гонконг, — подумав, он добавил: — Не выходи за него замуж, Хема.

Она резко остановилась. Они спускались вниз по улице, состоящей из широких ступеней. Процессия, шедшая следом за ними, на секунду замедлилась, но затем с учтивыми permesso[21] начала протискиваться мимо них дальше по улице. Кровь бросилась Хеме в лицо. Тот мальчик, чью куртку она когда-то носила, не замечавший ее вовсе во время своего почти двухмесячного пребывания в ее доме, мужчина, который вступил с ней в любовную связь, прекрасно зная, что она дала обещание другому, наконец-то захотел большего. Какая-то часть ее души воспарила от счастья. Однако ее задел его эгоизм, ведь он предлагал ей ради него пожертвовать всем, разрушить ее так тщательно спланированное будущее. И он предлагал ей следовать за ним, а не наоборот, как это сделал Навин.

— Ладно, не говори ничего сейчас, — сказал он, видя ее смятение и нежно привлекая ее к себе. — Сначала поезжай в Индию, обдумай все хорошенько. Я подожду.

Она отстранилась, и в первый раз его объятия стали ей неприятны.

— Слишком поздно что-то менять, Каушик.

Он протянул руку и пальцем повернул ее лицо к себе, и она взглянула в его усталые глаза, которые успела полюбить. Его лицо горело внутренним жаром — если не любовью, то уж точно сильным влечением, и она поняла, что он говорит искренне и что его предложение серьезно.

— Станет поздно лишь через несколько недель. Еще есть время.

Он взял ее за руку, и они продолжили спускаться вниз по улице. Маленькая площадь, на которую они вышли, была заполнена детьми в возрасте от восьми до десяти лет, как будто занятия в школе разом закончились. Хема глядела на оживленные, раскрасневшиеся маленькие лица с тоскливой ностальгией. Она сама была не сильно старше, когда впервые влюбилась в Каушика. И хотя ее мечта сбылась почти через тридцать лет и те поцелуи, о которых она мечтала в детстве, наконец-то стали реальностью, воспоминания о том безответном юношеском увлечении то преследовали, то, наоборот, успокаивали ее. Итальянские дети кричали «Buona Natale!», «Счастливого Рождества!», дурачась, обнимали и целовали друг друга, и их невинная радость была так заразительна, что ей самой тоже захотелось прыгать и кричать вместе с ними. А ведь пройдет лет десять, и эти девочки и мальчики начнут влюбляться друг в друга, переженятся, а еще лет через пять их собственные дети будут играть на этой же площади.